Клава суетилась, разыскивая малиновое варенье, ставя кипятиться чайник, моя для шикарной гостьи, никак не вписывающейся в интерьер их старенькой кухни, чашку и блюдце из сервиза. Потом на кухне появилась восьмидесятилетняя старушка, тоже похожая на Клаву. Она спорила с дочерью, чем лучше напоить Ольгу — чаем с малиной или с медом. Ольга, привыкшая к чайнику «Тефаль», закипающему моментально, никак не могла дождаться горячего чаю, пусть даже без всего. Но ей было хорошо в этом доме. Он напоминал ей детство. Такая же атмосфера была в доме у Вики, такая же добрая, заботливая мать, бабушка. Не может быть, чтобы две девочки выросли такими же, как Вика… Потом Ольга пила чай, и с одного конца стола ей все пододвигала вазочку с вареньем Клава, а с другого — розетку с медом бабушка Таня. Чтобы не обидеть обеих, Ольга ела то из вазочки, то из розетки, а они торопились подлить ей еще чаю из обычного старенького чайника с полустертым цветком.
— А мне казалось, такие известные актеры, как ваш муж, должны жить как-то особенно, — говорила Ольга Клаве.
— Сейчас особенно живут только те, кто занимается этой, как ее… — баба Таня забыла трудное слово.
— Коммерцией, — подсказала Клава. — Ему предлагали сняться в новых коммерческих фильмах, он отказывается, говорит, я не предам настоящее искусство. А за настоящее сейчас платят? Его и не снимают почти…
Ольга не представляла себе, как можно разместиться на ночь вшестером в двух комнатах. Но, оказалось, можно, и она даже была одна — на кухне стоял маленький диванчик. Ольга не ожидала, что она уснет — так рычал старенький холодильник, возмущенный тем, что его не отправляют на пенсию. Но волнения на морозе вылились в крепкий сон, и проснулась Ольга лишь оттого, что на кухню утром пришла Клава — приготовить детям, собирающимся в школу, завтрак.
— Ты спи, спи еще, — уложила она обратно вскочившую Ольгу. — Я девчонок в комнате покормлю, а Саша по утрам не завтракает, он часов в двенадцать заскочит, тогда и поест.
Ольга прожила у Беловых три дня, пока продавала Регине свою шубу. Заартачился Сергей, который сказал, что у него таких денег на руках нет, все вложены в дело. Но Регина уверяла, что деньги у него есть, просто он из мужской солидарности помогает Косте.
— Я его раскручу, — обещала Регина и раскрутила, правда, даже не на две трети цены, а на половину. Но Ольга была рада и этой сумме. Она накупила подарков Клаве, бабе Тане, двум близнецам, имен которых так и не запомнила, потому что дома их называли общим именем «близнецы», и сняла комнату в трехкомнатной коммунальной квартире на три месяца, надеясь за это время заработать денег и снять отдельную квартиру.
У нее еще оставались деньги, и Клава с девчонками повели ее на дешевый Петровско-Разумовский рынок.
Ольге и в молодости не приходилось бывать на дорогих «толкучках», не ходила она по рынкам и когда вышла замуж — одежду покупали или за границей, или в бутиках. И она впервые толкалась в старом Клавином пуховике, удивляясь, как можно что-то выбрать, если к прилавку и пробиться невозможно. Но глаз Клавы как-то выхватывал из массы продаваемых вещей нужные, и она расталкивала людей грудью, а девчонки, как винтики, проскальзывали туда же, а потом тащили Ольгу.
— Вот шапка теплая, ангорка с шерстью, — сказала Клава, и продавец, у которого на прилавке лежала гора таких шапок, протягивал Клаве зеркало и говорил:
— Для вас десять тысяч скину, если купите. Всем за шестьдесят продаю, а вам за пятьдесят.
— За сорок берем, — веско сказала Клава, стаскивая с Ольги капюшон и напяливая на нее шапку.
Потом Клава выбрала для Ольги недорогую куртку-пальто из плащевки, утепленную тремя слоями синтепона, с машины купили сапоги фирмы «Ле Монти», не очень изящные, из искусственной кожи, зато внутри выложенные толстым слоем натурального меха.
