Позднее — он понятия не имел, который это мог быть час — он отправился разыскивать Тома. Почти всюду было темно, в харчевне тоже царил полумрак. Повсюду тишина, только где-то играла музыка.

Он нашел товарища в углу кухни, со стаканом вина, совершенно пьяного.

— Пора спать, Том!

— Убирайся вон, осел, я… я жду свою девчонку.

— Где ты теперь найдешь девчонку? Пойдем-ка лучше спать.

— Не найду? А вот увидишь — найду…

— Где тут можно поспать?

— На чердаке… Там места много.

Он поднялся было на ноги, но в это время через кухню прошла краснощекая, черноглазая толстушка довольно растерзанного и грязного вида и кинула на такого же раскрасневшегося, как и она сама, Тома многозначительный взгляд. Он с поразительной быстротой кинулся за ней. Джек изумленно уставился на них, но их и след простыл. Ему же хотелось спать — только спать. Том сказал, что на чердаке много места. Джек заглянул туда, но там кишело тараканами: теми особенными, коричневыми, крупными южными тараканами, которые, издавая легкий треск, ползают животом по земле. Джек поглядел на стол, — на нем спал какой-то старик; он открыл дверцы шкафа, — там лежали дети. Еле двигаясь от опьянения и усталости, он побрел дальше и открыл какую-то дверь, — сильный запах пива и опилок указал ему на то, что это пивная лавка. Здесь он мог спокойно поспать на стуле. Он ощупью пробрался дальше и нащупал одежду. Кто-то храпел и, очнувшись, окрикнул его:

— Как ты смеешь?

У Джека остановилось от страха дыхание, и он удрал. Он безнадежно заглянул в столовую, — все скамейки и столы были заняты. Он храбро открыл другую дверь. Там, на огромной супружеской кровати, при слабом свете какой-то коптилки, валялась целая груда старух. Он выскочил на свежий воздух. Луна спряталась за облака. Вдали кто-то пел.

Было утро. Лежать было жестко, но просыпаться не хотелось. Кто-то его расталкивал. Над ним стоял Том, с красной, бессмысленной рожей.

— Просыпайся! Ехать пора.

Огрубелые руки энергично встряхивали его. Джек сел. Оказывается, он спал в тарантасике, укрывшись мешком. Непонятно, каким образом он забрался в него.

— Старуха приготовила чай. Если хочешь переодеться и умыться, беги к пруду около забора. Вот чемодан; гребень и мыло на полочке у рукомойника, а лошади готовы. А я, пока ты возишься, выпью еще глоток.

У Тома было обманчиво бодрое самочувствие. Он проснулся с той ложной кратковременной бодростью, которая иногда следует за опьянением. Он почти не спал, похмелье его еще продолжалось; голова была тяжелая, настроение плохое. Когда Джек зашел за ним, он все еще сидел за второй кружкой пива.

— Я готов, — сказал Том.

Они двинулись в путь. Джек вел вьючную лошадь. Но пиво и ночь доконали Тома. Он ехал полусонный, еле держась в седле. Джеку было тоже как-то нудно и не по себе, к тому же вьючная лошадь причиняла ему массу неприятностей. В полдень они сделали привал, попили воды, поспали, но ничего не ели. Дождя, слава богу, не было. Джек проспал, как убитый, до четырех часов. Внезапно он проснулся, не понимая, где находится. На небе собирались угрожающие тучи. Он встал. Да, лошади были на месте. Он все еще чувствовал себя разбитым и увядшим от попойки.

Он развел огонь, заварил чаю и вынул кое-что из закусок, хотя, собственно, есть не хотелось.

— Вставай-ка! — крикнул он валявшемуся, как животное, Тому. — Вставай! — Но животное продолжало спать.

— Вставай, скотина! — крикнул он, шибко толкнув его ногой, но крайне удивился, когда Том беспрекословно и нисколько не возмущаясь встал и начал пить чай. Они молча закусили, молча оседлали лошадей, наблюдая друг за другом, чтобы убедиться, что каждый готов ехать дальше, вскочили в седла и, все еще не проронив ни слова, отправились в путь.

Джек предоставил вьючную лошадь Тому. Стал накрапывать мелкий, но частый дождик.

Дождь чудесно приободрил Тома и он понемногу отошел. Том принадлежал к тем, кто, пьянея, быстро сдают; поэтому пил немного и быстро приходил в себя. Джек мог выпить гораздо больше, но зато на него хмель действовал медленнее, глубже и продолжительнее.

