Расследование начал герцог, двоюродный брат покойной супруги маршала. Получалось, он развратил и потом казнил (осиновый кол в глотке или раскаленный серебряный крест в анусе) более трехсот именитых отпрысков, соблазненных «мистической службой». Неродовитых жертв доминиканцы не подсчитывали. «Приезжайте, поучаствуете сами», — пригласил маршал герцога. Гость явился с целой армией. Компаньоны маршала защищали замок до последнего, пока хозяин не закричал: «Довольно балагана!»
С третьим ангелом он встречался в петле.
— Убийства были мне нужны для опытов.
— Цель ваших опытов?
— Оторваться от земли, — шутил над обвинением маршал в кандалах.
Удушить его петлей удалось не сразу. Беседа с последним ангелом была тяжкой. Когда мертвеца сжигали на площади, тело чудовищно корчилось и извивалось в карнавальном танце, будто ему было очень больно. Несколько уцелевших пажей, рыдая, размахивали в толпе лилово-голубым знаменем.
Никто не мог сказать точно, откуда продавец книг берет свои бесценные инкунамбулы. На барселонском рынке торговки яблоками и рыбой рассказывали друг другу, что букинисту является Ангел Сатаны и выдает редчайшие тома из адской библиотеки, требуя взамен души честных граждан. Одна жизнь в обмен на одну книгу. Базарные сплетни оказались в итоге ближе других версий к существу дела.
Книжник не всегда был букинистом и аптекарем. До 33 лет он служил Господу в монастыре Террагоны. Никто не знает, что случилось с душой монаха-библиотекаря, когда невежественная толпа, предводительствуемая скотами (буквально: вожди для куражу и большего бесстрашия одели на головы рогатые маски быков и оленей), грабила храмовую сокровищницу, жгла иконостас и испражнялась в поверженные наземь колокола. Книжник оставил почти уничтоженную обитель и более никогда не вспоминал о монашеском прошлом, вплоть до суда. «Люди делаются из праха и только книги из слова, поэтому некоторые книги бессмертны, — говорил обвиняемый перед казнью. — Я выбрал книги». Суд не выяснил, на каком основании обвиняемый считает катехизис инквизиции единственным законным документом, и счел подозрительной любовь обвиняемого к утопии Томаса Мора.
Однажды в его лавку явился священник, знакомый еще с террагоновских времен, пожелавший приобрести редчайший алхимический справочник. Имея в виду опасность такого чтения, букинист назвал несусветную цену (столько стоило тогда в Барселоне заказное убийство священника), однако покупатель, не моргнув, согласился. Продавец преследовал покупателя, пока они не остались одни в тесном сумеречном переулке с глухими стенами. Они спорили о роли солнечных и лунных слез в празднестве химической свадьбы, об относительности собственности и греховности любых торговых операций, о происхождении языка и первичном смысле букв.
С букв разговор перешел на цифры. «Правда ли, в этой книге, — осведомился покупатель, — арабский математик доказывает на примере карты неба, что мир есть непрерывно разворачиваемое число?» — «Непрерывно растущее число жертв», — мысленно исправил продавец. Он заколол покупателя, сначала вырезав ему сердце, а потом язык. Спрятал внутренности священника, оплатившего собственное убийство, в колбе. Выставил колбу в витрине, между книгами. И ждал, кто обратит внимание на склянку.
Им оказался немец, ученик Спинозы. Помимо колбы, ему приглянулся анонимный трактат о происхождении скелета у живых существ. Когда на небе появилась луна и Мировой океан начал свои приливы и отливы, первые организмы, вроде медуз, потребовали у бога скелет, чтобы удержаться на дне и не сгинуть в мрачных глубинах. Прежде чем утопить выпотрошенное тело в пруду, хозяин магазина позволил себе пир, разложив по тарелочкам при свечах все печенки-селезенки естествоиспытателя. Вскрытие происходило по тому самому учебнику врачевания, который собирался приобрести немец.
