Там, где кончается текст, начинается Революция.

Там, где кончается рефлексия, начинается Революция.

Там, где кончается стоимость, начинается Революция.

Вернемся к аналогии с оголенным проводом, использованной в «Там, где кончается история» (пункт 16). Искусство намекает человеку, что он может прикоснуться. Революция настаивает на необходимости этого опыта, делает иррациональное из возможного — обязательным. Искусство — взгляд. Революция — шаг. Что означает, пользуясь все тем же сравнением с электрическим проводом, оболочка, покрывающая его? Конечно же, это символ «социализации». Т.е. «изоляция» буквально означает социализацию.

Не раз предпринимались попытки организации новых коллективов, лабораторий новой антропологии, моделей революционного будущего.

Тело без органов, предсказанное Арто и опознанное Делезом, это и есть новый коллектив. Такое (объективное) тело может быть только коллективным, потому что только новый коллектив сможет объять иррациональное во всей его ни к чему не редуцируемой полноте.

Все последующие опыты социальной алхимии, выведения коллективного гомункулуса должны быть более закрытыми, герметичными хотя бы потому, что информационное давление истеблишмента на энтузиастов будет увеличиваться, обращая их в «сектантов, фанатиков и разрушителей семей».

Человек двадцать первого века потеряет (уже теряет) все те мнимые «права», на которых он настаивал в двадцатом. Большинство этого не заметит. Своеобразное общество обманутых вкладчиков, не подозревающих о своей потере. Заметившие, оставшись без мнимых «прав», смогут завоевать действительные возможности, лежащие за пределами любых письменных конвенций и соглашений, смогут организовать новые коллективы, тела, представляющие иррациональное, тела — острова действительности.

Как выглядят их действия со стороны, т.е. с телебашни? Перманентная социальная провокация, расшифровываемая прессой как эскалация конфликтов между конвенциональным, т.е. не осознающим себя, социумом и обособленным человеком на всех уровнях.

Выявление союзников и противников должно исходить исключительно из анализа поведения групп и персоналий, а не из их программных документов и декларируемой «идеологии». Рассматривайте документ как поступок. Идеальным документом для партии, желающей себе системного будущего, мог бы стать алфавит, таблица умножения или таблица Менделеева, в зависимости от того, насколько образованный электорат вы собираетесь привлечь.

Если же с вами случилось обратное и вы относитесь к поступку как к документу, значит, вы в плену у их культуры и слово «информация» означает для вас слишком много. Наручники, присланные вам фирмой со сложным, непроизносимым названием, не позволяют пока думать о революции. Раньше эту фирму называли «государство», но теперь, как это часто бывает в истории коммерческих авантюр и мистических орденов, она распалась на несколько конкурирующих контор, однако продукция все та же — приспособления, исключающие свободу движений и оставляющие шрамы.

Документы (тексты) создаются не чтобы обнаружить, а чтобы скрыть, не чтобы направить, но чтобы заминировать путь. Этот текст не исключение, но его отличие от многих в том, что он демонстрирует заминированную дорогу как единственную ведущую к цели.

В новый коллектив попадают те, кому удается остановить процесс социализации как можно раньше. Мозг подростка-питекантропа был похож на наш гораздо сильнее, чем мозг взрослой особи. Таким образом, шансов на восстание больше всего у тинейджеров, которые отказываются «взрослеть», но не отказываются развиваться. Развитие неизбежно приведет их к внеплановому, «социально вредному» результату и конфликту с социумом «повзрослевших». Конфликт заменяет инициацию и делает вас частью нового коллектива.

Массовая культура — фиктивное понятие, фантом, продукт соглашения «хозяев грез» и «серьезных критиков», пусть даже это соглашение и выглядело для наивных как соперничество. Перед нами потешная борьба на ринге-экране. Отрицать само понятие массовой культуры значит хотя бы отчасти избавиться от гипноза.

Некоторые из радикалов под массовой культурой разумеют зрелище. Зрелище это капитал, концентрированный до такого состояния, что он уже становится наглядным, видимым и вовсе не обязательно массовым образом. У каждого есть шанс отказаться от зрелища ради действительности. Опасно путать естественность и действительность. Зрелище держится за счет естественности, лишь иногда нарушая это правило ради обнажения приема и одновременно ради его усложнения. Революция обращается к действительности. Революция сегодня единственное доказательство существования действительности, но доказательство, не оставленное нам как данность, как благотворительность, а предложенное как возможный шанс.

Пейзаж, показанный в рекламе, вопреки социологически подтвержденному мнению телезрителей, ближе не к пейзажу за вашим окном, но к нарисованному или восковому макету. Перед нами инсталлированный пейзаж, помещенный в контекст с целью чего-то от нас добиться, например веры в чудодейственность косметического крема или подсознательной (фоновой) связи между нейтральным образом и коммерче­ской идеей. Естественность сегодня один из самых опасных приемов, применяемых против действительности. Зрелище естественно, но недействительно. Революция совершенно действительна, но максимально неестественна. Зрелище — ловушка номер один. Сумев избежать ее, вы научитесь избегать остальные. Зрелище имеет женскую природу в самом негативном смысле «женских инстинктов». Несколько упрощая, мы можем определить причину зрелища как социальную нимфоманию, стремление дать всем и тем самым получить (заменить собой) все.

Читать «Космополитен» или «Менс Хэлф» и не быть его потребителем труднее, чем кажется. Большинство людей утверждают, что их не заморочить рекламой, как и новостями, рекламирующими «показательные» события, однако именно такие люди покупают рекламируемое барахло и обсуждают светскую жизнь, увиденную по ТV. Они путают свои интересы с интересами зрелища, как и полагается людям эпохи реальной доминации капитала, эпохи, когда реальным позволяет себя считать только капитал, выраженный в форме зрелища.

Капитал не настаивает, чтобы с ним ежедневно соглашались, наоборот, он требует выбора, но это всегда иллюзорный выбор внутри зрелища. Вы можете выбирать любой из вариантов, но вы не можете отказаться от самого принципа, не поссорившись с миром, в котором вынуждены жить. «Такова жизнь», «всем давно ясно», «это послано нам в испытание», «иначе никогда не было» — ссора с придуманным миром начинается с отказа от паразитов речи.

Зрелище не просто сумма образов, оно отношение между людьми и предметами, выраженное посредством образов, нечто вроде универсальной валюты или универсальной конституции. Являясь негативным аналогом традиции, зрелище, как и традиция, есть не система вещей, но система отношений между вещами.

Никакие силовые структуры не в состоянии справиться даже с одной десятой частью населения без зрелища. Когда вам показывают в новостях зверства полиции по отношению к демонстрантам или пикетчика с забинтованной головой, не думайте, что до вас «доносят правду» честные журналисты. Скорее всего, в такой форме вас просто очень просят не участвовать в несанкционированных маршах, предупреждая о том, как вы будете выглядеть после «нарушения конвенции». То, что вы никакой конвенции с властями не подписывали, то, что этот виртуальный, но требовательный договор был заключен неизвестно где и неизвестно с кем задолго до вашего появления на свет, — такие возражения судом не принимаются. Суд намекает, что вы бессмертны и аппарат контроля бессмертен, времени не существует, а существует только капитал, будь то капитал власти или капитал «условных единиц».

Если вам не по душе правительство, проголосуйте за другое, единственное, чего вы не сможете, — проголосовать за альтернативу правительству как таковому.