Эскадроны, как я уже упоминал, были поровну рaспределены в полку и по дивизионам между лейб-драгунами (2-й и 4-й) и харьковскими уланами (1-й и 3-й). Едва заметное соревнование между эскадронами, конечно, существовало, но оно шло лишь на пользу службы и вызывалось исключительно самолюбием командиров эскадронов за полки, ими представляемые. Многие месяцы среди самой различной обстановки пришлось мне служить и воевать среди харьковских улан, и навсегда я сохранил наилучшее воспоминание о представителях этого славного старинного полка.
На этом заканчиваются мои ежедневные записи. О дальнейшем у меня сохранились только отдельные письменные воспоминания о наиболее крупных событиях из нашей походной жизни, которые я и пытаюсь ниже восстановить, располагая их в хронологическом порядке.
Через две недели пребывания моего в отпуску я получил срочную телеграмму от полкового адъютанта с приказанием командира полка немедленно прибыть в полк ввиду переброски дивизии на фронт в харьковском направлении. День-два спустя я уже отплывал на пароходе от берегов Одессы и через Новороссийск — Ростов — Харьков спешил нагнать полк. В Одессе захватил я с собой в эскадрон двух вольноопределяющихся — сына профессора Орлова и Молова, о чем в дальнейшем немало сожалел: во всех отношениях оба они были весьма отрицательные типы, смотревшие на пребывание на фронте исключительно с точки зрения личного обогащения.
Полк я нагнал лишь 18 сентября в Чугуеве (Харьковской губернии), где он стоял уже несколько дней, охраняя город от налета большевистских банд Перцова[33]. Полк был расквартирован по отдельным дворам на окраине города, неся гарнизонную службу и высылая целую сеть разъездов и разведывательных эскадронов для освещения местности. Со свободными от наряда людьми велись усиленные занятия.
Дня за два до моего приезда 4-й эскадрон получил первое боевое крещение, в составе полка участвуя в ночном бою, где в пешем строю, при зареве пожара, выбивал засевших красных из здания сахарного завода. Поведением чеченцев в бою и их исполнительностью поручик Янковский остался вполне доволен.
Красные банды «товарища» Перцова вербовались по преимуществу из местных жителей, огнем и разбоем они наводили ужас на весь округ и ближайшие города. Никакому учету эти банды не поддавались и в открытый бой вступать избегали, хотя и имели в своем распоряжении несколько легких пушек и сотни пулеметов. Teppop с их стороны принимал невероятные размеры; бессмысленные убийства, крушения воинских поездов, взрывы водокачек, разборы железнодорожных путей — все это было делом их рук. Распропагандированное население скрытно им сочувствовало и их покрывало. При появлении крупных воинских частей всё разбегалось по домам и принимало мирный вид. Борьба с восстанием, вспыхнувшим в тылу наступающей Армии, была крайне суровой; пленных ни одна из сторон не брала, и жестокость доходила до предела.
Несколько дней спустя по моем приезде в очередную карательную экспедицию было назначено три эскадрона от полка, под общим начальством полковника Невзорова. Деревня Зарожное, в которую предполагалось идти моему эскадрону, находилась верстах в 16—18-ти от города Чугуева. Дня за два до того в деревне этой произошел весьма прискорбный случай, столь характерный для тех жестоких времен. Находившийся в деревне, примыкавшей к полотну железной дороги, постоянный полицейский пост, состоящий из семи стражников, при весьма малокультурном пехотном подпоручике — местном жителе, был ночью почти сплошь вырезан крестьянами, причем варвары не пощадили жену и малолетнюю дочь офицера и, надругавшись, убили их. По счастливой случайности сам начальник поста и один из его подчиненных смогли спастись под покровом ночи. Что же творилось теперь в этой громадной деревне — не было известно. Мне приказывалось занять с эскадроном деревню, произвести аресты согласно данному мне списку и примерно наказать виновных. В роли проводника и информатора мне давался этот несчастный пострадавший начальник стражи.
