Почтальон протер глаза и прочитал вполголоса:

— «В частности, перед отделом социального обеспечения рабочих стоят большие проблемы. Ему приходится ежемесячно возобновлять кредит, чтобы вообще иметь возможность выплачивать пенсии».

Дальше шло несколько неподчеркнутых строк, которые почтальон пропустил. Ниже он прочитал:

— «Нынешняя ситуация не просто застой, она чревата финансовым крахом, нельзя забывать о дефиците бюджета, исчисляющемся примерно в тридцать миллиардов шиллингов. Для отдела социального обеспечения банкротство — почти уже реальность. Отделу пенсионного обеспечения рабочих лишь с трудом удается выплачивать пенсии. Резервов у них, можно сказать, нет. Нет и ежемесячных поступлений».

— Что ты теперь скажешь? — поинтересовался Вурглавец.

— Ничего тут нет нового, — отвечал почтальон, — только вчера об этом говорили по телевизору.

— Вот видишь, — упрекнула фрау Вурглавец мужа, — а ты не захотел включить.

— Я же из-за глаз, — как бы извиняясь, сказал Вурглавец.

— Не расстраивайся, — утешил его почтальон, — мне тоже не легко приходится.

— Ну вот видишь, — сказала фрау Вурглавец, и оба они так и не поняли, к кому она обращалась и что имела в виду.

Когда почтальон на своем мопеде опять ехал по двору, он старался держаться правой стороны, так как в центре двора стоял трактор и старый хозяин пытался, то включая, то выключая мотор, хоть как-то отладить задний ход.

Две с половиной тысячи шиллингов были положены в коробку из-под печенья, куда старики складывали деньги на земельный участок. Они начали копить так давно, что не могли бы с точностью сказать когда.

Сумма, о которой они договорились с хозяином, уже была собрана, с доплатой получилось даже на пятьсот шиллингов больше.

— Вот уже первые деньги на кирпич, — сказал Вурглавец и положил пятисотшиллинговую бумажку отдельно, в голубой конверт.

Он считал, что надо как можно скорее купить участок. Но у жены были свои соображения.

— Это же курам на смех: иметь участок и ничего на нем не строить. Но деньги, без которых дома не построишь, все-таки не главное. Франц теперь начнет хорошо зарабатывать, сможет кое-что скопить, а через год, глядишь, можно будет и подвал забетонировать. Но у Франца другое на уме, а вовсе не экономия и не строительство дома. Вечно он где-то пропадает, часто не является домой обедать и ничем не интересуется, кроме этой девчонки.

— А кто на прошлой неделе комнату покрасил? — спросил старик.

— Комнату покрасить — не дом построить, — отвечала жена.

На это возразить было нечего.

Он бы тоже предпочел не думать о доме, так как в последнее время вся эта затея стала казаться ему сомнительной. Раньше сам хозяин регулярно заводил речь об участке, обещанном батраку. Но теперь он, похоже, избегал этой темы. Когда они вместе ходили дозором от амбара до сада, хозяин старался говорить о чем-нибудь совсем другом.

Часть этого запущенного сада как раз и предназначалась Вурглавецу. Там было около 20 соток, которые хозяин много лет назад обещал продать ему за 20 тысяч шиллингов. И тогда это было не много, а ныне — смехотворно низкая цена. Но именно в этом и должны были выразиться великодушие и благодарность хозяина.

Официально они оформили только право Вурглавеца на проживание в его нынешнем домишке. Идея с участком принадлежала хозяину.

В 1950 году опять настали «нормальные времена». Люди, после войны устремившиеся в сельское хозяйство (в неимоверном количестве), надеясь избежать голода, дали деру, когда промышленность снова набралась сил и выгоднее стало работать на производстве.

А Вурглавец, когда кончилась послевоенная неразбериха, не захотел сняться с места. Так он и работал долгое время на Хаутцингера за стол и квартиру. Хаутцингер, конечно, не хотел использовать батрака задаром и за небольшую цену предложил ему этот участок. Он сможет его купить, когда скопит деньги.

