Лето 1830 года, к которому мы теперь и переходим, было ужасное: страшная гостья, холера, дотоле неизвестная на Руси, валила народ тысячами, вызывала учреждение карантинов и разные другие меры, показывавшие полное незнакомство с этою болезнью и между тем повергавшие всех и каждого в большое беспокойство; там и здесь вспыхивали возмущения… Время было тяжелое, кровавое, одно из тех, в которые простодушные наши прадеды обыкновенно видели приближение преставления света… Между тем, именно начало этого страшного года ознаменовалось в жизни Пушкина событием весьма важным: он сделал предложение Наталье Николаевне Гончаровой, получил согласие и в августе того же года, уже в качестве жениха, спешил в нижегородскую деревню отца своего, в село Болдино, для устройства дел своих по этому имению, часть которого уступлена была ему отцом. Карантины заперли нашего поэта в Болдине на гораздо большее время, нежели он предполагал. Несмотря на то, что поэт наш не терял времени и именно в Болдине окончил „Евгения Онегина“ и написал множество лучших своих произведений [208], тем не менее счастливый жених несколько раз пытался освободиться из невольного заключения и прорваться сквозь цепь карантинов в Москву; попытки однако довольно долго оставались безуспешными. Вот что, между прочим, писал об этом Пушкин в Тригорское: „В Болдинском уединении получил я сразу два ваших письма[209]. Надобно быть совершенно одиноким, как я в настоящее время, чтобы вполне суметь оценить дружеский голос из нескольких строк, начертанных кем-либо из тех, кого мы любим. Я очень рад тому, что, благодаря Вам, отец мой хорошо перенес известие о смерти Василия Львовича. Признаюсь, я очень боялся за его здоровье и за его такие расслабленные нервы. Он написал мне несколько писем, по которым можно думать, что боязнь холеры заместила в нем печаль[210]. Проклятая холера! Не злая ли эта шутка судьбы? Что я ни делал, я никак не могу доехать до Москвы; я окружен целою сетью карантинов — и при этом со всех сторон, так как Нижегородская губерния — самый центр заразы. Тем не менее, послезавтра я выезжаю, и бог знает, сколько месяцев употреблю на проезд 500 верст, которые обыкновенно я проезжаю в 48 часов. Вы спрашиваете у меня, что значит слово всегда, которое находится в одной из фраз моего письма. Я не припоминаю этой фразы. Но во всяком случае это слово может быть лишь выражением и девизом моих чувств к вам и ко всему вашему семейству. Мне досадно, если эта фраза имеет какой-нибудь недружелюбный смысл, — и я умоляю вас ее исправить. То, что вы мне говорите о симпатии, — совершенно справедливо и очень тонко. Мы симпатизируем несчастным из некоторого рода эгоизма: мы видим, что в существе, не мы одни несчастны. В человеке, симпатизирующем другому в счастии, следует предполагать душу весьма благородную и весьма бескорыстную. Но счастие… это большое может быть, как говорил Раблэ о рае или вечности. Я атеист в отношении счастья, я не верю в него и только подле моих добрых старых друзей начинаю немного колебаться. Лишь только я приеду в Петербург, — вы получите все, что я напечатал[211]. Отсюда же я не имею никаких способов что-либо послать вам. Приветствую вас от всего сердца, — вас и все ваше семейство. Прощайте, до свиданья. Верьте совершенной моей преданности. А. Пушкин“ [212]. Добравшись, наконец, к новому 1831 году в Москву и обвенчавшись там 18-го февраля, Пушкин отправился в Петербург. В марте месяце он поселился в Царском Селе на даче и отсюда послал к г-же Осиповой два письма; письма эти весьма интересны, да и не может быть иначе, так как события, о которых пишет Пушкин: холера, бунт на Сенной площади, мятеж военных поселян — такие события, которые слишком выступают из ряда обыкновенных; но кроме рассказа о них, настоящие письма Пушкина к г-же Осиповой интересны еще потому, что в них мы находим заботы Пушкина об устройстве своего быта, его планы и мечты приобрести себе оседлость в провинции, куда он намеревался удаляться ежегодно на большую часть года. Приводим первое из означенных писем Пушкина: „Я откладывал намерение свое писать к вам, так как каждую минуту ждал вашего приезда; но обстоятельства были не таковы, чтобы можно было надеяться видеть вас здесь. Итак, милостивая государыня, письменно поздравляю вас и желаю m-lle Euphrosine всего счастья, какое только доступно нам на земле, и которого вполне заслуживает столь благородное и кроткое создание [213]. Времена чрезвычайно