Столичный визитер, тем временем, весьма деловито приподнял меня, опер спиной о большой чан для умывания. Нацелил мне в лицо свою штуковину и начал ей трясти. Нет, похоже, это не обычный пузатый чиновник. Молодой, черноволосый, худощавый, серые глаза с отливом в синеву. Даже симпатичный. Одет в черные штаны и красную куртку. Движения уверенные, осанка прямая.

– Все, теперь ты можешь говорить, – он посмотрел мне прямо в глаза и внезапно улыбнулся. – И я могу наконец представиться прекрасной девушке, так неожиданно заскочившей на огонек к одинокому страннику. Меня зовут Ахмар, а тебя?

– Ксенна. Хорош ломать комедию. Пытать меня тебе придется самому, твои охранники мертвы.

– Я и не собирался… Что?! – одна его бровь недоуменно изогнулась, поднявшись вверх. – Ты, конечно же, шутишь, красавица. Я могу допустить, что ты сумела незаметно проскользнуть мимо охраны – в конце концов, ты находишься здесь, с этим не поспоришь, но прикончить четверку отборных телохранителей…

– Так иди проверь. Не сотрясай воздух понапрасну.

Он уже гораздо серьезнее посмотрел на меня, нахмурился, поднял что–то из кучи затейливых и непонятных безделушек, лежавших на полу возле ложа, и исчез из моего поля зрения. Еле слышно хлопнул полог шатра. Ушел. Так, Ксенна, напрягись! У любой магии должен быть свой предел. Я попыталась шевельнуть рукой. Ногой. Проклятье! Я могла говорить, моргать, двигать глазами и морщить нос. На этом все. Остальное тело было просто тюком ваты – движений ничего не сковывало, но все усилия просто уходили в никуда. Ничего не выйдет. Хорошо, пусть будет так. Я прекратила бесплодные попытки – пусть все идет так, как определила мне Великая Мать. Тем временем, полог снова тихо хлопнул позади.

– Во имя Уззы, да кто ты такая?!

Теперь передо мной стоял уже не веселый столичный щеголь, нет. Но и не безжалостный служитель империи, каким я ожидала увидеть его по возвращении. Сдвинутые брови, скорбно опущенные уголки рта – невероятно, но похоже, что он действительно расстроен смертью своих слуг. Смертью людей, а не утратой полезных инструментов.

– По своей воле я тебе точно этого не расскажу, – я язвительно усмехнулась. – А как меня будет пытать слабак, готовый расплакаться от зрелища четырех перерезанных глоток, я с трудом представляю.

– В этом нет нужды…

…Ты расскажешь мне все сама.

Я отвернулся от девушки, такой хрупкой и изящной – и такой безжалостной и смертоносной – и быстро прошел мимо нее, к своему дорожному сундучку, за амулетом правды. Нашел я его почти сразу, но продолжал делать вид, что роюсь в поклаже, пытаясь тем временем успокоить свои дрожащие руки и сумбурные мысли. О, боги, если бы я верил в вас или в другие сказки пустыни, я бы решил, что я пленил не человека, а безжалостного джинна в женском обличье! Перерезанные глотки? Не перерезанные, а вскрытые и выпотрошенные, как молочный поросенок на кухне Хана перед пиром по случаю очередного торжества! Возможно, в этом есть абсолютно трезвый расчет – если проделать все достаточно быстро, жертва не издаст даже обычного предсмертного хрипа и не насторожит остальных, но я с трудом мог себе представить, как эта милая девушка… Даже подойти незаметно к гвардейцу–телохранителю обычному человеку практически невозможно, ей же удалось в одиночку прикончить четырех воинов, обученных сворачивать шею человека быстрее, чем падает капля воды в клепсидре – это мне довелось наблюдать собственными глазами. Но довольно рассуждать, пусть сама расскажет мне о себе.

Я подошел к Ксенне и попытался найти место, куда прилепить амулет – черный мягкий шарик, присасывающийся почти к любой более–менее твердой поверхности. Главное – под ним должны быть кости черепа, иначе действовать он не будет. Из–за дурацкой прически девушки – волосы по бокам головы стянуты в две короткие косички, спускающиеся назад, а средние подняты и склеены чем–то на манер петушиного гребешка, лепить амулет пришлось на лоб и теперь он нелепо торчал там, одиноко возвышаясь, словно черный храм Мекки.

– Я думала, при ханском дворе принято пытать преступников, – Ксенна смотрела на меня с вызовом, – а твоя штука просто дрожит на лбу. Я не боюсь щекотки.

