Шли сосредоточенной гурьбой, потому что предстояло играть роли: кому с горном, кому со знаменем, кому с барабаном, а кому просто петь «Интернационал».
Районный пионерский слёт.
Пете было непонятно, почему это мероприятие называется «слёт», может быть, лучше – сход? Но интеллигентные мысли быстро испарялись, когда Петя видел шедшую впереди Наташу.
В ДК шумно расселись и галдели, но дружно смолкли, когда раздалась барабанная дробь и фальшивый звук горна. Внесли знамя пионерской организации района. Все его встретили, стоя в пионерском приветствии, то есть поднявши правую руку, согнутую под углом. Это было здорово! И Петя аж привстал на цыпочки, и вовсе забыл о Наташе, которая сидела на один ряд впереди.
Потом запели «Интернационал», и Петя тоже пел, и ему даже захотелось плакать: предательски защипало в носу – настолько ему нравилась музыка, а больше – тот душевный подъём, ради которого человек может пойти на любое преступление. Таких умозаключений Петя не делал, но плакать хотелось.
Дальше были какие-то выступления, рапорты, их никто всерьёз не слушал… Петя упёрся взглядом в Наташину спину в коричневом школьном платье и праздничном белом фартуке сверху. Наташе было явно жарко, и она спустила фартук с плеч, и всё что-то говорила, говорила подруге слева, так быстро… А Петя, наклоняясь, пытался подслушать их разговор, но почувствовал лишь волну исходившего от Наташи молодого девичьего запаха. Эту волну, этот запах он запомнил на всю жизнь. И влюбился, глупо, с провалами в огненное малиновое смущение… но влюбился!
После торжественной части давали кинофильм «Подвиг разведчика». Фильм был хорош («За победу!» – «За НАНТУ победу!..»). И в темноте зала Пете удалось прикоснуться к Наташиной разгорячённой спине так, что она не заметила…
А потом шли уже весёлой и беспечной гурьбой по Большой Коммунистической мимо храма «Святаго Мартина Исповедника» – эта оставшаяся с дореволюционных времен надпись на южном фронтоне сохранилась, и Петя её всегда читал. Наташа скакала через весенние лужи с подругой впереди, Петя шел сзади и обмирал от восхищения и от любви.
Через два дня Петя заболел, простудился. Во время болезни он много думал о Наташе и решил, что она, Наташа, – его любовь на всю жизнь. Поэтому, и в знак своего решения, он нацарапал на чёрном пластмассовом пистолете её имя и фамилию, а когда вернулся в школу после болезни, то написал Наташе записку…
Нет, не так было. Сначала Наташа, конечно, обратившая внимание на влюблённого мальчика, подумала, что он заигрывает с её подругой, и бросила на перемене Пете записку, в которой значилось: «За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь!» На что Петя немедленно ответил на якобы английском: «I like only you!» (слова «love» Петя не знал, его в школе не проходили). И вот (ну, этого Петя уж никак не ожидал!): Наташа положила его записку на стол учительнице. Поплыли какие-то намёки на вызов родителей… и прочая тоскливая муть. Ну и ладно… Наташиным длинногубым ртом хорошо произносить «киш-миш», а Светиным бантичным ротиком – «изюм»…
Через несколько лет Наташа, переведшаяся к тому времени в другую школу, пришла на встречу класса. Она много курила, смотрела на Петю мохнатыми глазами, но ему было уже всё равно.
12 декабря 2013 г.
Бессмертник
День рождения у бабушки бывает всегда 31 мая. Это Петя хорошо запомнил. Значит, бабушка родилась во время каникул, когда все живут в Сорокине. Занятия в школе заканчиваются 15 мая, и Петя с папой сразу уезжают в Сорокино! Ура! На пароходе! Пароход «Коккинаки» отходит в 9 часов 15 минут вечера. Как раз солнце садится на той стороне Химкинского водохранилища, где есть такая взлётная полоса для гидросамолётов, их называют «гидры». Полоса уходит в воду. И «гидры» потом летают над водохранилищем и садятся на него с ревом и брызгами! Они выкрашены в красный и синий цвета и взлетают с воды – так здорово!