— Теперь ты у нас не замерзнешь до весны, — радостно сказала Клава и, спохватившись, ударила себя по лбу. — Ты же в чем была осталась. Тебе всякие там женские мелочи понадобятся…
— Ты покупай их сразу побольше, — просвещала Ольгу одна из девочек-близнецов, когда Ольга остановилась в удивлении перед разложенным на прилавке нижним бельем, показавшимся ей слишком дешевым. — Это китайское, оно через неделю разлетится.
Потом прошли в универмаг купить мыло, зубную щетку. Ольга, которую сразу же на рынке нарядили во все новое, поднимаясь по лестнице универмага, в конце которой было огромное зеркало, некоторое время не могла отыскать себя в потоке людей, поднимающихся вместе с ней, настолько она сливалась с основной массой женщин, как оказалось, одетых стандартно — в такие же куртки, такие же шапки и сапоги. Ее это не обрадовало и не огорчило. Были времена, когда она одевалась хуже всех, но была счастлива и верила в свое будущее. А теперь ей предстоит собрать все силы, чтобы добиться того, о чем она мечтала и ради чего принесла в жертву свою семью.
Костю Ольга встретила через четыре дня после разрыва. Она заходила на «Мосфильм», все еще надеясь, что в Кондратенко возьмет верх порядочность, что он преодолеет предвзятое к ней отношение и согласится снимать ее в фильме. Но ее даже не пропустили к нему, хотя она по телефону договорилась о встрече. В картотеке актерского отдела женщина, превратившаяся из приветливой в деловитую и небрежную, сообщила ей об окончательном отказе. «Если будут новые предложения, вам позвонят», — сказала она и повернулась к Ольге спиной, занявшись разбором каких-то бумаг. Разговор был окончен, и Ольга, повернувшись, выйдя на улицу, пошла к троллейбусной остановке. Одежда у нее была теплая, но устойчивые февральские морозы все-таки пробирались и сквозь синтепон, и сквозь мех. Из-за снеговых заносов транспорт ходил плохо, на дорогах были автомобильные пробки, и дожидаться пришлось долго. В потоке машин она заметила джип мужа — он медленно полз вместе с другими машинами. И Ольга едва сдержала порыв — так ей хотелось подбежать к нему и сесть рядом с Костей, как она делала это все пять лет.
Джип встал, поравнявшись с Ольгой. Костя приспустил окно и закурил. Костя курил редко, и он показался Ольге побледневшим и усталым. Она почувствовала себя такой виноватой за причиненную ему боль… Но что она могла поделать, если в тот момент, когда ей приходится делать выбор: он или кино — она выбирает кино? Жалость к мужу сжимала сердце, и Ольга не выдержала.
— Костя! — окликнула она его.
Он повернул голову, удивленно, не узнавая, посмотрел на нее, потом узнал, выехал из потока машин, подогнал джип к тротуару, вышел.
— Ты что-то хотела мне сказать? — спросил он, продолжая курить.
— Как ты? — Ольга не знала, зачем позвала его.
— Замечательно. — Он пожал плечами. — А тебя я сразу не узнал, одежда, оказывается, меняет людей…
— Костя, я… — Ольга начала и не знала, как продолжить, о чем сказать. Что ей очень жаль? Но он ждет, что она откажется от своего дела…
— А слова не нужны, я вижу, откуда ты идешь. — Он бросил окурок и растоптал его носком ботинка. — Ну как, ты сделала правильный выбор?
— Костя, ты подал на развод? От меня требуется что-нибудь подписать? — стараясь не расплакаться, спросила Ольга.
— Нет, я не подавал и пока не собираюсь… Ты можешь вернуться… Конечно, на моих условиях… — Он закурил вторую сигарету. — Но слишком долго не затягивай, кто знает, может, даже такая сильная любовь, как моя, зачахнет без поливки, и я встречу другую, которую захочу видеть своей женой, и она, в отличие от тебя, будет любить именно меня.
Задняя дверца джипа с затемненным зеркальным стеклом открылась, и к ним подошла Костина секретарша Ирина, искусно крашенная, стриженая блондинка в эффектной расклешенной французской дубленке, открывающей колени, в изящных бежевых туфельках на высоких каблучках.
— Константин Аркадьевич, мы давно можем ехать, — сообщила она. — Дорога свободна, а мы опаздываем на встречу. — Она удивленно разглядывала Ольгу: — Здравствуйте, Ольга Игоревна. — В тоне секретарши была заученная приветливость.