Рано утром 24 сентября я выступил с эскадроном. Был ясный осенний день. Эскадрон вытянулся длинною колонной по три. Мой бедный пехотный подпоручик испытывал невероятные мучения от верховой езды; хотя я и приказал дать ему спокойную лошадь, но он и с ней никак не мог справиться, особенно, когда мы переходили в рысь, и своим страдальческим видом сильно веселил чеченцев. Отойдя верст на пять от города и попав в пересеченную местность, я выслал головной разъезд и боковые дозоры. Сначала кругом все было тихо, как вдруг из небольшого перелеска, в полуверсте от дороги, головной разъезд был обстрелян ружейным огнем. Разъезд шарахнулся в сторону. Видя замешательство, я остановил эскадрон и выслал 1-й взвод с поручиком Янковским лавою вперед, приказав обыскивать лесок, откуда еще раздавались ружейные выстрелы. Минут десять спустя взвод присоединился к эскадрону, никого не обнаружив, и мы снова двинулись в путь. Одна лошадь в головном разъезде оказалась раненной в шею навылет.
Скоро дорога привела нас в густой казенный лес. Углубившись в него, мы наткнулись на человек 10—12 крестьян, занятых рубкой леса. Полицейский умолял меня арестовать всю эту компанию и разрешить ему составить протокол за порубку казенного леса. Не желая терять времени, я отклонил его предложение, ибо, откровенно говоря, не считал в то время порубку леса столь большим преступлением, когда кругом по всей Pocсии шел сплошной грабеж. Припугнув мужиков, что в следующий раз они за это жестоко поплатятся, я отпустил их всех с Богом.
Не доходя версты две до деревни, которую мы должны были занять, мы увидели, как навстречу нам, нахлестывая лошаденку, несется подвода. Когда она поравнялась с головой эскадрона, я приказал ей остановиться. В ней сидели две бабы и здоровый рыжебородый мужик; поверх его длинной рубахи была нацеплена георгиевская медаль. На мой вопрос «Куда едешь?» мужик вскочил, снял шапку и заявил: на призыв в город к воинскому начальнику. Лицо мужика было редко неприятное, и ответы явно рассчитаны на эффект. Полицейский подпоручик, увидя его, побледнел, соскочил с лошади и бросился на него с криком: «Держите его, вот один из убийц! Все он врет о воинском начальнике, он хочет теперь себя спасти!» Я въехал лошадью между полицейским и мужиком с целью их разнять. Полицейский не унимался и нервно кричал: «Сейчас же его расстрелять!» Желая прекратить эту неприятную сцену и видя, что мой подпоручик перестал владеть собою, я прикрикнул на него, напомнив, что не я ему, а он мне здесь подчинен, и приказал ему успокоиться и занять свое место. Мужику же я сказал: «Приказ о призыве был две недели тому назад обнародован, и теперь ехать к воинскому начальнику поздно», приказав ему поворачивать оглобли и встать в хвост эскадрона, поручив вахмистру наблюдать за ним.
Выслав офицерский головной разъезд и боковое наблюдение, я с эскадроном вошел в село по главной дороге. На площади меня встретили заискивающий староста и толпа человек в пятьдесят крестьян. Построив эскадрон развернутым фронтом вдоль забора, я велел бить в набат. Прошло минут 10—15, и вся громадная площадь заполнилась народом. Я с несколькими ординарцами въехал верхом в этот человеческий муравейник. Все стихло. В нескольких словах я напомнил о прискорбном происшествии этих дней и потребовал немедленную сдачу всего оружия и выдачу виновных. Толпа безмолвствовала. Какой-то парень, явно полугородского типа, вышел ко мне, подталкиваемый мужиками, и, сильно волнуясь, стал мне что-то говорить, плетя сплошной вздор и уверяя, что крестьяне совсем не хотели убивать стражников, а что вышло все это якобы случайно, и, в виде смягчающего вину обстоятельства, добавил: «Да где же нам разбираться. Старый режим нас всех держал в неграмотности, и мы ведь вообще народ темный...» На этом я прервал его красноречие, сказав: «Снимай штаны» — и приказал вахмистру тут же всыпать ему для просветления 25 плетей. Приказание было мгновенно исполнено, при великом удовольствии чеченцев. После этого я своей властью сместил старосту, арестовав его, и потребовал выдать всех виновных, согласно списку. Некоторые, к сожалению, скрылись, но человек двенадцать мне все же удалось захватить, среди которых оказались и две бабы, которые не пустили к себе в дом метавшихся в панике, ища спасения от убийц, жену и ребенка полицейского.
