– Полчаса назад принесли письмо, – улыбнулся полковник. – Государь желает видеть меня на приеме непременно со всем семейством. Так что ложитесь спать пораньше, а платье вам Глаша к утру приготовит.

Глаза Павлика засветились радостью, а Петя и вовсе принялся скакать вокруг стола и вопить:

– Ура! Нас пригласил государь, мы завтра увидим государя!

– Их бы наказать надо за то, что к морю без спросу бегают, а их, видите ли, во дворец! – проворчала Марья Алексеевна. – И за что такая честь?

Наступил вечер. Далеко на горизонте солнце коснулось водной глади и, соединив небо с морем, окрасило все вокруг себя в нежные розово-сиреневые тона. Но вот огненное светило отбросило свой последний луч и скрылось в морской пучине. И, словно переняв у него эстафету, по городу то там, то здесь стали зажигаться огоньки. Вскоре весь Таганрог украсился сотнями и тысячами огней. Все здания были с улицы обставлены плошками с маслом, в которых плавали зажженные фитильки, на окнах горели свечи, а ярче всего сияла огромная вывеска, установленная на главной городской площади.

Мальчики долго стояли у окна, любуясь иллюминацией, устроенной в честь приезда государя.

– Что ж, Павлик, давай спать, а то я что-то зябну, – Петя прыгнул в свою постель и натянул одеяло по самую шею. Павлик последовал его примеру.

– А как ты думаешь, Петя, какой он, государь? – вдруг спросил Павлик.

– Ну, наверное, он очень сильный и красивый и непременно добрый, – ответил Петр, зевая.

– Как тот господин на берегу моря?

– Да! А я и забыл о нем! – Петя даже сел на кровати. – Интересно, кто он такой? Мне кажется, он должен быть из свиты государя.

– А ведь верно! В то время как мы разговаривали с ним, государь уже был в городе, – согласился Павлик. – А ты заметил, какие у него глаза? Голубые, как море, и такие добрые! Но очень грустные…

– Да, я тоже этому удивился. Надо завтра же выяснить у отца, кто это, – сказал Петя, вновь опуская голову на подушку.

– Завтра будет самый счастливый день в моей жизни! – улыбнулся Павлик. – У меня сердце замирает при одной только мысли, что мы будем представлены государю!

– И у меня тоже! – признался Петя.

Наутро Петя Никольский лежал в лихорадке, и о том, чтобы идти на прием к государю, не могло быть и речи.

– Ну, Петруша, не реви! – у тешала его Марья Алексеевна. – Государь у нас всю осень и зиму пробудет, еще увидишь его!

Служанка Глаша принесла воду и полотенце, и госпожа Никольская захлопотала вокруг больного: натерла виски одеколоном, на лоб положила смоченное холодной водой полотенце. Тут только взгляд Марьи Алексеевны упал на Павлика, тихо стоявшего у ног Пети.

– Павлик, а ты что не одеваешься? – с просила она. – Нам ведь скоро идти во дворец!

– Я не пойду, – тихо произнес он.

– Как не пойдешь? – изумилась Марья Алексеевна. – Ты же мечтал об этом дне не меньше Пети?!

От неожиданности Петя даже перестал плакать. Он повернул к Павлику распухшее от слез лицо и вопросительно посмотрел на друга.

– Я не могу идти без Пети! – сказал Павлик. – Ведь он заболел из-за меня!

– Почему из-за тебя? – Марья Алексеевна удивленно подняла брови.

– Это я позвал его вчера к морю, вот он и простыл там! Если Петя остается дома, я тоже остаюсь! – т вердо произнес мальчик, но не удержался и всхлипнул.

Петя благодарно сжал ему руку:

– Нет, Павлик, ты ни в чем не виноват! Тебе нужно пойти. Приглашением государя не шутят!

– Не пойду, – з аупрямился тот, смахивая кулачками слезы с ресниц. – Скажите его величеству, что мы оба заболели!

Тут в дверном проеме показался полковник:

– Что за спор вокруг больного?

– Да вот, Андрюша, мало того, что Петя заболел, так еще Павлик отказывается идти во дворец! Говорит, что виноват в болезни брата! А как же государево приглашение? Неприлично ведь! Что император о нас подумает? – Марья Алексеевна расстроенно опустила руки.