– Мы не при ханском дворе, – все это время я следил за ее зрачками, они медленно расширялись и теперь ее голубые глаза выглядели совершенно черными. – А теперь ты будешь отвечать мне. Говорить правду. Ты поняла?

– Да, – ее глаза затуманились и смотрели сквозь меня. – Буду говорить правду.

– Ксенна это твое настоящее имя? —

– Я не знаю другого.

– Где ты научилась убивать?

– Я из клана Темных Убийц. Это наша работа.

– Ассасины? Но среди них нет женщин.

– О, во имя Матери, не сравнивай нас с этой сектой наркоманов, пляшущих вокруг своего драгоценного старца! – даже в этом состоянии рот ее презрительно скривился. – Мы не дурманим свой разум и не подчиняемся безумцу во имя посмертного вознаграждения от Ахура–Мазда. Мы свободное племя песков и будем таким всегда. Мы последние, кто слышит голос Великой Матери всего сущего.

Темные Убийцы? Великая Мать? Хотя ладно, биографические подробности подождут – я приехал сюда по делу, в конце концов, с ним и нужно разбираться в первую очередь.

– Ты убила этих несчастных переселенцев?

– Да.

– Зачем? Разве убийцам дают заказы на истребление нищих? Не думаю, что ваши услуги могут стоить столь дешево – или их жизни столь дорого.

– Они были Верными.

– Ты… ты убила их за то, что они верили в своих богов?! – я посмотрел на нее с жалостью. Девушка обречена. Уважение к чужой вере – один из основных столпов, на которых держится Песчаная Империя. Первый Хан, объединяющий кочевые и оседлые племена пустыни, вечно грызущиеся друг с другом, готовые растерзать иноверца или иноземца, понимал это очень хорошо – и до сих пор в кодексе законов сохраняются написанные им строчки: «Убивающий из–за богов, убивающий из–за племени, убивающий из–за рода – да будет четвертован пред всеми за злодеяния, ибо воистину, нет более худшего для Империи, чем распри сыновей ее между собой ".

– Бога. Они молятся Ледяному Богу с севера – единственному, по их словам.

– Это неважно. Нельзя убивать людей только потому, что они верят в другого бога, Ксенна! Пусть боги разбираются друг с другом сами, а мы люди, нам надо жить на этой земле, жить и радоваться, а не ненавидеть и убивать – это тупик, путь к резне, подобной той, что обагряла пески нашей прекрасной пустыни до того, как пришли Ханы. Разве все боги на земле стоят человеческой жизни?!

– Мой клан всегда уважал законы Империи. И правила добрососедства. Наша Великая Мать тоже запрещает нам убивать из–за веры в разных богов. Но Верные должны быть уничтожены.

– Я не понимаю…

…Я плавала в багровом тумане. Туман пульсировал, проникая в меня своими сгустками. И я уже не могла понять точно – был ли туман мною или это я была туманом. И звучал Голос. Голос задавал вопросы, и отвечать на них было самым важным делом в моей жизни. Важнее, чем воля клана. Важнее, чем заветы Матери. Важнее, чем я сама.

– Я не понимаю. Объясни мне. – Голос хотел узнать, почему слуги Ледяного Бога должны быть стерты с лица земли.

– Они уже не люди. Они саранча. Саранча, что сожрала Миср, доедает Куш и подбирается к границам Империи. Но ханский двор не видит этой опасности, как не видели ее и мы. Мы древний клан. Тысячу лет назад смотрела луна на пески пустыни – а мы уже выходили в прохладу ночи славить лик Матери, улыбающейся нам с небес. Приходили и уходили племена, рождались и умирали боги, а мы продолжали славить ту, что смотрит на нас из каждой утренней росинки, что помогает зерну землепашца вытянутся к солнцу из тьмы вспаханной нивы, что дает силы женщине зачать и родить дитя. Нас становилось все меньше, но мы продолжали хранить свои знания и творить свои ритуалы. По воле Великой Матери, имеющей власть не только над жизнью, но и над смертью, мы научились убивать. Сначала – чтобы защищать себя. Потом – чтобы продавать услуги быстрой и справедливой смерти тем, кто жил рядом с нами. Но только такой, которая увеличит справедливость в этом мире, а не уменьшит ее. Такой, которая не нарушит заветов Матери. Когда в Великую Пустыню пришли Ханы и стали строить империю, работы у нас почти не осталось. Тогда мы начали приезжать в приграничный Аксум, и предлагать свои клинки кушитам – у них по прежнему сильный мог безнаказанно обидеть слабого, глупец – умного, а воин – торговца. Постепенно почти весь клан перебрался в Аксум, лишь немногие остались в пустыне – смотреть за священными местами.