Корабль после завершения сальто-мортале был спасен и плыл по надежному руслу канала; команда, прихватив багры, бросилась к шлюпке – плыть на поиски исчезнувшего комиссара. Евтим, высоко подняв кошелек, показывал им: мол, получат награду, если спасут комиссара. «Сотня золотых тому, кто вытащит его из воды живым!»

– Попридержите свои золотые, сударь! – раздался с другого конца корабля голос разыскиваемого мужчины. – Я и сам по себе отыскался.

Ухватившись за якорный канат, Тимар взобрался на корму. Не стоило за него опасаться – такой не пропадет.

И вмиг, словно ничего не случилось, принялся отдавать распоряжения.

– Бросай якорь!

Двадцатипудовый якорь был спущен в воду, и «Святая Варвара» стала посреди прохода, полностью заслоненная скалами со стороны главного рукава Дуная.

– А теперь в лодку и – на берег! – скомандовал Тимар трем корабельщикам.

– Вы бы переоделись в сухое! – посоветовал ему Евтим.

– К чему тратить время попусту! – ответил Тимар. – Сегодня еще не раз предстоит пройти через такое крещение. Теперь мне, по крайности, нечего воды бояться… Нам надобно спешить.

Последние слова он произнес шепотом.

У Евтима блеснули глаза: он явно одобрял намерение комиссара.

И Тимар торопливо соскочил в лодку; он даже сам правил, чтобы поскорее добраться до будки переправы, где можно заполучить конную тягу. Там ему вскорости удалось набрать восемьдесят голов тяглового скота. На корабле тем временем прикрепили новую бечеву и впрягли в нее волов; не прошло и полутора часов, как «Святая Варвара» продолжила свой путь через Железные Ворота, причем не у того берега, где начала, а вдоль противоположного.

К тому времени, как Тимар возвратился на корабль, вся одежда на нем высохла от тяжкого труда.

Корабль был спасен, можно сказать, дважды, а вместе с ним спасены и судовой груз, и Евтим, и Тимея. И спас их Тимар.

А что ему, Тимару, до них? Чего ради надо было так надрываться? Ведь он всего-навсего судовой комиссар, жалкий писарь, получает свое годовое жалованье – впрочем, весьма скудное, и ему должно быть совершенно безразлично, загружено ли судно пшеницей, контрабандным табаком или чистым жемчугом: его вознаграждение от этого не станет больше.

Примерно такие же мысли одолевали и «блюстителя чистоты», когда он, после того как судно вошло в румынский канал, возобновил разговор с рулевым, отложенный по причинам, уже известным читателю.

– Признайтесь, почтеннейший: сроду мы не были так близки к тому, чтобы отправиться в тартарары, как сегодня.

– Что правда, то правда! – согласился Янош Фабула.

– Но что за нужда была испытывать судьбу – может или не может человек потонуть в день святого Михаила?

– М-да! – крякнул Янош Фабула и хлебнул глоток из заветной фляжки. – Сколько жалованья вам положено за день?

– Двадцать крайцаров! – отвечал «блюститель».

– Кой черт принес вас сюда помирать за двадцать крайцаров? Я вас сюда не звал – уж это точно. Мне в день положены цельный форинт да вольные харчи, стало быть, на сорок крайцаров больше резону рисковать головой, чем вашей милости. Ну, так чего вы ко мне привязались?

«Блюститель» покачал головой и даже сдвинул с шапки башлык, чтобы подоходчивее растолковать свою мысль.

– А я вам, уважаемый, вот что скажу. По моему разумению, турецкая канонерка, что плывет за нами, преследует ваше судно, и «Святая Варвара» решила дать деру.

– Гм!.. – враз поперхнулся рулевой, да так сильно, что слова не мог из себя выдавить.

– Мое дело – сторона, – пожав плечами, продолжал «блюститель», – я на службе у австрийского государства, и на турок мне наплевать, но уж что я знаю – то знаю.

– Ну, тогда знайте то, чего не знаете! – вновь обрел голос Янош Фабула. – Преследует нас турецкий корабль, ясное дело, и в проток этот мы перебрались лишь затем, чтобы сбить турок со следа. А вся беда в том, что барышню эту белолицую собирались забрать в гарем султану, да отец ее воспротивился, вот и пришлось им из Турции бежать. И для нас теперь наипервейшая задача – поскорее на венгерской земле очутиться, а там уж султан не посмеет их преследовать… Вот, значит, я вам все как на духу выложил, и вы ко мне с расспросами больше не приставайте. Шли бы лучше к преславному образу Святой Варвары, и ежели волной загасило лампаду, то не грех бы снова ее затеплить. Да не забудьте возжечь три веточки освященной вербы, ежели, конечно, вы правоверный католик.