— Мне сдается, что мы сбились с пути, — сказал он. — За целый день мы не видели ни одного поселка.

— Нет, но зато ты целое утро проспал.

— Брось шутки. Я говорю тебе, что мы сбились с пути. Должна же эта дорога вести куда-нибудь. Поедем и поищем себе на ночь пристанища.

— Согласен, — великодушно ответил Том, — поедем по ней и посмотрим, куда она выведет.

Они медленно ехали, волоча за собой вьючную лошадь, уставшую от тяжелой поклажи.

Том вдруг остановился. Кто-то за ними едет; этот шум не от дождя. Юноши спешились и прислушались. Опустились сумерки. Вскоре Джек смог различить стук колес экипажа. Подъехал доктор Ракетт в стареньком двухместном тарантасе.

— Я решил, что лучше поехать за вами, хотя вы и сбились с пути, — сказал доктор, кутаясь в свой черный дождевик. — Сам мне давно показал, где поворот; вы очевидно его не заметили. Во всяком случае нам лучше всего переночевать вон у тех людей.

— Там ферма? — спросил Джек.

— Да, — ответил Ракетт, — даже нечто вроде вашего родственника; я обещал вашей бабушке его навестить, поэтому и встретился с вами.

— Я не слышал ни о каких родственниках в этих местах, — проворчал Том. Он не выносил, когда Ракетт вмешивался в их семейные дела.

— Не твои, а Джека. Ну, тронемся?

— Мы мокры насквозь. Было бы неплохо поспать в сарае, на воздухе слишком сыро.

Они тронулись и выехали на открытое место. Вскоре в темноте можно было различить дом и другие постройки. Появился было какой-то человек, но сейчас же скрылся. Ракетт окликнул его.

— Хозяин не принимает чужих!

Ракетт всучил ему шиллинг и приказал спросить хозяина, не разрешит ли он им переночевать в сарае.

— А вы не из полиции? Наверно, нет?

— Боже упаси, конечно нет! — воскликнул Ракетт.

— Мы не полиция, — сказал Том. — Я Том Эллис из Вандоу близ Йорка.

— Эллис? Имя мне знакомо. Хозяин, видите ли, болен и до смерти боится полиции. Дело в том, что она намерена забрать ферму — черт ее побери — как только он закроет глаза. А он боится, что на этот раз действительно умрет. Вот я на всех чужих и посматриваю, не из полиции ли они. Хозяин написал письмо своему единственному родственнику, чтобы тот приехал и забрал все себе после его смерти.

— Ну, ладно, — нетерпеливо перебил Ракетт, — спросите теперь вашего хозяина, позволит ли он нам переночевать?

— Разрешите узнать вашу фамилию?

— Я — доктор Ракетт, это — Том Эллис, а вон тот — Джек Грант. Мы самые безобидные люди.

— Вы изволили сказать — Джек Грант? А не Джон ли Грант? — с внезапным волнением спросил человек.

— Он самый, — ответил Ракетт.

— О, почему вы не сказали этого сразу? Войдите, войдите поскорее! Войдите, мистер Грант!

Они слезли с лошадей, предоставив их Саму и, обменявшись недоумевающими взглядами, последовали за бородатым человеком.

Навстречу им вышла женщина.

— Жена! Вот он, наконец! Слава богу! — кричал бородач. Она кинулась было к Джеку с радостным приветствием, но муж приказал ей затопить печь, а сам повел гостей в конюшню, зная, что в дальнем пути предпочтение дается не человеку, а лошади. Накормив лошадей и предоставив Саму ночлег в сарае, слуга повел гостей в дом, к явному недовольству Тома.

Проводив их в гостиную, он таинственно шепнул Джеку:

— Я осторожно подготовлю его.

— Как зовут хозяина? — спросил Ракетт.

— Разве вы не знаете, что приехали к месту вашего назначения? Вы у Джона Гранта. Это именно то место, которое вы ищете.

Унылая комната! Том охотно прошел бы в кухню, где весело трещал огонь и хозяйничала встретившая их женщина. Но бородач постучал в другую дверь.

Он вошел в темную комнату, где горела одна свеча, и путники услышали его голос:

— Ваш племянник приехал, мистер Грант, и привез еще другого господина и доктора. Слава богу!