Но сейчас старику казалось, что хозяин передумал.

Конечно, Хаутцингер не хотел просто нарушить свое слово, но, видно, под нажимом сына решил, что лучше никогда и ничем не напоминать об этом деле.

Зепп даже грозился, что уйдет с хутора. Он считал, что только слабоумный может при таком тяжелом финансовом положении отдать участок земли почти за бесценок, когда другие, например деревенский врач, предлагают сумму в десять раз большую.

Часть вторая

Глава шестая

Подрядчик беседует с Францем

Многие рабочие строительной фирмы Хёльблинга виделись друг с другом только по пятницам, когда получали зарплату: Хёльблинг обычно распределял людей по нескольким мелким объектам.

Правда, можно было ездить на ту или иную стройку прямо от здания фирмы вместе с подрядчиком или десятником, но те, кому это было неудобно, старались добираться до работы из дому, чтобы не терять времени попусту.

Франц был того же мнения. Поэтому первое, что он купил себе перед началом учебы, был подержанный мопед. Но месяц назад он уже обзавелся новым.

Сейчас, после рабочего дня, Франц сидел на опрокинутой тачке перед складом строительной фирмы Хёльблинга. Он ждал первой настоящей зарплаты за неделю. Но пока что он ждал, когда один из рабочих кончит мыть под шлангом свои резиновые сапоги. Франц тоже хотел помыть сапоги, но сперва кельмой счистил с подошв комья грязи.

— Вурглавец! Вурглавец! — крикнул из окна конторы Шмидраднер.

Стоявший рядом рабочий удивился, что Франц не реагирует.

— Ты что, не слышишь?

— Чего это он именно меня вызывает, — отвечал Франц, — тут много народу дожидается.

Франц полагал, что Шмидраднер зовет его получать деньги. И крикнул в ответ:

— Что?

— Телефон! — заорал Шмидраднер. — Давай скорее, междугородный, какая-то девица из Парижа вызывает.

Когда Шмидраднер отошел от окна, рабочие захихикали.

Звонила Эрна, из магазина.

— У меня зуб болит, — сообщила она, — ты отвезешь меня к врачу?

— Ну конечно, — пробормотал он, удивленный ее сухостью и поспешностью.

— Тогда в два, у «Шторхенвирта», — сказала она. — Идет?

— Ну конечно.

Пока он говорил по телефону, подсобный рабочий Своссиль получил свои деньги и Шмидраднер повел его наверх в контору Хёльблинга. Просто сказать Своссилю, чтобы он туда поднялся, Шмидраднеру показалось недостаточным.

Шмидраднер занимался в фирме денежными расчетами, а следовательно, точно знал, сколько рабочих часов за год пропустил Своссиль. Не по болезни, а потому, что был пьян или валялся в вытрезвителе при жандармерии.

Шмидраднер уже давно выгнал бы Своссиля, но подрядчик явно души не чаял в этом пропойце. Если Своссиль не был пьян в стельку, подрядчик мог поставить его на любую работу: Своссиля назначали мыть машины в конце недели или помогать при очистке выгребных ям, а не то посылали его ставить заборы.

Когда Шмидраднер возвращался от подрядчика через сени, Франц как раз выходил.

Шмидраднер окликнул его.

— Раз уж ты здесь, зайди ко мне!

— А что тебе надо?

— Не задавай дурацких вопросов! — сказал Шмидраднер.

Франц, понятно, знал, что тому от него надо: выдать зарплату.

Шмидраднер положил перед ним ведомость и велел расписаться на квитанции. Когда Франц увидел цифры, стоявшие в ведомости, он чуть не лишился дара речи.

— Но это же, — пробормотал он, — это же с ума сойти можно! Тут ведь вычетов больше тысячи шиллингов, значит, я получу почти столько же, сколько получал учеником.

— Мне ты можешь этого не говорить, — одернул его Шмидраднер, — не я это выдумал, а кроме того, тебе надо сейчас же подняться к шефу.

— Я тороплюсь домой.