Андрей Петрович пристально посмотрел на приемного сына и вдруг улыбнулся:

– Весь в отца! Тот тоже никогда не бросал друга в беде. Помню, под Аустерлицем меня ранило в ногу, а кругом свист пуль, рев пушек. Я ему говорю: «Оставь меня, вдвоем ведь сгинем», – а он знай себе тащит меня через все поле, к лесу. И дотащил ведь! – полковник ласково потрепал Павла по волосам. – Ладно, Марьюшка! Оставь его, раз душа его так желает. А ты, Петя, радоваться должен, что Господь тебе такого друга и брата послал, а ты нюни распустил, нехорошо!

Петя не ответил, только еще сильнее сжал руку Павлику.

В этот момент в сопровождении Глаши в комнату вошел плотный мужчина лет сорока пяти в дорогом сюртуке.

– Борис Львович! Как я рада. Надеюсь, мы не сильно отвлекли вас от дел? – Марья Алексеевна протянула гостю руку.

Тот почтительно поцеловал ее.

– Что вы, голубушка, Марья Алексеевна! Я всегда к вашим услугам, – произнес он с сильно выраженным французским акцентом.

Надо сказать, что главный врач Таганрогского карантина4 Борис-Марк-Морис Лакиер был прусский подданный, но родом происходил из Страсбурга, чем и объяснялся его французский акцент. В свое время он обучался медицинскому делу в Берлинском и Дерптском университетах. И хотя карьере Лакиера, появившегося в Таганроге только в 1819 году, несомненно, способствовала его женитьба на дочери председателя коммерческого суда, необходимо признать, что лекарем он и впрямь был достойным.

В 1823 году Борис Львович удачно прооперировал шестнадцать страждущих женщин, среди которых была и Марья Алексеевна Никольская. Излишне говорить, что после этого она стала страстной поклонницей медицинского таланта Лакиера. Поэтому если кто-то из домочадцев прихварывал, первым делом всегда посылали за Борисом Львовичем.

Обменявшись любезностями с хозяйкой, Лакиер направился к больному.

– Петр Андреевич, что же это вы разболелись? – доктор положил руку на лоб мальчика. – Так! Дайте-ка я вас послушаю! Спинкой, пожалуйста! Теперь извольте открыть рот и показать язык!

Петя послушно исполнял его приказания. Закончив осмотр, Борис Львович обратился к хозяйке дома:

– Ну, Марья Алексеевна, голубушка, не переживайте. Обычная простуда.

Госпожа Никольская облегченно вздохнула. – Правда, недельку придется посидеть дома, а то и все две, – доктор достал из большого кожаного портфеля, который всегда носил с собой, несколько маленьких свертков. – Вот порошки, собственноручно приготовил третьего дня. Нужно давать два раза в день, утром и вечером. После первого приема температура должна понизиться.

– Благодарствуем, Борис Львович! Глаша, неси скорее теплой воды! Пете надо запить лекарство!

Девушка убежала за водой, а Лакиер засобирался.

– Что ж, Петр Андреевич, лечитесь! А вы, Павел Николаевич, присматривайте за другом! – доктор пожал на прощанье руки мальчикам.

– Борис Львович, пойдемте, я вас провожу! – сказала Марья Алексеевна, увлекая за собой врача.

В прихожей она сама подала Лакиеру шляпу и трость. Когда доктор уже взялся за ручку двери, Марья Алексеевна неожиданно спросила:

– А как вы думаете, государю понравится у нас в Таганроге?

Борис Львович обернулся.

– Думаю, да, – немного помедлив, произнес он. – Хотя, по правде сказать, я был немало удивлен приездом императора.

– Его величество приехали пораньше, чтобы лично все приготовить к приезду государыни императрицы.

– То-то и оно! – подхватил Лакиер. – Весьма странно, что их величества, имея возможность отправиться на лучшие курорты Европы, решили провести зиму здесь.

– Чем же плох Таганрог? – обиженно надула губки госпожа Никольская.

– Помилуйте, сударыня! Вы ведь и сами понимаете, что Гнилое море5 не самое удачное место для больных чахоткой! – произнес Борис Львович. – Я имею все основания опасаться, как бы здешний климат не повлиял дурно на здоровье императрицы.