Майкл очнулся:

– Повтори, пожалуйста.

– Если бы оно не было слабым, ему бы не понадобилась семья Мэйфейров, – сказал Эрон. – Ему нужна их энергия. И когда оно нападает, то использует энергию жертвы.

– Ты сейчас напомнил мне то, что я сказал Роуан. Когда она спросила, не те ли привидения, которые я видел, сбросили меня со скалы в океан, я ответил, что они не могли сделать нечто подобное. Им просто не хватило бы сил. Будь они способны сбросить человека в море и потопить, они не стали бы являться людям в видениях. Им просто не нужно было бы поручать мне важную миссию.

Эрон промолчал.

– Понимаешь, о чем я? – спросил Майкл.

– Да. Но ее вопрос тоже не лишен смысла.

– Она спросила, почему я решил, что эти привидения не несут зла. Я пришел в ужас от такого вопроса, ну а ей он казался логичным.

– Может, так оно и есть.

– Но я уверен, что в них нет зла. – Майкл затушил сигарету. – Я знаю. Я знаю, что видел Дебору. И что она хочет, чтобы я противостоял этому призраку, Лэшеру. Я уверен в этом так, как уверен в том… кто я такой. Помнишь, что сказал тебе Ллуэллин? Я только что прочел об этом. Ллуэллин рассказал, что, когда Джулиен пришел к нему во сне, это был другой Джулиен. Более мудрый, чем тот, каким он был при жизни. Ну вот, точно так было и с Деборой в моем видении. Дебора хочет остановить эту тварь, которую она и Сюзанна призвали в свой мир, в их семью!

– Тогда возникает вопрос. Зачем Лэшеру было показываться тебе?

– Да. Мы пошли по кругу.

Эрон выключил свет в углу, затем настольную лампу. Оставалась лампа на тумбочке возле кровати.

– Я распоряжусь, чтобы тебя разбудили в восемь. Думаю, ты успеешь закончить всю папку к вечеру, если не раньше. Тогда мы поговорим, и ты сможешь прийти к какому-то… в общем, скажем… решению.

– Пусть меня разбудят в семь. Одно преимущество моего возраста. Меня чаще клонит в сон, но сплю я меньше. Так что будет нормально, если мне позвонят в семь. И еще, Эрон…

– Да?

– Ты так и не ответил мне насчет вчерашнего вечера. Ты видел то существо, когда оно стояло прямо передо мной, по другую сторону ограды? Видел или нет?

Эрон открыл дверь. Ему, похоже, не хотелось отвечать. Затем он все-таки произнес:

– Да, Майкл. Я видел его. Видел очень четко и ясно. Как никогда четко и ясно. Он улыбался тебе. Мне даже показалось, что он… протягивает к тебе руки. Насколько я понял, он тебя приветствовал. Ладно, мне пора идти, а тебе пора ложиться спать. Поговорим утром.

– Погоди минуту.

– Гаси свет, Майкл.

Он проснулся от телефонного звонка. Солнечный свет из окон достигал изголовья кровати. В первый момент он не мог понять, где он и что с ним. Еще секунду назад с ним разговаривала Роуан. Говорила, что очень хочет видеть его там, прежде чем они закроют крышку. Какую крышку? Ему вспомнилась безжизненная белая рука на фоне черного шелка.

Тогда Майкл сел в кровати и, увидев письменный стол, портфель, сваленные грудой папки, прошептал:

– Крышка гроба ее матери.

Он сонно уставился на звонящий телефон. Потом поднял трубку и услышал голос Эрона:

– Спускайся к завтраку, Майкл.

– Она уже вылетела, Эрон?

– Она только что выехала из больницы. Я ведь говорил тебе вчера вечером, что ей предстоит пересадка. Думаю, она доберется до гостиницы не раньше двух. Похороны назначены на три. Слушай, если ты не хочешь спускаться, мы пришлем завтрак к тебе в номер, но ты должен поесть.

– Да, лучше пришлите завтрак сюда, – сказал Майкл. – И еще одно, Эрон. Где состоятся похороны?

– Майкл, не вздумай удрать, после того как прочтешь материалы. Это было бы несправедливо по отношению ко всем.

– Я и не собирался так поступать, Эрон. Поверь. Просто мне нужно знать. Где пройдет церемония?

– Похоронное бюро «Лониган и сыновья». Мэгазин-стрит.

