Однако примерно через две недели после возвращения Анты в особняк поток информации, резко возросший благодаря Аманде Грейди Мэйфейр, неожиданно иссяк. Тем родственникам, кто пытался по второму или третьему разу навестить Анту, верная чернокожая служанка тетушка Истер или Нэнси неизменно отказывали в приеме. Нэнси оставила свое место делопроизводителя, чтобы полностью посвятить себя заботам о малышке («Или чтобы не подпускать к ней никого из нас», – сказала Беатрис Аманде в одном из телефонных разговоров), и была непреклонна в своем требовании не беспокоить лишний раз молодую мать и ребенка.

Беатрис позвонила в особняк и поинтересовалась, когда состоятся крестины. Услышав в ответ, что девочку уже окрестили в церкви Святого Альфонса, она пришла в ярость и тут же набрала номер Аманды в Нью-Йорке. Воскресным утром человек двадцать Мэйфейров буквально «вломились» в дом на Первой улице.

– При виде гостей Анта была вне себя от радости, – рассказывала Аманда Аллану Карверу. – Она просто трепетала от восторга. Ведь бедняжка не знала, что они без конца звонили и приходили, пытаясь повидать ее. Никто и словом не обмолвился ей об этом. Равно как и о том, что они устраивали у себя приемы по случаю крестин ребенка. И все это было делом рук Карлотты. Узнав, что ее держали в полном неведении, Анта так расстроилась, что гости поспешили переменить тему разговора. Беатрис ужасно рассердилась на Нэнси. Но ведь Нэнси лишь исполняла приказы Карлотты.

Тридцатого октября того же года Анту объявили официальной получательницей и единовластной распорядительницей наследия Мэйфейров. Она подписала доверенность на имя Кортланда и Шеффилда Мэйфейров как ее законных представителей в проведении любых денежных операций и в первую очередь попросила их основать крупный фонд и открыть кредит для проведения реставрационных работ в доме на Первой улице, состояние которого ее очень беспокоило.

Новость о том, что особняк принадлежит ей, буквально ошеломила Анту. У нее и в мыслях не было, что такое возможно. И теперь ей хотелось перекрасить дом, переделать и переставить все в нем по своему вкусу.

Карлотта не присутствовала на встрече племянницы с Кортландом и Шеффилдом. Незадолго до того она от имени Анты потребовала, чтобы фирма «Мэйфейр и Мэйфейр» провела полный аудит с момента смерти Стеллы и представила подробный отчет о результатах, заявив при этом, что прежние ревизии не вызывают у нее доверия и что она не намерена участвовать в обсуждении каких-либо финансовых дел до тех пор, пока не «просмотрит» полученные документы.

Позднее Шеффилд сообщил Аманде, что Анту сознательно ввели в заблуждение относительно семейного наследия и что она была потрясена до глубины души, когда ей наконец объяснили, как обстоят дела на самом деле. Особенно больно ее задело поведение Карлотты. Тем не менее Анта не уставала повторять, что намерения Карлотты были, скорее всего, самыми добрыми.

Завершив дела, Анта, Кортланд и Шеффилд отправились на ленч в ресторан, чтобы торжественно отметить это событие. Анта слегка нервничала, волнуясь за оставленную дома малышку, но выглядела веселой и оживленной. Шеффилд слышал, как уже перед самым их уходом она спросила его отца:

– Значит, при всем желании она не могла вышвырнуть меня из дома? Не имела права выгнать на улицу?

– Это твой дом, ma cherie, – ответил Кортланд. – Ей лишь позволено жить здесь, но только с твоего согласия.

Анта погрустнела.

– Карлотта всегда угрожала выставить меня на улицу, если я не буду слушаться ее, – едва слышно прошептала она.

После этого Кортланд почти сразу отвез ее домой.

Несколько дней спустя Анта вместе с ребенком встретилась за ленчем в еще одном очень модном и популярном ресторане Французского квартала с Беатрис Мэйфейр. Пока женщины наслаждались вином и изысканными рыбными блюдами, нянька гуляла с малышкой, уложив ее в чудесную плетеную коляску. Позднее, делясь впечатлениями с Амандой, Беатрис сказала, что Анта превратилась во вполне взрослую молодую женщину, что она снова пишет – на этот раз роман – и намерена окончательно привести в порядок старый особняк на Первой улице.