Пальмартский свод законов 1482 года — давняя мечта коллекционера — достался на аукционе местному богачу Патсону. Зачем законы богатому? Книголюб проник в дом толстосума с ловкостью полночной тени через чердак и задушил спящего его же чулками. Расставаясь с хозяином дома, убийца прихватил не только пальмартский указник, но и выдранные с корнем гениталии покойного. Продавец книг больше не тратился на дискуссии, теперь ему стало очевидно — спорить можно только с книгами, сделанными из слова, люди, сделанные из праха, споров не стоят. Чердак Патсона он опрыскал зажигательным составом собственного изобретения. Через два часа от особняка и хозяина остались головешки и скелет. Член наказанного книжник тоже спрятал в склянку, а указник определил на полку «не продается», там давно было освобождено место.
Продавец не успел написать собственную книгу на пергаменте человечьей кожи. Прежде чем власть вышла на него, он заготовил по рецептам старых мастеров несколько больших листов кожи и только собирался сшивать их. Двенадцать покупателей нескоро отыскались — бескожие и безлицые, терзаемые червями и мухами, муляжи в мусорных оврагах на окраине Барселоны.
От исповеди он отказался. Его исповедью остались пустые несшитые страницы дорогого пергамента. Продавец потребовал положить к нему в гроб «Пособие для воинов инквизиции» — уникальный экземпляр из осиротевшего магазина.
Книжник — самый частый собеседник испанских спиритов. Мало кому известно, что именно он произнес первым фразу: «Рукописи не горят». В дословном переводе — «Шрифт не плавится».
Ее первым алхимическим учителем был известный, скрывающийся сразу от четырех королей мастер Годен де Сент-Круа, посвященный итальянским врачом Экзили в культ говорящих статуй. Посвящение состоялось в тюрьме, где оба искусника отбывали наказание за ересь и запрещенные эксперименты с животными.
Маркиза упрашивает своего наставника возглавить ее богадельню, Отель-дье, как безукоризненную «крышу» для опытов. Слава о приюте распространяется по соседним провинциям. Ночью над печными трубами здесь нередко видят человекообразных тварей верхом на метлах или вилах. Настоятель отеля припудривает ожоги от жидкого пламени, которое он варит в лаборатории, и ходит по окрестностям с телескопом и гербарием, ищет какие-то «грозовые» камни по берегам озер. Но главное — шевелящиеся под полной луной могилы несчастных, умерших от хрустального яда, рецепт которого доводит до ума целая капелла алхимиков и суфлеров по приказу маркизы. Мысль о личной физической смерти вызывает у нее сильную физическую тошноту и головокружение. Она хочет покончить с этим. Годен де Сент-Круа показывает ей собаку, воскресшую после удушения. Твердый яд, выращенный как кристалл, должен убить человека на несколько недель, потом труп обязан начать жить снова, потеряв память и полностью подчиняясь хозяйке, став «говорящей статуей». Имея достаточную армию статуй, Маркиза намеревалась прийти к власти в Европе, казнить папу и всех королей, заменить христианство новым культом и удалиться на луну, откуда, вне досягаемости врагов, вечно править подлунным миром. Мастер обещал перенести Маркизу на луну во время ее сна. Там, как она видела во сне, есть лунные ледники, содержащие воду бессмертия, так необходимую для лаборатории.
Первым от хрустального яда пострадал отец Маркизы. В его могилу местные крестьяне вколотили осиновую палку, попортив труп; опыт не удался.
Новым ее учителем стал Лашоссе, поэт и путешественник, прошедший «семь ступеней к нимбу» в арабском ордене. Вместе с ним, имея исключительно коммерческий интерес (наследство и полный набор титулов), Маркиза кормит хрустальным ядом двух своих братьев. Сент-Круа, утопист, мечтавший объединить человечество под знаменем нового века и поделить народы на две расы — мертвую, точнее, «уже мертвую», и живую, точнее, «еще живую», ибо их число будет сокращаться до нуля в процессе «хрустальной революции», предупреждает Маркизу: денежные и сословные цели погубят любое дело, он не скажет ей окончательного рецепта. Убедившись, что сердце Маркизы теперь во власти Лашоссе, он сам принимает свой яд, назвав своим посмертным господином неизвестного. Через месяц после смерти его видят в отдаленной провинции вручающим донос послам святой инквизиции. Лашоссе арестован, он умирает странной смертью прямо в камере, но через три года его видят вновь в свите Маркизы. Тогда арестовывают и ее, обвиняют в чародейских убийствах и воскрешениях мертвых тел. На вопросы она не отвечает, сказав только, что никто, кроме нее, не умеет различать, мертвый он уже или еще живой.