На пароходе «Коккинаки» надо ехать долгодолго, зато сидения мягкие, но низкие: чтобы посмотреть в окно, надо встать. Только смотреть-то не на что: тьма. До причала надо добираться сначала на 46-м автобусе, потом от «Павелецкой» на метро до «Аэропорта» (там ещё такие красивые ажурные вывески), потом на троллейбусе уже до Северного речного порта. Как же он красив! С гербами наших республик! И затем – на пароход… Сначала пристань «Левобережная», но она почему-то справа, папа объяснял, но Петя не очень понял: какие-то течения из Волги в Москву-реку. Хм… Волга? Это ж так далеко… За «Левобережной» – остановка «Дубовая роща». Здесь уже совсем темно, только чуть светится заря и чернеют дубы. В «Дубовой роще» заводят иногда страшный мотор. Он ревёт так, что в Сорокине слышно, и потом в небо поднимается облако оранжевого дыма. Папа говорит, что это испытания. После «Дубовой рощи» – бесконечный путь до «Водников», мотор парохода шумит и хочется спать… Слева чуть видна надпись, выложенная белым камнем: «ГЛУБОКАЯ ВЫЕМКА». Берег высокий и загораживает всё небо. Папа говорит, что канал строили заключённые. Петя спросил: «Они плохие, да?» Но папа ничего не ответил.
Наконец, «Водники», «Хлебниково», «Троицкое» и «Чиверёво»! Красная кирпичная часовня на берегу, прямо возле причала. Там склад. Вот матрос убрал трап, пароход отчалил и вышел на простор Пироговского водохранилища! Ночь.
Чуть светятся огоньки в Осташкове. Церкви не видно, но Петя знает, что она там. Мимо Бухты Радости, залива со старым кладбищем на мысу и старыми берёзами – Сорокино! По трапу, который придерживает матрос, на берег с папой за руку. По узенькой тропинке между домами вверх, а дальше привычной дорогой домой. Темно – хоть глаз выколи! Мимо «пятачка» (это где танцуют по выходным, такое вытоптанное место у огромного раскидистого дуба), мимо деревенской школы, направо в калитку, оставляя огромное картофельное поле слева (Иван Назарыч будет его пахать на лошади!) – домой. Там ждет бабушка с оладьями и чаем. Оладья толстые, горячие, вкусные! Папа о чём-то серьёзно говорит с бабушкой, и после чая все ложатся спать.
В 11 вечера папа тихонько слушает последние известия, а Петя лежит в смежной комнате и смотрит на скучно качающийся маятник старых часов, на икону Гурия, Самона и Авива в углу и не замечает, как засыпает под уверенный голос диктора: «…наш корреспондент передаёт из Темир-Тау…».
Утром папа уезжает с первым пароходом в 5 часов 40 минут, когда только-только рассветает. У папы ещё занятия в старших классах и потом экзамены. У мамы тоже. Так что Пете с бабушкой жить вдвоём целый месяц…
Утром, когда папы уже нет, Петя завтракает с бабушкой кашей, бутербродами и кофе. Бабушка презирает обычный кофе, называя его «брандахлыст», и заваривает себе отдельно: крепкий и с цикорием. Зачем цикорий и что это такое, Петя не знает, но и не спрашивает.
'I
Ох, если бы после завтрака бабушка отпускала гулять, играть с рыжим котом Васькой, гоняться вместе с ним за курами… Нет же! Надо садиться и писать дневник, а ещё хуже – читать дурацкую книжку Свирского «Рыжик». Тоска! Там какой-то Полфунта, циркачи, клоуны. И читает Петя плоховато, и бабушка сердится. Когда эта книжка кончится? Наверное, никогда.
Зато 31 мая чтение отменяется! И дневник отменяется! У бабушки день рождения. Она рассказывала Пете о цветке, который называется «бессмертник», и ещё о белом клевере «кашка».
И Петя представляет, что белый клевер, пахнущий так трогательно (он растёт везде-везде по опушкам), – как раз и есть бессмертник.
Вот, думает Петя, нарву много этих бессмертничков и подарю бабушке на день рождения. Может быть, ей понравится? Надо ещё нарисовать и написать поздравление. Что писать? Главное – без ошибок, а то бабушка рассердится.
