Но существует другой ответ — политический. Теоретические и практические попытки сформулировать, описать, предсказать, повесить возможный мост к безгосударственному состоянию.
И в мистическом, и в политическом случае речь идет просто о разной высоте взгляда на бытие людей после истории, точнее говоря, бывших людей. Даже Маркс, увлекаясь описанием бесклассового и безгосударственного мира, который наступит, по его мнению, вслед за изживанием пролетарской диктатуры, теряет свойственную ему языковую прагматичность и начинает оперировать весьма подозрительными для материалиста терминами.
Классификация скорее нужна спецслужбам и тем, кто любит помогать спецслужбам в составлении отчетов, а не тем, кто собирается прожить так, чтобы не стыдно было оглядываться назад.
Просто анархизм, т.е. анархизм актуальный, как раз и начинается с критики общеупотребимых и элитарных классификаций, в которых обязательно заранее растворен результат, не приемлемый для сопротивления вывод, т.е мораль, по природе своей вещь общественная. Сужая это положение, можно утверждать, что легче всего актуальный анархизм обнаруживается при помощи критики всех известных классификаций анархизма.
У просто анархиста в голове должно быть, наверное, от каждой из перечисленных версий — личный коктейль. Сакральное оправдание самого факта человеческих сообществ и новые объекты для экономической критики, изучение жизни народов, признанных мондиалистами в роли «примитивных», и рецептура прямого действия, пробуждающая людей, — все это в сумме дает просто анархизм.
Голливуд не забывает об этом. Отрицательный герой в «Бэтмане—1» — левый анархист, клоун без цирка, явно читал Дебора, переделывает канонизированные кураторами «шедевры» в музеях, на вопрос журналистки о своей мечте остроумно пародирует ее же хозяев: «Увидеть свой портрет на однодолларовой банкноте». Он швыряет в толпу деньги, потому что они ему не нужны, но каждый, кто позарится на них и поклонится капиталу, должен в конце спектакля заплатить свою жизнь. Деньги это тест. Ими не интересуются в фильме только те, кто их делает, или те, для кого апокалипсис уже наступил (фильм закончился).
Зато антигерой второго «Бэтмана», человек-пингвин, явно правый анархист по повадкам, сообщник Мальдорора и информатор Лафкрафта. Не веря в возможности современного большинства, каждый день упускающего свой шанс, он рассчитывает на неуклюжих зловещих птиц Южного полюса. Вспомним, что Южный полюс и вся Антарктика, по мнению О.Т.О и их коллег из других клубов магической географии, есть мировая воронка безумия и источник инфернальной, сопутствующей телемитам силы. Силы двусмысленной, помогающей остаться вне стада, но зовущей скрыться в воронке. Не умеющие летать антарктические птицы — несложная метафора по поводу электората, ведь человек-пингвин собрался баллотироваться в мэры. Однако должность мэра в таком городе его не привлекает, он и так находится в подобной должности, играя со своими неповоротливыми тварями. Мрачноватый гений этого террориста скрыт в подземелье, он надеется похоронить технократию ее же оружием, с помощью тотальной технологической катастрофы.
Проигрыш обоих мы оставляем на совести постановщиков, работавших за паек и обходивших социальный заказ Голливуда только в форме намеков и недомолвок. В первом случае ангел на вертолете не может забрать клоуна на небо, потому что его тащит в бездну химера выбранной борьбы. Хэппи-энд в духе буржуазного «христианства», предупреждающего нас об ответственности. Ответственность перед богом, если верить попам, всегда совпадает с ответственностью перед господствующей системой, означает ли это, что их «бог» санкционирует без разбору все государства, в свою очередь признавшие права попов? Во второй серии развязка еще дешевле: великолепный пингвин гибнет от действий своей антисистемы. Когда постановщик не знает, как наказать врага общества, его убивают им же сконструированным оружием, предельно нереалистично. Бэтману и своре полицейских противостоят просто анархисты, для наглядности поделенные на типы, т.е. на серии фильма. Ужасность дел и планов этих вредителей столь велика, что она-то и порождает «Бэтмана» — этакого духа полиции, вожделенный сон всех ментов мира, летающего легавого, существо, которому негласно разрешено нарушать закон в интересах системы.
