- Нет! Я вижу, ты… грустишь, когда думаешь о том дне. Ночи. Я так и не сказал тебе прямо – на самом деле ситуация, в которой ты тогда оказался была весьма щекотливой. Не думаю, что, будь я на твоем месте, смог б действовать как-то иначе…

- Ты бы не боялся так, как я! Не был бы столь жалок! – с болью произнес Альбин, и я поспешил его разуверить:

- Что ты! Я, скорее всего, не смог бы принять свою участь с тем же достоинством, что и ты! Ваши женщины поистине кошмарны, прости мне эти слова, все же других у вашего народа нет…

- Не утешай меня, Кевин. Знаю, что ты стойко переносишь боль, а я… совсем не умею ее терпеть.

- Не принижай себя! Мне кажется, дорогой друг, что ты слишком строг к себе… Альбин, ты не представляешь, как я испугался в ту ночь! Я был буквально в шаге от того, чтобы начать взывать к небесам и плакать одновременно! Но я совсем не о том спрашивал – не эту ночь имел в виду. Когда мы встретились, в ту, самую первую ночь, ты показался мне сгустком злобы, не способным на светлые чувства. А сейчас я вижу перед собой хорошего друга, участливого собеседника, приятного и добронравного. Это столь странно! Как будто ты раздвоился.

- Ох, Кевин, сие объясняется просто, - лицо Альбина несколько прояснилось, видимо, мне удалось немного его утешить. - К тому моменту как ты пересек порог камеры я уже был не вполне вменяем. Мысли мои начали путаться, я иногда терял целые сутки – совершенно ничего не помнил, и, хоть и нечего особо было помнить, это было страшно. Кажется, разум начал постепенно оставлять меня. Человеки и до пленения не вызывали во мне теплых чувств, причиной, как ты понимаешь, была история с отцом, а после подлого захвата моя неприязнь превратилась в ненависть. Разумеется, появление человека на моей территории вызвало к жизни самые гнусные чувства, клубящиеся в моей душе. Знаешь, когда я увидел твой силуэт, то даже не мог с уверенностью утверждать, что это не игра воспаленного воображения – я настолько устал от постоянного голода, жажды и дискомфорта, что не удивился бы подобному выверту собственного разума. Мое поведение было весьма нехарактерно.

- Но дрался ты очень грамотно. Видна была сноровка, - заметил я.

- Милый Кевин, - Альбин усмехнулся, и придвинулся ко мне ближе, заглядывая в глаза, - как, по-твоему, становятся Сирами?

- Я не знаю. Ты сказал просто: «моя кровь сильнее», но что под этим подразумевается – не раскрыл. Итак, ты утверждал право на власть в поединках? Однако, при этом уверяешь, что боишься боли?

- Здесь нет нестыковки – во время дуэлей я почти не получал увечий, а ежели пропускал удар, то практически немедленно восстанавливался, ведь моя кровь весьма сильна.

- А отчего ты тогда не мог сам зарастить раны… в ту ночь, о которой ты не любишь вспоминать?

- О, - Альбин поморщился, - Эрелл, как и все наши леди, выделяет особый яд, он не позволяет мужчине самому исцелиться, только с помощью фамильяра. В целом должен сказать, что кровь женщины всегда сильнее крови мужчины.

Я поежился – у вампиров все было устроено так, словно Всевышний решил пошутить и перепутал мужчин и женщин, отдав всю силу и власть в руки последних. Впрочем, насколько я понял, женщины почти не вмешивались в жизнь мужчин, жили отдельно, появляясь у дверей их домов лишь для того, чтобы продолжить род. Прислуживали им тоже не вампиры, а оборотни. Так вот, кем были те диковинные волосатики! Оборотни, по словам вампира, были преданы своей хозяйке, как псы, служили Сире семьями, из поколения в поколение принося ей клятву верности.

- В общем, на людей не похожи, да? – немного ехидно уточнил я.

- Не похожи. Умоляю, только не спрашивай, почему и я себе таких не завел! Не выношу запах зверья… от них несет лесом, шерстью и еще черте чем! – Альбин наморщил нос, с таким снобистским выражением лица, что я засмеялся:

- Ты высокомерен, Альбин!

