Он посмотрел на небо.

— Приятный вечер.

— Да. Это ты сделал его особенным.

Джеймс поймал на себе ее восхищенный взгляд и отказался от продолжения разговора о погоде.

— Мне нравится здесь… с тобой… и с Кори.

— Ты хорошо влияешь на него.

— Я люблю детей. У меня… — Джеймс помедлил и поднял бутылку. Что у него, собственно? Может быть, сын? У Джеймса Далтона нет никаких сыновей!.. — У меня не было нормального воспитания, — продолжил он. — Я вырос в неблагополучной семье.

Это было все, что он мог ей рассказать. Все, что она могла знать о нем. Эмили обошла вокруг стола и присела рядом с ним.

— Ты впервые заговорил о своей семье.

— Тут и говорить особенно не о чем. Моя мать была белая, отец — индеец чероки. Но он так скоро исчез, что, можно сказать, его и не было. Мать формально развелась и вышла за белого подонка… Он меня избивал.

— О, Джеймс!..

Он пожал плечами, показывая, что не нуждается в сочувствии.

— Я рассчитался, когда подрос, и отплатил ему той же монетой. — Он посмотрел на свои руки, вспоминая о том, как это было. — Я ненавидел его и хотел убить.

— Это тогда ты сделал себе пирсинг?

Он кивнул.

— Я ничего не знал о жизни индейцев, но слышал, что у некоторых племен был обычай поститься, танцевать и прокалывать свое тело, чтобы принести жертву Создателю и воззвать к нему. Я тоже хотел как-то быть к этому причастным, поэтому и проткнул сосок иглой. Когда тебе всего четырнадцать, хочется совершить что-то необыкновенное. Что-то такое, чего мой отчим не смог бы у меня отнять.

— А кто рассказал тебе об этом? Ну, о традициях твоего народа?

— Дядя моего лучшего друга. Я шатался вместе с одним парнем — он тоже чероки и тоже бунтарь, вроде меня. И ему, и мне было наплевать на наши традиции. Они казались нам покрытыми таким толстым слоем пыли, что только тронь — и задохнешься. Сначала я проколол кожу, потом стал задумываться и спрашивать. Дядя моего друга уважал меня за это.

— Похоже, ты был непослушным ребенком, да, Джеймс?

Он едва не расхохотался. Он ограбил дом директора школы в тот самый вечер, когда ее окончил.

— Мама говорила, что я — дурное семя.

— Ужасно слышать такое от матери.

— Даже если это правда?

— Ты не дурное семя. Ты мой герой.

Этот неожиданный комплимент заставил его покраснеть. Он почувствовал гордость. И печаль. И смущение. Черт возьми, если трудный ребенок — это герой, то что сказать о закоренелом преступнике!

Далтон взял лицо Эмили в свои ладони и поцеловал ее. Только прикосновение к ней удерживало его от безумия, позволяло ему забыться.

Он должен был рассказать правду. Или хотя бы ту часть правды, которую в силах был рассказать.

— Она была моей женой, Эмили.

Она очнулась от опьяняющего поцелуя.

— Что?

— Та женщина, которая умерла от рака, была моей женой.

Настало молчание. Он ждал, прислушиваясь к тиканью часов. Возможно, они отсчитывали последние его секунды в этом доме.

— Ты был женат? — спросила она наконец.

— Да, но не официально. У нас была частная церемония. Мы произнесли обеты друг перед другом.

— Как ее звали?

Он не имел права этого сказать. Но не мог назвать и вымышленного имени. У Джеймса Далтона не могло быть жены. Он только что нарушил одно из правил Программы защиты свидетелей, разгласив информацию, имеющую отношение к Риду Блэквуду.

— Разве это имеет значение? Ее уже нет в живых.

Эмили не стала настаивать. Эта девушка была слишком почтительна к умершим, чтобы тревожить их память.

— Мы прожили с ней всего несколько лет, — сказал он. — А потом у нее начались проблемы со здоровьем. С подобными симптомами могло быть множество болезней. Нам и в голову не приходило, что это может быть рак… Ей было еще далеко до тридцати, и она никогда не курила. Рак легких редко встречается у людей моложе сорока. — Он нахмурил брови, сжимая в руке бутылку. — Прямо душу рвет, как подумаю, что сам был курильщиком. У моей жены был мелкоклеточный рак, а я подвергал ее опасности, вынуждая вдыхать дым.

