- Папа… - его хватило только на этот выдох, когда он увидел, как растекается по плечу отца темное пятно.

- Шайн… Уходи… - тот тряхнул его еще раз и отстранился, со стоном хватаясь за плечо.

- Кто это, кто тебя ранил?! – Шайн скатился с кресла, рванувшись за отцом. Но тот только вцепился в его плечо и со всей силы отшвырнул к двери:

- Шайн, уходи!!

От отцовского крика Шайн, уже плохо соображая, что делает, рванулся к выходу. Стукнулся о косяк и, тихо шипя от боли, собрался, было, спуститься вниз, на первый этаж, но отец в мгновение ока оказался рядом:

- Нет, не туда, - он сжал плечо Шайна, а потом просто замер, к чему-то прислушиваясь. Шайн затаил дыхание, боясь поднять глаза и посмотреть на застывшего отца. Пальцы на его плечах казались стальными.

Внизу что-то упало, а потом донесся звук разбившего стекла. Отец вздрогнул, и, ни слова не говоря, схватил Шайна за локоть, потащил за собой. Открыл дверь маленькой комнатки, которую они использовали как кладовку, и втолкнул Шайна внутрь. Вошел вслед за ним и, сжав пальцами его подбородок, заставил посмотреть на себя:

- Чтобы ни случилось… Не смей отсюда выходить, ты меня понял? Они не знают, что в доме есть еще кто-то и не будут искать. Просто сиди тихо и все будет в порядке, - он изо всех сил старался говорить спокойно, но горящий в глазах страх – не за себя, а за него, Шайна – все усилия сводил на нет.

Шайн кивнул, понимая, что задавать вопросы сейчас или капризничать нельзя. Потом… Когда «все будет в порядке», они поговорят об этом.

- Умница, - в глазах отца звездочкой засияла нежность. Он подался вперед и легко мазнул губами по лбу Шайна. А потом резко отстранился и плотно прикрыл дверь, не оставив даже щелочки. Шайн отступил на шаг назад и, споткнувшись обо что-то, приземлился на кучу мягкого тряпья. И замер так, подтягивая колени к груди. Совсем как в раннем детстве. А еще ему казалось, что его сердце бьется слишком громко и дыхание очень шумное. Его услышат, обязательно услышат. И придут за ним. Он не знал, кто, но папа их боялся и этого было вполне достаточно, чтобы он тоже начал бояться.

Кажется, внизу что-то снова упало. Шайн сжался еще сильнее. Через дверь шаги звучали как-то глухо и нереально. Словно это был сон. Пожалуйста… Ну, пожалуйста… Пусть все это будет только сном. И он проснется в кресле, а с папой все будет в порядке и пусть он даже поругает его немного за то, что Шайн еще не спит. Сон… Пусть все это будет только сном. Шайн повторял это про себя снова и снова. Как молитву, как мантру. Обхватив колени руками, он раскачивался из стороны в сторону. Из транса его вырвал чей-то крик. Отчаянный, полный боли. Шайн замер, прислушиваясь. Папа… Это… его голос! Тело дернулось само, но зазвучавшие в ушах слова заставили мышцы снова застыть. «Чтобы не случилось… Не смей отсюда выходить…» Но… НЕТ!! Отец лучше знает, что делать. Если ему не мешать, все будет в порядке. А если он сейчас вылезет, то папе придется беспокоиться еще и о нем. Нельзя.

Еще один крик, перешедший в стон, заставил Шайна съежиться и закрыть уши руками. Папа справится, он сильный… Все будет в порядке, он обещал…

Шайн осторожно отнял руки от ушей, изо всех сил пытаясь услышать… хоть что-то. Кажется, по дому кто-то ходил. Но ни криков, ни стонов больше не было. Шайн выдохнул, прикрыв рот ладонью. Взгляд упал на пол. Ему кажется, или вот этого темного пятна на полу рядом с ней не было? Черт, там густая тень и ничего не увидишь. Только черный сгусток, который, к тому же и расширялся. Шайн, стараясь делать, как можно меньше движений, потянулся вперед. Кончики пальцев погрузились во что-то липкое и густое. Шайн поморщился от неприятного ощущения и вытащил пальцы, поднося их к глазам. От маленького окна света в кладовке было немного, но его хватило, чтобы понять, что пальцы у него в чем-то красном. Осознание пришло мгновенно. Оно вытеснило все: предостережение, страх быть обнаруженным, желание не помешать отцу. Остались только отчаянная надежда и почти панический ужас. Этого. Не. Может. Быть. Дыхание срывалось, ему казалось, что он шепчет, но голос с каждой долей секунды становился все громче:

- Папа… Нет… Нет, нет, нет… НЕТ!!

Последнее слово-крик отразилось от двери, и, словно в ответ, щелкнула ручка, а свет, ударивший по глазам, заставил его отшатнуться и зажмуриться.

