Изобразив на лице восхищение, Тарас Бульба поднял вверх указательный палец и торжественно произнес:

– Вот что значит криминалистика!

– Трасология!6 – уточнил человек в гражданском.

– Да какая разница! Трасология, не трасология! Это ж надо – догадаться с собой хозяйскую закатку взять!

– Так ведь…, – начал было гражданский, но, видимо, решив не спугнуть эмоциональный всплеск участкового, осекся.

Он, в отличие от Тараса Бульбы, всем своим видом показывал обыденность ситуации, по крайней мере, для него, а потому восторга участкового внешне никак не разделил. Дождавшись, пока чувства коллеги улягутся, он, абсолютно без пафоса, продолжил начатую ранее фразу:

– Так в том же и суть, Петрович. А иначе на хрен я здесь был бы нужен.

Словно искусный лицедей, участковый тут же сменил выражение на лице с восторженного на гневное и повернулся к сельчанам:

– Т-а-а-к!

Одного этого слова было достаточно, чтобы горе-воришки, так и не вкусившие полной мерой радость от сворованного, окончательно и бесповоротно потухли. Оно, это слово, словно тяжеленный многотонный якорь, вдруг с невероятной силой понесло Гурю и Шнура вниз, на самое-самое дно, откуда уже не увидать ни света, ни просвета.

– Т-а-а-к! – снова протяжно повторил Бульба и вынес свой вердикт: – Ну что, голуби. Полетали на воле – пора и честь знать. Собирайтесь!

– Вы чего, Семеныч…, – начал было Гуря и, приподнявшись, с нарисованным на лице раскаянием сделал шаг навстречу участковому, но тот аж зубами заскрипел:

– Что? Какой я тебе Семеныч, ворюга! Я тебе не Семеныч, а майор милиции Павленко. Виталий Семенович. Понял ты меня? Собирайтесь, говорю!

Гуря отступил назад и замолчал.

Участковый, видя замешательство и поникшие лица сельчан, малость поостыл и, усадив их перед собой, почти идеально изложил хронологию событий, связанных с кражей имущества граждан (так заковыристо и сказал: имущества граждан). Незнакомец же с сумкой все подносил к лампочке крышки, сравнивая бороздки на них с бороздками на закаточном ключе и при этом по несколько раз повторяя «Идентичны. Видишь-нет, идентичны».

Шнур не совсем понимал смысл слов, произносимых участковым и его спутником, незнакомцем в гражданском, однако очень хорошо сообразил, что на этот раз они с Гурей влипли, кажется, довольно серьезно.

Тогда горе-ворам откровенно повезло. Заинтригованные массой новых непонятных слов, аргументов против которых у них не оказалось, Гуря и Шнур без раздумий и компромиссов поспешили показать место, где спрятали украденное, и сами же под присмотром участкового вернули его хозяевам. Не считая, конечно, съеденного. Тогда обворованные хозяева просто пожалели Шнура. Как же мать одна без кормильца останется: хоть такой, да все-таки лучше, чем никакой. Да и не стоят какие-то злосчастные банки того, чтоб человек из-за них в тюрьму сел. Заявление у Семеныча они забрали – претензий не имеем. Однако участковый суровость на лице при виде воришек больше не менял.

– Ладно, голуби, коль так, то полетайте еще, – сказал он тогда. – Только знайте: если где какая кража или еще что, к одному и другому в первую очередь наведаюсь. И не дай Бог, что-то недоброе о вас услышу – пеняйте на себя. Это и есть мое последнее китайское предупреждение.

Амбал появился, что называется, именно тогда, когда фантазии Шнура и Гури просто-напросто начали иссякать. Еще помня о серьезном предупреждении участкового насчет краж и такого прочего, ничего более изощренного они придумать никак не могли, а образ жизни менять как-то не особо и хотелось.

– Не греби, где живешь, и не живи, где гребешь, – заметил их новый знакомый, слушая сбивчивый рассказ собутыльников. – И следов – никаких – оставлять категорически нельзя. Не те нынче времена: по соплям, и то найдут. Вот ты, например, – показал он пальцем на Гурю, – мог бы себе представить, что из-за какой-то ржавой крышки тебя так легко к стенке припрут. Нет? Вот то-то.