— Ты же не знал, что у нее рак, Джеймс.

— Неважно. Я все равно виноват. Мы все виновны: я, ее отец, ее братья… — И бандиты, охотившиеся за ним, подумал он. Ублюдки, заправлявшие лос-анджелесской мафией. — Мы все курили. Все, с кем она общалась, подвергали ее риску.

— Это случилось давно? — спросила Эмили.

— Год назад.

— Мне так жаль, что ты потерял ее. И я понимаю теперь, почему мое состояние тебя беспокоит. — Она чуть заметно улыбнулась. — И почему ты так настойчиво заботишься обо мне.

— Если бы потерял еще и тебя, я бы не пережил этого. — Он поставил пустую бутылку на стол. Прежде он мог бы в ярости разбить ее, изранив руку осколками стекла. Эмили изменила эту часть его натуры. Но это не освободило его от грехов. Он до сих пор был соучастником убийства. И всегда им останется.

Далтон пришел домой с работы в шесть пятнадцать. Он был облачен в выцветшую рубаху, джинсы и пыльные сапоги и сиял ослепительной улыбкой.

— Привет, — сказал он.

— Привет. — Эмили последовала за ним в спальню, где он хранил свою одежду. Он всегда принимал душ и переодевался, как только возвращался с работы. Она уже знала некоторые его привычки. Правда, спал он по-прежнему на диване в гостиной.

— Кори опять у Стивена. Его мама взяла мальчиков на матч — пусть малыши поболеют за отца.

— Дружная у них семья, правда?

— Да.

«И мы тоже могли бы стать прекрасной семьей», — подумала Эмили.

— Хочешь, закажем сегодня ужин из закусочной? — спросил он, копаясь в ящике.

— Конечно. — Она невольно улыбнулась. Джеймс всегда обсуждал с ней ужин, разбирая свое белье. Она уступила ему часть шкафа, и он хранил свои вещи с удивлявшей ее аккуратностью.

Эмили сидела на кровати, прислушиваясь к хлещущей в ванной воде. Сейчас он выйдет в джинсах, низко сидящих на бедрах, и с падающими на лоб мокрыми волосами.

Эмили погладила полинявшую голову медвежонка Ди-Ди. Как дать ему понять, что она любит его по-настоящему?

Нет, не сейчас. Не так скоро. Для начала у нее есть прекрасная новость.

Когда Джеймс вернулся — точно такой, каким она его себе представляла, — чисто вымытый, с влажными волосами и неотразимо мужественный, она поднялась ему навстречу и сказала, глядя прямо в глаза:

— Джеймс… Результаты моего анализа готовы. — Эмили улыбнулась и обрадовалась тому, что смогла придать улыбке как можно больше силы и уверенности. Ее глаза, еще измученные ожиданием приговора, лучились надеждой. — Представляешь… Меня больше не надо жалеть. У меня больше нет рака. Я… я здорова.

— О господи… — Джеймс так крепко прижал ее к груди, что она почувствовала биение его сердца.

— Мы должны это отпраздновать, Эмили! Как только твоя нога заживет, мы куда-нибудь поедем. Будем пить, есть и танцевать.

— И заниматься сексом, — напомнила она. — Самым великолепным сексом, какой только можно представить!

— Вот это моя девушка!

Джеймс подхватил ее на руки и закружил по комнате. Эмили вдыхала аромат его тела. Так пахнет лес в ветреный день — дым костра и мускус, высокие, крепкие деревья и веточки мяты.

Кто-то прикоснулся к нему. Теплая, нежная рука скользнула по его лбу. Далтон пошевелился на диване. Может быть, это сон?

В гостиной было уже темно. Кажется, он смотрел телевизор, положив голову на колени Эмили…

— Я заснул, — сказал он, догадавшись, что она все еще рядом.

— Совсем ненадолго. — Ее голос был таким же нежным, как ее прикосновение.

— Тебе надо идти спать.

— Я хочу остаться здесь. — Что ж, он тоже этого хотел. — Мне хорошо. Мне нравится вот так держать тебя на коленях, как ребеночка…

Моя Эмили, подумал он. Моя сладкая Эмили. Она само совершенство. Прошла неделя после того, как она сообщила ему о результатах анализа, и каждый день он благодарил Создателя за то, что угроза миновала.