Записки Дмитрия Де Витта представляют собой два текста под общим авторским названием — машинопись с незначительной стилистической правкой, внесенной рукой автора. Первый называется «1916—1917 годы», написан в Константинополе в 1922 году — мемуарный очерк, при создании которого, скорее всего, не использовались никакие вспомогательные материалы. Свидетельства тому: характерный для такого рода воспоминаний стиль, отсутствие точных дат и топонимов. Это достаточно типичное изображение жизни русской армии в целом и гвардейской кавалерии в частности накануне и после Февральской революции. Второй текст под заголовком «Из воспоминаний о службе в Чеченской конной дивизии» разделен на две части, каждая их которых имеет свой подзаголовок и пагинацию. Автор сам указал на то, что к ведению записей его подтолкнула новизна впечатлений. Текст переполнен деталями, воспроизведение которых по памяти спустя какое-то время решительно невозможно. Первая часть «Степной Астраханский поход 1919 года» содержит три подробные карты-схемы похода дивизии генерала Драценко на Астрахань в июне-июле 1919 года. Хотя в конце рукописи стоит пометка: «Париж, 1938», автор возвращался к ней позднее, поскольку на одной из страниц есть приписка о судьбе одного из персонажей: «расстрелян немцами в 1942 году». К тексту приложено несколько фотографий, на одной из которых — автор мемуаров штаб-ротмистр Д. Де Витт запечатлен вместе с однополчанином ротмистром Феденко-Проценко. События, происходившие до сентября 1919 года, отражены, по свидетельству самого автора, на основе достаточно подробных ежедневных записей. Далее автор писал в основном по памяти, пользуясь разрозненными заметками.

Мемуары Д. Де Витта могут служить прекрасным материалом для изучения мировоззрения кадрового российского офицерства в начале XX столетия. Автор уклоняется от рассуждений о политике. Он сохранил верность присяге без видимых колебаний, его «малая родина» — полк, единственное мыслимое занятие в условиях войны — бой и поход. Интересно, что в рукописи нет следов времени написания. Бои под Астраханью и на Украине описывались намного позже, уже перед Второй мировой войной, и у автора было два десятилетия на оценку событий прошлого. Однако Д. Де Витт словно писал «по горячим следам», не внося в свои воспоминания всего того, что обычно дает ретроспекция.

Мемуарный комплекс, созданный участниками Белого движения, насчитывает многие десятки книг. Среди них воспоминания Де Витта представляют особый интерес, поскольку описывают боевую жизнь одной из национальных частей — Чеченской конной дивизии. История этой части по-своему парадоксальна и отражает всю сложность такого явления, как Гражданская война в России. Эпоха оказалась настолько турбулентной, что боевыми соратниками оказались чеченцы и терские казаки — враги с незапамятных времен. При этом очередное кровавое «приведение к покорности» чеченцев произошло всего за несколько месяцев до их мобилизации под знамена генерала Деникина. Затем вихрь войны занес горцев на Украину, в места, о существовании которых многие из них и не подозревали. Наконец, избежавшие смерти от пули или тифа, не сумевшие или не захотевшие вернуться в родные аулы оказались в Крыму, защищая людей, выступавших за сохранение «единой и неделимой» России и потому совершенно нетерпимых не только к идеям национальной независимости, но даже к автономии. Во многом схожей по своему трагизму оказалась и дальнейшая судьба персонажей записок. Терцы перенесли так называемое «расказачивание», чеченцы — жестокие репрессии со стороны органов ГПУ-НКВД, а впоследствии — депортацию в Казахстан. Их командиры — русские офицеры оказались в эмиграции или погибли в 1930-е годы. То же ожидало и многих из тех, кто воевал на другой стороне, под красными знаменами. Хотя Де Витт несколько месяцев командовал чеченским эскадроном, он сохранил характерное для кадровых офицеров «имперское» отношение к своим подчиненным. Он так и не понял, что имел дело с носителями принципиально иной военной культуры, в основе которой лежит индивидуальное ратное мастерство и чрезвычайно гибкое реагирование на изменение ситуации. Каждый горец — не деталь военной машины, а сам по себе — армия (начальник штаба, командир, интендант и боец в одном лице).