«Блюститель» достал из кармана огниво и, прежде чем уйти, не спеша ответствовал рулевому:

– Я-то, конечно, правоверный католик, а вот про вас сказывают, будто вы на корабле папист, а на суше кальвинист. Пока по воде плывете – молитесь, а сами ждете не дождетесь поскорей бы на берег да всласть выбраниться, чтобы душу отвести. И еще поговаривают, что не зря вас Янош Фабула кличут: фабула по-латыни означает «сказка». Ловко вы мне тут наплели, но я, конечно, всему поверил, так что уж вы на меня не серчайте.

– Вот так-то оно лучше. А теперь ступайте восвояси и сюда больше не показывайтесь, пока сам не позову.

Двадцати четырем гребцам понадобилось три часа, чтобы с того места, где их впервые заметили со «Святой Варвары», добраться до периградского острова, у которого Дунай делится на два рукава. Скалистые массивы острова целиком скрывали русло реки вверх по течению, и с канонерки невозможно было разглядеть, что происходит за скалами.

Уже на подходе к острову турки увидели плавающие корабельные останки, выброшенные на поверхность воды бурным водоворотом. Правда, то были обломки затонувшей мельницы, но поди тут разбери, корабль ли потерпел крушение или какая другая деревянная постройка развалилась.

Как только канонерка миновала Периграду, глазам турок предстал широкий рукав Дуная, обозримый на полторы мили.

Ни одного грузового судна не было видно ни на реке, ни на прибрежной стоянке. У берега колыхались на воде лишь рыбацкие лодки и плоскодонки.

Канонерка поднялась еще выше по течению, крейсируя в некоторых местах до середины Дуная и вновь возвращаясь к берегу. Турецкий судовой офицер выспрашивал у береговых стражников про грузовое судно, шедшее впереди. Но стражники ничего не видели, никакое судно мимо не проходило.

Поднявшись еще выше, турки настигли погонщиков «Святой Варвары». Командир канонерки и их подверг расспросам.

Погонщики – добрые славные сербы – как следует просветили турок, где им искать «Святую Варвару».

«Была, да сплыла: поглотил ее периградский омут с людьми, с поклажей, вот видите, даже трос оборвался».

Турки отпустили погонщиков, и те побрели дальше с громкими причитаниями: кто, мол, теперь станет с ними расплачиваться? (А сами у Оршовы вновь встретятся со «Святой Варварой» и потянут судно дальше.) Канонерке не оставалось ничего другого, кроме как повернуть несолоно хлебавши и плыть вниз по течению.

Возвратясь опять к периградскому острову, турки увидели пляшущую на волнах доску, которую почему-то не уносило течением. Выловили доску из воды и обнаружили, что в нее вбит железный крюк, от которого тянулся вниз канат: то была доска от лопасти мельничного колеса.

Когда вытянули канат, оказалось, что на конце у него прикреплен якорь: втащили якорь на борт: на якорном стержне крупными буквами было выжжено название судна – «Святая Варвара».

Как разыгралась катастрофа, было яснее ясного. Сперва лопнул трос, с помощью которого тянули «Святую Варвару»; судно бросило якорь, но якорь не выдержал нагрузки, корабль угодил в водоворот, и вот теперь его обломки плавают на волнах поверху, а люди покоятся на дне в глубокой каменной могиле.

– О, Аллах милосердный! Дозволь нам не следовать туда за ними.

Двух опасностей – острых скал Железных Ворот и столкновения с турецкой канонеркой – «Святой Варваре» удалось избежать; оставались еще две: бора и карантин в Оршове.

У Железных Ворот вздымающиеся по обе стороны Дуная отвесные скалы втискивают гигантскую реку в узкую, стосаженную горловину; устрашающий поток несется меж каменных стен, образуя водопады, и в иных местах низвергается с высоты двадцати восьми футов. Скалистые утесы словно бы слагаются из разных пластов, чередуя желтые, красноватые, зеленые оттенки, а верхний выступ их, подобно взлохмаченному зеленому чубу, венчают девственные леса из деревьев всевозможных пород и видов.