Когда А.Л. Ордин-Нащокин называл Посольский приказ «Оком всей великой России», он подразумевал евангельское изречение «Светильник тела есть око, и так, если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло».[77] Сравнение государя с «оком державы» характерно и для древнерусской публицистики. Иными словами, если монарх не знал действительного положения вещей («око темно»), если ему ложно истолковали политическую обстановку, то это могло привести к непоправимым последствиям для всего государства («тела»), ибо государь – «око своей державы».[78] Таким образом, слова руководителя внешнеполитического ведомства – не просто метафора, а своеобразная программная декларация, в которой сформулировано единство христианской веры, российского самодержавия и высокая роль Посольского приказа в государственной жизни России. И хотя в России XVI–XVII вв. православная идеология ставилась выше католической, протестантской и тем более мусульманской, среди служащих Посольского приказа были представители многих национальностей, конфессий и вероисповеданий.
Юридический статус Посольского приказа, правовые нормы дипломатического этикета неразрывно связаны с идеологией официальной Церкви, которая утвердила в России идею богоустановленности и почитаемости власти. В свою очередь власть была ответственна не только перед людьми, но и перед Богом. Присяга (к которой приводились как высшие, так и низшие служащие Посольского приказа), дипломатический церемониал выражали определенные политические и религиозные идеи. Среди служащих приказа были представители многих национальностей: татары, греки, поляки, шведы, лифляндцы, итальянцы и т. д., которые чаще всего выполняли обязанности переводчиков. Некоторые из них крестились повторно в православную веру. Присягу принимали в присутствии подьячего Посольского приказа, заведовавшего его личным составом, все – независимо от их вероисповедания – как православные, так и протестанты, католики, магометане. Католики и протестанты присягали в присутствии живших в Москве в Немецкой слободе ксендзов и пасторов, «к шерти» или «вере на Коране» татар приводили татарские же толмачи и переводчики. В XVII в. в Москве религиозные обряды совершались в храмах практически всех христианских конфессий; помимо католического храма действовали лютеранская и кальвинистская церкви. Но если по каким-либо причинам не было ксендза или пастора, то иностранные служащие христианских стран присягали («верились») в Посольском приказе перед образом Распятия Христа, проговаривая крестоприводную запись, а затем целовали образ.[79]
В перечне расходов Посольского приказа встречаются записи на покупку ладана для каждения по великим праздникам, а также в воскресные дни и во время приемов иностранных послов. Поскольку Посольский приказ находился на территории Московского Кремля, духовенство кремлевских церквей совершало регулярные молебны в его палатах; статья на эти расходы была постоянной для бюджета внешнеполитического ведомства.[80] В 1670-х гг. для Посольского приказа было построено новое здание против алтаря Архангельского собора Московского Кремля. По случаю открытия нового помещения царь Федор пожаловал в Посольский приказ иконы Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и Иоанна Предтечи, которые раньше были в кабинете царя Алексея Михайловича.[81]
Сегодня трудно определить соотношение византийских, восточных и западноевропейских влияний в работе и идеологии Посольского приказа. Московские государи скорее были носителями европейского посольского обряда при дворах восточных, чем последователями посольского обряда последних. Упоминание происхождения князя Рюрика от рода римского императора Октавиана Августа впервые мы встречаем в послании Спиридона-Саввы (до 1523 г.),[82] затем в «Сказании о князьях владимирских» (1526–1527).[83] В летописных текстах конца 20-х гг. XVI в. о начале русской земли и происхождении русских князей о Рюрике говорится, что «от роду он Августа императора римского».[84] Вскоре имя императора Августа появляется и в дипломатической практике. Когда Империя предложила Ивану III выдавать своих дочерей за немецких корфюрстов и маркграфов, то получила решительный отказ, ибо московский великий князь «многим землям государь великий», предки которого были «в приятельстве и любви с прежними римскими царями, которые Рим отдали Папе, а сами царствовали в Византии.., так как же такому великому государю выдать свою дочь за маркграфа?» В XVI в. большинство верительных грамот, отправляемых к европейским правителям, содержали родословную московских государей, которая возводилась непосредственно к «императору Августу». В наказе царя Ивана IV послу боярину И.М. Воронцову к польскому королю и литовскому великому князю Сигизмунду II Августу (май 1556 г.) говорилось: «государство наше Русское от начала особо содержится нами, вечными государи русскими, начиная от Августа, императора римского, и до Рюрика».[85]
Несомненно, что русские дипломаты были знакомы с иерархией католических государей, которую устанавливали специальные папские буллы. Во всяком случае в XVI в. на Руси была известна переводная статья под названием «Европейской страны короли», где в порядке старшинства перечислялись монархи Западной Европы. Император Священной Римской империи («Цесарь») занимал в этом списке первое место.[86] Соответственно царь Иван Грозный считал себя продолжателем древней династии, восходившей к римским и византийским «цесарям». Он настаивал на превосходстве наследственного монарха над монархом выборным и говорил, что является государем «по Божью изволению», а польский король Стефан Баторий – «по многомятежному человеческому хотению». Поэтому русский государь призван «владеть людьми», а польский – всего лишь «устраивать их».[87]
В средневековом межгосударственном праве государство не только персонифицировалось в его главе, а воплощалось в государе, при этом связь между монархом, народом и страной утверждалась по Божьему изволению «свыше». Известны слова короля Людовика XIV: «Государство – это я». Русский публицист и религиозный деятель Иосиф Волоцкий в конце XV – начале XVI в., развивая эту мысль, писал, что за государственное прегрешение «Бог всю землю казнит», т.е. наказывает подданных согрешившего монарха. В 1594 г. думный посольский дьяк А.Я. Щелкалов говорил императорскому посланнику Н. Варкочу: «И твой, и мой государи во славу христианства начали пахоту, а я и ты – мы – пахари».[88]
Религиозные мотивы отражались в посольской документации: грамотах, наказах послам и отчетах дипломатов – «статейных списках».
Верительные грамоты главам государства удостоверяли личность посла и содержали титул отправителя с указанием территорий, ему принадлежавших. Однако в грамотах, которые посылались духовным лицам, обязательно добавлялась фраза «Божией помощью царь». Например, в грамоте Василия III магистру Тевтонского ордена в Пруссии Альбрехту (1518–1519).
Когда во второй половине XVI в. создавалась «Священная лига» для борьбы против Османской империи, в грамотах Ивана IV к императору Рудольфу II и к римскому папе читаем: «чтоб меж нас с тобою, пастырем и учителем Римские церкви... любовь утвердилась... и христианство в тишине и покое было, и высвобождено из рук мусульманских, и вперед бы мусульманская рука над христианская не высилась, и кровь христианская не разливалась».[89] В 1598 г. царь Федор Иванович, обращаясь к английской короле Елизавете, писал: «... чтоб всем великим государям христианским быть в любви... и стоять бы на бусурман заодин, чтоб христианская рука высила, а бусурманская рука низила».[90]