печальные! Эпидемия сильно опустошает Петербург; народ несколько раз возмущался. В народе ходили самые нелепые слухи: утверждали, что доктора отравляли жителей. Бешеная толпа умертвила двух из них. Император явился среди бунтующих. „Государь, — пишут мне, — говорил с народом: чернь слушала на коленях… тишина… один царский голос как звон святой [214] раздавался на площади“. Храбрости и дара слова у него достаточно. На этот раз волнение стихло, но впоследствии беспорядки возобновлялись; быть может, вынуждены будут прибегнуть к картечи. Мы ожидаем двор в Царское Село; сюда не проникла еще холера, но думаю, что это не замедлит случиться. Да сохранит господь Тригорское от семи язв Египта. Живите счастливо и спокойно. Как бы я желал вновь сделаться вашим соседом! Кстати, если бы я не боялся показаться нескромным, я бы попросил вас, как добрую соседку и моего дорогого друга, известить, не могу ли я приобрести и на каких именно условиях Савкино? Я бы выстроил себе там хижину, поместил свои книги и проводил бы там вблизи моих добрых, старых друзей по нескольку месяцев в году. Что скажете вы, милостивая государыня, о моих воздушных замках и о моей хижине в Савкино. Меня восхищает этот проект, и я ежеминутно к нему возвращаюсь. Примите, милостивая государыня, уверение в чувствах глубокого уважения и совершенной преданности. Мой привет всему вашему семейству. Примите также приветствие моей жены, пока я не буду иметь счастья вам ее представить. Царское Село. 29-го июня 1831 г.“[215]. В следующем письме… но следующее письмо отложим до следующей главы. 13-го июня VI «По правде сказать, только дружбу мою к вам и вашему семейству нахожу я в душе моей все тою же, всегда полною и ненарушимою». А. С. Пушкин (письмо от 26-го дек. 1835 г., к П. А. Осиповой). Мы оставили Пушкина в Царском Селе, со дня на день ожидающего страшной гостьи — холеры, но отнюдь не повергнутого в страх и уныние. Пушкин не был мнителен и в это бедственное время продолжал, как нельзя более спокойно, работать. Так, между прочим, ввиду грозных туч, обложивших тогда же политический горизонт России, Пушкин написал несколько патриотических стихотворений; затем составил несколько русских сказок, вызвавших при своем появлении всеобщий восторг, и проч., и проч. «Ваше молчание, — писал в это же время Пушкин к г-же Осиновой, — ваше молчание, дорогая и добрая Прасковья Александровна, начинало уже меня тревожить, так что письмо ваше пришло очень кстати, чтобы меня успокоить. Еще раз поздравляю вас, от всего сердца желаю всем вам благополучия, спокойствия и здоровья [216]. Я сам отвез ваши письма в Павловск, причем нетерпеливо хотел узнать их содержание, но я не застал матери дома, — Известны ли вам происшествия, случившиеся с нами: шалость Ольги [217], карантин и пр.? Теперь, слава богу, все кончилось. Родители мои освобождены из-под ареста; холеры же бояться нечего: в Петербурге она скоро прекратится. Известно ли вам также, что в новгородских поселениях произошли беспорядки? Солдаты, под самым нелепым предлогом, будто бы их отравляют, взбунтовались. Генералы, офицеры и доктора были умерщвлены с самою утонченною жестокостью. Император, с удивительным хладнокровием и бесстрашием, отправился туда и утишил мятеж; не следует, однако, чтобы народ привыкал к возмущениям, а бунтовщики к присутствию государя. Кажется, все кончилось. Вы судите о болезни гораздо вернее докторов и правительства: болезнь повальная, а не зараза, следственно, карантины — лишние, нужно одни предосторожности в пище и в одежде. Будь эта истина известна ранее, мы бы избегли многих зол. В настоящее время лечат от холеры, как от всякого другого отравления: деревянным маслом и теплым молоком, причем не забывают паровых ванн. Дай бог, чтобы вы не встретили в Тригорском необходимости обратиться к этому указанию! Вам препоручаю мои интересы и мои проекты. Я не стою ни за Савкино, ни за какое-либо другое место: я хочу только одного — иметь собственную земельку в вашем соседстве. Будьте добры, известить меня о цене какого-либо имения. Обстоятельства, как кажется, удержат меня в Петербурге долее, чем я желал, но это обстоятельство ничего не изменит ни в моем проекте, ни в моих надеждах[218]. Примите уверения в преданности и в моем совершенном уважении. Привет всему вашему семейству. 29-го июля. Царское Село» [219]. вернуться См. о трудах Пушкина за это время, с августа до декабря месяца 1830 г., в «Матер.» 