– Да мне ли не знать, где находится это бюро. – Бабушка, дедушка и отец – всех хоронили «Лониган и сыновья». – Не беспокойся, Эрон, я останусь здесь. Заходи, составишь компанию, если хочешь. Ладно, пора вставать.

Он быстро принял душ, переоделся в свежее, и когда вышел из ванной, то увидел, что завтрак уже его ждет: на подносе, покрытом кружевной салфеткой, стояло несколько тарелок под высокими блестящими серебряными колпаками. Засохшие бутерброды исчезли. Кровать была застелена. Около окна появились свежие цветы. Майкл улыбнулся и покачал головой. Он на секунду представил Петира ван Абеля в небольшой уютной комнате амстердамской Обители семнадцатого века. Неужели пришла и его, Майкла, очередь приобщиться к организации? Неужели ему расставляются ловушки, манящие надежностью, легальностью и безопасностью? И что Роуан скажет на все это? Ему столько еще придется объяснить Эрону насчет Роуан…

Задумчиво потягивая кофе, он открыл следующую папку и начал читать.

Роуан смогла наконец отправиться в аэропорт только в половине шестого утра; за рулем «ягуара» сидел Слэттери, а она инстинктивно и обеспокоенно не сводила остекленевших красных глаз с дороги, чувствуя себя не в своей тарелке оттого, что передала руль другому. Но Слэттери согласился присмотреть за «Ягуаром» в ее отсутствие, и поэтому она решила, что ему следует привыкнуть к новому авто. Кроме того, ей хотелось сейчас только одного – оказаться в Новом Орлеане. На остальное наплевать.

Ее последнее дежурство в больнице прошло почти так, как она планировала. Несколько часов ушло на то, чтобы совершить обход вместе со Слэттери, представить его пациентам, медсестрам, практикантам и стажерам, сделать все возможное, чтобы ее уход прошел как можно менее болезненно для всех. Далось ей это нелегко. Слэттери был ненадежным и завистливым человеком. Он без конца высказывал недовольство себе под нос, высмеивая пациентов, медсестер и врачей, но так, чтобы слышала Роуан, словно она полностью разделяла его взгляды, тогда как ничего подобного не было. Он не мог относиться по-доброму к тем, кто, по его мнению, стоял на более низкой ступени. Но в нем засело столько амбиций, что он не мог быть плохим врачом. Профессионал из него получился дотошный и умный.

И хотя Роуан с неохотой оставляла на него свое дело, она радовалась, что он оказался рядом. В ней все больше крепла уверенность, что в эту больницу она больше не вернется. Роуан пыталась уговорить себя: нет, мол, никаких оснований так думать, – и все же никак не могла отделаться от этих мыслей. Внутренний голос подсказывал ей подготовить Слэттери к тому, что заменять ее предстоит неопределенно долгое время. Так она и поступила.

Затем, в одиннадцать вечера, когда настала пора ехать в аэропорт, один из ее больных – случай аневризмы – пожаловался на сильную головную боль и внезапную слепоту. Это могло означать только то, что у него снова началось кровотечение. Пришлось Роуан и Слэттери немедленно приступить к операции, которая была назначена по расписанию на следующий вторник, когда оперировать должен был Ларк.

Никогда еще Роуан не переступала порог операционной в таком встревоженном состоянии; даже когда ей помогали облачаться в стерильный халат, она волновалась по поводу отложенного рейса в Новый Орлеан, по поводу похорон, по поводу пересадки в Далласе, где была опасность застрять на несколько часов и приехать уже после того, как ее мать опустят в землю.

Затем, влетев в операционную, она подумала: «Я здесь в последний раз. Больше я сюда не вернусь, хотя откуда такая уверенность – не знаю».

Наконец в голове опустилась обычная завеса, отрезав ее от прошлого и будущего. Пять часов она простояла у операционного стола вместе со Слэттери, не позволяя ему взять всю тяжесть операции на себя, хотя знала, что он рвется в бой.

Она провела рядом с пациентом в реанимации еще сорок пять минут. Ей не хотелось оставлять его. Несколько раз она опускала руки ему на плечи и прибегала к своему излюбленному методу: представляла, что сейчас происходит внутри его мозга. Помогала ли она ему в эту минуту или просто успокаивала саму себя? У нее не было ответа на этот вопрос. Тем не менее она продолжала мысленно работать, растрачивая уйму энергии, буквально нашептывая больному, что он теперь должен пойти на поправку, что поврежденную артерию она залатала.