- Кто это там у нас? – сквозь дрожащие ресницы Шайн видел застывший на пороге темный силуэт. Инстинкт самосохранения дернул его назад, он отвернулся, пытаясь отползти, спрятаться в груде вещей, которыми была завалена комната. Но чья-то рука с силой дернула его вверх, и воротник больно впился в шею. – О, парни, смотрите, какая здесь куколка.

Его вынесли, как нашкодившего котенка. Шайн попробовал вывернуться, но его, как следует, тряхнули, и он, захлебнувшись воздухом, замер, пытаясь справиться с сошедшим с ума от нехватки кислорода телом.

- Тебе повезло, как всегда. Поделишься? – Шайн мазнул взглядом по еще одному возникшему сбоку силуэту.

- О чем разговор, парни. Но я первый.

Шайн замер. О чем это они? Его опять дернули, прижали к чему-то горячему. Понимание пришло, когда под его задравшуюся и почти не застегнутую рубашку скользнула шершавая ладонь. Прошлась по животу, заставив Шайна забиться.

- Нет, не надо… - расширившиеся от ужаса и понимания глаза слепо и бешено смотрели на чьи-то размытые силуэты, пустые провалы глазниц. – Отпустите!!

Но в ответ раздался только смех, от которого у него из глаз брызнули слезы. Нет… Нет, нет, нет… Только не это, только не снова.

- Пожалуйста…

Бесполезно. Рука на его животе только надавила сильнее и поползла вверх, к груди, царапая ногтями и оттягивая нежную кожу. Перед глазами полыхнуло багровым. Нет. Пусть лучше его убьют. Руки сами потянулись вверх, к воротнику. Не сгибающиеся пальцы заскребли по пуговице, пытаясь вытащить ее из петли. Каким-то чудом им это удалось, и Шайн угрем выскользнул из рубашки, отстраненно думая о том, что хорошо, что она не была застегнута до конца. Приземлился на ноги, сдавленно охнув, и рванулся вперед, ведомый только одним инстинктом.

- Стой, тварь! – сзади разочаровано и зло выдохнули, и Шайн невольно дернулся. Шарахнулся в сторону от метнувшейся наперерез тени. Черт… Перед глазами плясали предметы, стены водили хороводы. А тело жило своей жизнью, повинуясь только инстинктам. Но даже они не могли предусмотреть того, что на полу возле самой лестницы он увидит… ЭТО.

Отец лежал в неловкой, неестественной позе. Выгнутая под совершенно диким углом рука свисала вниз, и кончики пальцев касались ступеньки. Раскрытые глаза, в которых навечно застыли надежда и обреченность, смотрели куда-то… Замерший перед ним Шайн медленно повернул голову, проследив мертвый взгляд отца. Красная дорожка вела к кладовке и оканчивалась перед самой ее дверью большой лужей крови. Шайн снова перевел взгляд на отца, а потом, забыв обо всем, просто опустился рядом с ним на колени, краем сознания удивляясь тому, что глаза сухи. Протянул руку вперед, но дотронуться до еще теплого тела не смог – запястье в жестком захвате сжали ледяные пальцы. Дернули вверх, выворачивая плечо под немыслимым углом.

- Попался, сучонок…

Перехватили поперек, вскидывая на плечо. Но глаза видели только распростертое на полу тело, сознание не воспринимало действительность. Кажется, его куда-то понесли, потому что тело отца вдруг исчезло из поля зрения. Стены опять принялись водить хоровод, и он закрыл глаза. Уже было все равно. Кажется, его кинули на кровать. Или это был диван? Тяжелое тело навалилось сверху, выбивая дыхание, но даже это прошло как-то мимо сознания.

Он закричал только тогда, когда боль разорвала тело и туман в голове в клочья. Изо всех сил дернулся, пытаясь свести разведенные в стороны ноги, и получил хлесткую пощечину. Но по сравнению с тем, что рвало его сейчас изнутри, он ее даже не заметил. Только голова мотнулась по подушке. Подушке? Значит, все-таки кровать…

Дальше… Дальше все слилось в один безумный кошмар. Один нескончаемый сон, в котором его не оставляли в покое ни на минуту. От навечно поселившегося во рту металлического привкуса иногда мутило, внутренние стороны бедер невыносимо болели. Казалось, что там кожа просто стерта. Впрочем, возможно, так оно и было. Он не чувствовал своих рук выше запястий, да и их самих тоже. Стальные пальцы, сжимавшие их, перекрыли ток крови намертво. Сил не было ни на что, даже на дыхание, и его мучителям самим приходилось держать его навесу, если они хотели позабавиться с ним в другой позе. Он молчал, когда его рвали, не потому, что хотел этого, а потому, что горло сжалось, не выпуская ни одного звука наружу. Даже стоны уходили куда-то вглубь. Но когда сознание окутывал туман, от облегчения на его глазах выступали слезы. Тогда боль пропадала. Тогда он вообще не чувствовал себя и своего тела.