1855 г., ч. I, стр. 227, 278, 285 и 295, и изд. сочинений Пушкина 1859 г., т. I., стр. 436–470 и др. В Матер., изд. Анненковым, приведен, между прочим, весьма интересный отрывок из записок Пушкина, относящихся до этого времени. В отрывке этом Пушкин передает замечательный разговор свой о холере, разговор, какой он имел в 1826 году с одним дерптским студентом В., поступившим впоследствии в гусары. Этот В. не кто другой, как А. Н. Вульф. Для нас, в настоящем случае, важен тот отзыв, какой делает о нем Пушкин, видевший в своем приятеле гораздо больше, нежели Ловласа и собутыльника. «Он много знал, — говорит Пушкин о г. В.,- чему научаются в университетах, между тем, как мы выучились танцевать. Разговор его был прост и важен. Он имел обо всем затверженное понятие, в ожидании собственной поверки. Его занимали такие предметы, о которых я и не помышлял…» и проч. Матер., стр. 281. вернуться Эти письма Осиповой не сохранились до наших дней. вернуться С. Л. Пушкин с женою и дочерью Ольгой проводил лето 1830 года в Михайловском, где и получил в конце августа известие о смерти своего брата — поэта Василия Львовича Пушкина, — Ни одного письма С. Л. Пушкина к сыну до нас не сохранилось. вернуться Из последних напечатанных произведений своих Пушкин имел в виду, вероятно, издание «Бахчисарайского фонтана» и седьмой главы «Евгения Онегина» (1830 года), «Графа Нулина» (издание 1827 года, но в продажу не выпущенное — см. Н. Синявский и М. А. Цявловский. «Пушкин в печати», стр. 116–117), «Полтаву» (1829 года) и «Стихотворения Александра Пушкина» часть 1 и II (1829 года). вернуться Письмо на французском языке, на полулисте, из коего сделан пакет с адресом: «Ее высокор. м. г. Пр. Алекс. Осиповой, в Опочку». Письмо исколото в карантине. вернуться Евпраксия Николаевна Вульф, к которой обращены были эти строки, обручена была в это время с бар. Б. А. Вревским; бракосочетание было 8-го июля 1831 года. Поздравления друга-поэта, как видно, были прямо от души: Е. Н. счастливая супруга и счастливая мать: несколько сыновей, дочерей, внуков и внучат — окружают Евпраксию Николаевну своею любовью и уважением. Бар. Б. А. Вревский, брат двух известных генералов, погибших геройскою смертью: один в Крыму, другой на Кавказе. вернуться В ответ на этот «проект» Осипова в письме от 19 июля писала поэту. «Нравятся ли мне ваши воздушные замки? Я не успокоюсь, пока ваше желание не сбудется, если найду малейшую возможность осуществить его, — но если из этого ничего не выйдет, то на окраине моих владений, на берегу большой реки, находится маленький уголок — премилое местоположение, домик, окруженный красивой березовой рощей. Земля продается одна без крестьян. Не хотите ли ее приобрести, если на это согласятся владельцы Савкина? К этому я приложу все мое старанье», — (Письма Осиповой по-французски; даем их в переводе И. А. Шляпки на. «Из неизданных бумаг A.C. Пушкина». П. 1903 г., стр. 141). вернуться Пушкин повторяет поздравления по случаю выхода замуж Евпраксии Николаевны Вульф за бар. Б. А. Вревского. вернуться Речь идет едва ли не о побеге сестры поэта с Павлищевым, каковой поступок родители Пушкиных долго не могли простить. вернуться 21 августа П. А. Осипова отвечала Пушкину на это письмо: «Я вас благодарю за доверие, оказанное мне, но чем оно больше, тем достойнее его должна быть я, иначе моя совесть не даст мне покоя. Вот почему, рискуя наскучить вам, мой друг, я спрашиваю, сколько хотите истратить вы на покупку „хижины“, как вы ее называете? Обитатели Савкина имеют 42 десятины, разделенные между тремя владельцами. Двое из них почти согласны продать, но старший упрямится и поэтому назначает сумасшедшую цену. Если ж вы мне сообщите вашу сумму — найдем предлог согласовать желания ваши со стариковскими. Скажите, что стали б вы делать с усадьбой, отдаленной от Михайловского и Тригорского (осмеливаюсь так написать после вашего любезного выражения), Тригорского, которое только и привлекательно мне теперь надеждой вашего соседства? Поэтому я стою за Савкино, пока не потеряю последней надежды…» См. И. А. Шляпкин, стр. 144–145. Ответ на это письмо Осиповой Пушкин написал ей 11 сентября; впервые оно напечатано в Отчете Публичной библиотеки за 1897 год. П. 1900, стр. 92. См. в Академическом изд. Переписки, т. II. вернуться Письмо на франц. языке, с припиской Натальи Николаевны, жены Пушкина. Писано на полулисте, из коего сделан пакет с адресом: «Ее вые. м. г. Пр. Ал. Осиповой, в Опочке, в селе Тригорском». |