Она хотела отремонтировать бассейн. В тот день она вспоминала о матери, о ее любви к большим приемам и была полна энергии.

И действительно, нескольким подрядчикам было предложено представить смету на «полную реставрацию дома, включая покраску, плотницкие работы и частичную замену кирпичной кладки». Соседи, узнавшие новость от своих слуг, отнеслись к этой идее с большим одобрением. Дандрич писал, что Анта вела переговоры с одной очень известной архитектурно-строительной компанией относительно перестройки каретной.

В середине ноября Аманда получила от Анты короткое письмо с благодарностью за помощь в Нью-Йорке и за пересылку почты, пришедшей на адрес в Гринвич-Виллидж. В конце Анта сообщала, что пишет короткие рассказы и вновь работает над романом.

Десятого декабря ровно в девять часов утра почтальон мистер Бодре, как обычно, проходил мимо дома на Первой улице. Анта уже ждала его у ворот с несколькими большими конвертами из манильской оберточной бумаги в руках. Объяснив, что не может оставить ребенка и отлучиться на почту, она попросила Бодре купить марки и отправить письма в Нью-Йорк. Прикинув приблизительный вес пакетов, почтальон забрал их с собой вместе с целой пачкой обычных конвертов, адресованных различным получателям в Нью-Йорке.

– У нее было такое приподнятое настроение, – вспоминал Бодре. – Она ведь собиралась стать писательницей. Чудесная девушка – такую невозможно забыть. Я спросил, слышала ли она о бомбардировке Пёрл-Харбор, и добавил, что мой сын накануне добровольно поступил на военную службу и что мы наконец-то будем воевать. Оказалось, что она ничего не знает – ни о бомбардировке, ни о войне. Такое впечатление, что она жила словно во сне.

«Чудесная девушка» умерла в тот же день. Когда Бодре с дневной почтой вновь оказался на Первой улице, над этой частью Садового квартала разразилась страшная буря. Дождь «лил как из ведра», а ветер «бушевал с неистовой силой». Посреди мостовой стоял фургон из похоронной конторы, а в саду особняка собралась целая толпа, к которой, несмотря на ненастье, присоединился и почтальон.

– Мисс Белл, – продолжал он свой рассказ, – стояла на крыльце и без конца плакала, а мисс Милли попыталась было рассказать мне, что произошло, но из-за рыданий не могла вымолвить ни слова. Потом на крыльцо вышла мисс Нэнси и крикнула, чтобы я не мок под дождем, а продолжал свой обход и что у них в доме умер человек.

Мистер Бодре перешел на другую сторону улицы и укрылся от струившихся с неба потоков воды на крыльце одного из соседних домов. Экономка, наблюдавшая за происходящим сквозь закрывавшую вход сетку, сообщила ему о смерти Анты Мэйфейр. Судя по всему, бедняжка упала с крыши террасы верхнего этажа.

По словам почтальона, буря была ужасной – самый настоящий ураган. Тем не менее он не ушел и видел, как тело погрузили в фургон похоронной конторы. При этом присутствовали сам Рэд Лониган и его кузен Лерой. Фургон уехал. Мистер Бодре продолжил свой путь по обычному маршруту, и вскоре – он едва успел дойти до Притания-стрит – погода резко улучшилось и небо стало совершенно чистым. А когда на следующий день он вновь оказался возле особняка, его внимание привлек тротуар, густо усеянный опавшими листьями.

В течение многих последующих лет Таламаска собирала все свидетельства, касавшиеся обстоятельств смерти Анты, однако нам так и не удалось выяснить, что же в действительности произошло десятого декабря 1941 года. Возможно, тайна никогда не будет раскрыта. Последним из «посторонних», кто видел Анту живой и беседовал с ней, был мистер Бодре. Элис Фланаган, няня, ухаживавшая за ребенком, в тот день сообщила по телефону, что больна, и на работу не вышла.

Все, что известно из полицейских отчетов, а также из очень скудных и осторожных высказываний членов семьи Лониган и приходских священников, это что около трех часов дня Анта не то спрыгнула, не то упала с крыши террасы, расположенной как раз под окном мансарды, где когда-то была комната Джулиена.