Мобилизация чеченцев в ряды Добровольческой армии основывалась на солидном опыте, который Российская империя накопила в комплектовании вооруженных сил с учетом многонационального и поликонфессионального состава населения. Части, состоявшие из «инородцев», имелись уже в войске Ивана Грозного. В XIX столетии в ходе Кавказской войны на стороне правительства воевали многочисленные закавказские и горские ополчения, которые назывались милицией, хотя только отчасти имели признаки этой организации. В боях и походах под российскими знаменами участвовали отряды, скомплектованные буквально из всех народов края — грузинские, армянские, азербайджанские, осетинские, чеченские, аварские, лезгинские. Исключение составляли только адыгейские племена. На Западном Кавказе количество лиц, согласившихся пойти на царскую службу, исчислялось буквально десятками, тогда как Дагестан, Осетия и Кабарда выставляли несколько тысяч воинов. Формирование милиции было одним из условий принятия присяги на подданство, причем коронная власть крайне редко вмешивалась в порядок комплектования, оставляя это в компетенции самих горцев. Определялась только общая численность ополчения.

Стремление горцев доказать свою воинскую доблесть, а также расчет на добычу позволяли формировать милицию фактически на добровольной основе. Большую роль на Северном Кавказе играл и фактор «вечного врага»: против тех, с кем имелись давние счеты, в поход шли очень охотно и в бою не щадили ни себя, ни противника. На сборный пункт милиционеры являлись со своим оружием и на своих лошадях, но во время боевых действий имели довольствие и жалованье по казачьим нормам, получали компенсацию за убитого или павшего коня, а в случае смерти семьям выплачивалось солидное по местным меркам пособие.

В 1880—90-е годы всеобщая воинская повинность была распространена на христианское население Кавказа (армяне, грузины, осетины). Недоверие правительства к лояльности мусульман этого края и Средней Азии проявилось в том, что до конца имперского периода истории России, несмотря на отсутствие примеров массового дезертирства или измены «магометан», вместо службы в рядах армии они платили специальный налог (тогда как крымские и волжские татары призывались на общих основаниях). Тем не менее, в годы и Крымской и Русско-турецкой войны 1877—78 гг. на Северном Кавказе было собрано несколько полков на добровольной основе и воинов не смущало то обстоятельство, что воевать приходилось против единоверцев. Сформированная в 1914 году на добровольной основе «Дикая дивизия» проявляла высокую боеспособность и сохранила ее, вероятно, дольше всех других соединений императорских вооруженных сил.

В дореволюционной армии командирами национальных частей назначались кадровые офицеры, как русские, так и представители местной знати, причем среди первых предпочтение отдавалось уроженцам края или тем, кто здесь долго служил и знал местные обычаи. Военные качества практически всех иррегулярных частей вне зависимости от их национальности находились в прямой зависимости от уровня мотивированности нижних чинов и командного состава. Если речь шла о защите своей земли или о битве с «извечными» врагами, эти войска могли проявить чудеса воинского искусства. Успешными были их действия и в тех случаях, когда впереди ждала богатая добыча. Иногда боевой пыл удавалось поднять, апеллируя к самолюбию воинов, поскольку слава храбреца для жителей Кавказа — не пустой звук. Но при отсутствии заинтересованности иррегулярные полки уклонялись от выполнения боевых задач, таяли от массового дезертирства, превращались в банды мародеров. Эти же части значительно быстрее регулярных войск деморализовались в случае длительного бездействия или полосы неудач. В 1918—1920 годы национальные и казачьи формирования активно действовали только «у своих плетней» и большинство попыток повести их в дальний поход заканчивалось провалом.