Возможно, главное послание просто анархизма — это попытка оценки любых коллективов по уровню доверия. Уровень доверия в разных сообществах может оставаться в рамках семьи, клана, банды, этнического меньшинства и т.д. Может понижаться (победа системы) или повышаться (успех анархистов). Людьми, которые не доверяют друг другу, легко управлять, достаточно определить границу: где кончается их уровень. Проблема доверия прямо связана с проблемой мировоззрения и методологии. Мировоззрение статистически обычных людей массового, буржуазного, информационного общества не может превратиться в методологию, т.е. стать их практическим повседневным руководством. Такое отчужденное мировоззрение, в какой бы лексике оно ни излагалось и с какими бы лидерами ни ассоциировалось, остается мифом, принимает желаемое за действительное до тех пор, пока наконец мировоззрение не превращается в методологию. Многочисленные фабрики грез, с конвейеров которых сходят массовые легенды, эксплуатируют как раз эту невозможность превращения мировоззрения из мифологии в методологию. Таких людей ничего не стоит подчинить, использовав их отчужденное мировоззрение как собачий поводок. Зато с теми, кто личным усилием сделал свое мировоззрение методологией, после этой мутации, остается либо бороться, либо дружить.
Уровень доверия всегда связан со степенью превращенности вашего мифа в ваш метод. В минуты общественного подъема, восстания, социальной экзальтации вас примут за своего, разделят с вами хлеб, вино и горсть патронов только из-за вашей принадлежности к побеждающему классу или нации, это очень высокий уровень доверия. Уровень доверия в рамках целого народа описан Аркадием Гайдаром в его сказке о военной тайне, которую знала вся страна, но никто не выдал. Вообще, советская литература, адресованная пионерам, как правило, использует анархистские образы и идеи, гримируя реальный советизм, существовавший гораздо скучнее, чем литературные герои, этот советизм собой оправдывавшие.
Сартр, Берроуз, Уэлш, большинство «неизлечимо экстремальных» авторов второй половины века демонстрировали нечто обратное, кризис доверия даже в границах атомарной личности. У их единственного, всегда одного и того же героя уровень доверия понижен до нуля, т.е. он доверяет только себе, но за этим нулем вскоре обнаруживается минусовая степень, герой перестает доверять себе и рассыпается на созвездие недоверчивых, конкурирующих, несчастных сущностей.
Фукуяма в своей «The Social Virtes and Creation of Prosperity» нарочно смешивает такие понятия, как «уровень доверия» и «уровень корпоративности», заминая бескорыстную, иррациональную основу доверия в отличие от корпоративности, исходящей из обязательного, заранее оговоренного наказания для нарушителей соглашения. Доверие не предполагает никакой внешней ответственности, кроме ответственности перед самим собой, и степень этой ответственности в нас и есть градус доверия. Корпоративность, описанная Фукуямой, выгодна капитализму как основа его плановости. Плановость современного капиталистического хозяйства должна держаться на чем-то пародирующем доверие, ведь буржуазность — синоним паразитарности и у нее нет никаких собственных оснований для самосохранения, кроме симулякров, т.е. украденных в небуржуазном прошлом и спародированных. От чтения Фукуямы возникает впечатление, что он внимательно изучал работы Ленина об империализме как высшей, планетарной стадии власти капитала, когда само сознание конвертируется в капитал при помощи информационного террора системы. Изучал и пересказывал их с обратным моральным знаком. Журналисты чаще называют этот строй «новым мировым порядком», геополитики — «мондиализмом», хотя порядок довольно военный и мир под ним отнюдь не весь и отнюдь не единый.