- Пожалуй, есть во мне такая черта, - согласился вампир.

Впрочем, надменность Альбина никоим образом не касалась меня и других людей. Теперь, во всяком случае. Мы с Альбином стали проводить много времени вместе, и я перестал видеть в нем неприятного в своей заносчивости аристократа. В общем, предпосылки для того, что произошло между нами в ту совершенно пьяную, жаркую ночь были. Вино разгорячило мою кровь и разогнало смущающие разум мысли. Вопросы морали исчезли из моего мира, изрядно подточенная развязной Гретой стыдливость окончательно рассыпалась в прах и все что осталось – волнующие прикосновения, сначала несмелые, а потом все более откровенные. Альбин быстро избавился от одежды, я тоже не стал томить плоть в плену ткани, мое сердце колотилось как бешенное, я обмирал от собственной распущенности, но все равно продолжал исследовать тело Альбина ладонями. Безволосая прохладная кожа была приятна на ощупь, Альбин шумно дышал мне в шею. Вот странно – когда он почивает, то грудь неподвижна, а ночью – дышит! Быстрые выдохи щекотали кожу, упирающееся в бедро естество без слов передавало его состояние, я еще раз провел ладонями по его плечам и нетерпеливо прошептал:

- Так что же дальше, о мой проводник в мир порока?

- Кевин, - простонал вампир, - я тщусь избавиться от торопливости, дабы не оскорбить твоих чувств пренебрежительной поспешностью, а ты меня, как назло, подгоняешь!

Я тихо хохотнул и поерзал, устраиваясь поудобнее:

- Альбин, не оскорбляй меня промедлением.

Вампир приподнял голову, прижал к моему лбу ладонь, очерчивая череп нежной лаской. Его глаза пристально вгляделись в мои, а потом он жадно припал ко мне с поцелуем. То, что происходило с нижней частью моего тела, несмотря на великолепный поцелуй, все же несколько смущало. Альбин почувствовал мое напряжение:

- Будет больно, не уверен, что могу что-то с этим поделать.

- Женщинам тоже в первое время не до веселья, - излишне жизнерадостно заметил я.

Но внутренне сжался, приготовившись к не самым приятным ощущениям. Закралась мысль: так ли уж мне необходимо это самое познание «мужчины», коли оно принесет боль? Может, остаться в этом вопросе консерватором и верном сыном церкви? Думы я свои озвучить не успел – Альбин начал движение, мне действительно было крайне неприятно, однако, в этот момент просить пощады я посчитал ниже своего достоинства – терпел, сцепив зубы. Альбин осыпал мое лицо поцелуями, шептал «потерпи», живо напоминая мне самого себя в аналогичной ситуации, мне даже немного смешно стало – до того происходящее походило на сцену, разыгрывающуюся между молоденькой девицей и горячим поклонником. А потом, глядь – полегче стало. Альбин с новой силой начал меня целовать, я почуял во рту знакомый привкус, отстранился, стер капельку крови с его губы, усмехнулся:

- Лечишь меня втихаря?

Альбин тоже улыбнулся и, ничего не ответив, снова захватил мои губы. Я закрыл глаза и весь отдался неизведанным прежде ощущениям – внизу живота разливалось тепло, мягкие губы нежно скользили по моему лицу, заставляя меня беззвучно улыбаться – в этой простой ласке было столько теплоты. Вернулась испуганно сбежавшая от боли страсть, постепенно нарастая, и я растворился в ее жарком огне. Альбин, почувствовав мое настроение, переплел свои пальцы с моими и, пристально поглядев на меня, тихо испросил позволения «погнать лошадей шибче», я не был уверен, что «карета» выдержит «скачку», но Альбин уверил меня, что если боль утихла, то уж не вернется. Слова вампира оказались правдивы, даже сверх того – едва лишь отдышавшись после забега, я возжелал повторения сладостной гонки. Альбин открыл передо мной неведомые прежде вершины наслаждения, и я с жадностью томимого многодневной жаждой припал к свежему источнику.