С той ночи Амбал в селе больше не появлялся. Еще при первой встрече, так и не закрыв даже на минуту глаза, рано утром он распрощался со своими новыми дружками, но не навсегда, а пообещал, что деньжата у них могут очень скоро завестись. Главное – в точности его команды выполнять, не пьянствовать да языками по селу поменьше трепать. Договорились встретиться через день на подъезде к областному центру, до которого Гуре со Шнуром было рукой подать, всего-то каких-нибудь минут двадцать пять-тридцать езды на автобусе.

Амбал слово сдержал. Они встретились в назначенное время в назначенном месте, и оба, Шнур и Гуря, безоговорочно подчинились ему, безоговорочно приняли лидерство человека, о котором еще пару дней назад даже слухом не слыхивали и в глаза не видали. Конечно же, они прекрасно понимали, что Амбал поведет их не вагоны разгружать или бутылки собирать. И не кирпич на стройке класть. И не раствор мешать.

Они прекрасно понимали, что дальнейшее их, скажем так, сотрудничество будет иметь, скорее всего, криминальный привкус. Но отторжения от подобных перспектив не возникло. И сомнений тоже не возникло. И вообще, ничего такого, отрицательного, не возникло. Осталось лишь впечатление, что встреча с Амбалом – это именно то, чего не хватало им в жизни и что они приняли как само собой разумеющееся. И спроси кто Гурю или Шнура, почему все сложилось именно так, они, пожалуй, сразу и не ответили бы. Ну, вот сложилось, и все. Ну, вот такой он, Амбал, спокойный, прямой, уверенный в себе. Настолько уверенный, что легко может ей, уверенностью, поделиться с любым человеком, даже такими лузерами, как они.

Для начала, как выразился Гуря, «обули одного хмыря», который съехал на «BMW» в зону отдыха возле трассы. Побежав за дерево «по маленькому», он тут же попал в руки вожака новоиспеченной криминальной троицы, который вырубил его одним мощным ударом в голову. В это же время Шнур и Гуря в трикотажных перчатках, заранее припасенных Амбалом, по-быстрому обшарили салон и багажник его машины. Как говорится, новичкам везет. В руки приплыла небольшая видеокамера, фотоаппарат, плеер. Шнур прихватил было с заднего сиденья ящик с какой-то техникой, но Гуря его остановил и заставил вернуть назад: брать какие-либо крупные вещи Амбал запретил категорически. Самому же Амбалу повезло не меньше: в карман его куртки перекочевали около четырехсот «баксов», какие-то гривны, мобильник, да еще золотое кольцо и довольно не мелкая золотая цепь, снятые с хозяина иномарки.

Вынув из кармана пачку гривен, Амбал выдал приятелям по несколько крупных и мелких купюр. Найденную в «BMW» технику он забрал с собой (сбуду сам, а то опять залетите) и назначил встречу рано утром через неделю уже в другом месте, пообещав подкинуть еще кой-какого «бабла», а прощаясь, настрого пригрозил, чтоб напропалую не гуляли, денег в селе не меняли, а пользовались мелкими. И вообще, деньгами не сорили («Поскромнее надо быть, пацаны! Понятно?»). Нечего вызывать подозрения и лишние вопросы у односельчан.

Шнур и Гуря команды Амбала выполнили в точности и аккуратно. Деньги поменяли на окраине города, в ларьке. Самогонку купили под вечер у знакомого в соседнем селе. Втихаря попировали на летней кухне у Шнура, вполголоса, но восторженно вспоминая до мельчайших деталей их сегодняшнее приключение, и там же молча уснули, гордясь новым успешным поворотом в их до этого, казалось бы, никчемных судьбах и ожидая новых свершений на нелегком криминальном пути.

Шло время. «Легкие» деньги очень быстро засасывали, а аппетиты росли. «Во время работы никакой жалости, – учил подельников Амбал. – Жертву надо запугать, унизить, сделать ничем, пустым местом, дерьмом на палочке, тогда она сама с себя все снимет и отдаст. А потом, когда все позади будет, жалей ее сколько хочешь». Давая подобные советы, Амбал всегда щурил правый глаз и иронически улыбался. Все налеты у «троицы» проходили настолько гладко, что постепенно и как-то незаметно для Гури и Шнура у них притупились сомнения и нерешительность, зато наоборот появилось чувство безнаказанности, даже самоуверенности, прежде всего основанной, конечно, на могучих плечах и кулаках Амбала, и они даже начинали злиться, если выбранный для «дела» день оказывался неудачным.