Я получал разные другие письма от казначея, канцлера и от других знатных людей, показывающие, какой промах допустили те из знатных англичан, которые писали о таком высокопоставленном лице, как князь [Годунов], как о любом другом, прося меня уладить недовольство, вызванное тем, что это плохо воспринято.
Мой ответ на письмо князя, по их обычаю писания ответов:
«Славный князь и благороднейший лорд Борис Федорович, Джером сын Уильяма Горсей бьет челом Вашей милости перед лицом всего света. Дай бог Вам, благороднейший лорд, здоровья и благополучия на многие лета. Вашей милости письма пришли ко мне в руки, они говорят о великом недовольстве, возникшем от ее величества королевских советников из-за недостаточного уважения в их письмах к Вашей высокой особе, а также из-за непризнания ими той великой милости, которую Вы оказываете подданным ее величества. Одно, благороднейший князь, случилось из-за незнания, другое — по недостатку данных, их высочества, в то время, когда писали письма, не знали о высоком положении, которое занимает Ваша милость и о бесценной поддержке, которую Вы оказываете, не было никого, кто мог бы им это объяснить. Второе случилось по недоразумению, иначе Ваше высочество могло бы справедливо осудить меня за непростительную вину. Поскольку это очень важно, я доверительно уведомил в своих письмах прошлой зимы, адресованных высоким лордам Королевского совета, не только о том, что богом Вам вручено управление, но и о том, что только благодаря Вам столь широкие привилегии были пожалованы купцам ее величества, а Ваше расположение к ним проявлялось также самыми разными путями. Эти письма, увы, в последнюю пасху потонули в море вместе с кораблем, грамотами и всем. Поэтому прошу терпения, благороднейший князь, не допустите Ваше милостивое расположение превратиться в гневное недовольство. С Вашей княжеской мудростью простите эту невольную вину ради меня, который познал столько Ваших милостей, положитесь на мою обязательную заботу, и Ваше княжеское ожидание будет удовлетворено. Приношу нижайшую благодарность за Ваш почетный подарок, посланный мне, я буду носить его за Ваше здоровье. Князь Василий относился ко мне с уважением и почтением, Уильям и Джон, главные агенты королевских купцов, поручили мне просить Вас, пока я буду отсутствовать, быть милостивым к ним; от них подношу Вашей милости пестрого боевого буйвола, 12 бульдогов, двух львов, три своры борзых и три пары другой хорошей породы. Господь да хранит Ваше высочество, благороднейший князь, с милосердием»[436].
Как я помню, около двух лет спустя случилось, что один негодяй, слуга компании, взял под ее залог у знатных людей, купцов и других царских подданных около 20 тыс. фунтов, растратил их, а потом без оснований они были взысканы с компании; в своих действиях против компании он был подкуплен канцлером Щелкаловым (Chanselore Shalcan), и по этому поводу от царя к королеве был послан гонец (messengere)[437].
В том же 1588 г. от ее величества был послан м-р доктор Флетчер (Doctor Fletcher) [438]; в это самое время в князе Борисе наметилась большая перемена, изменившая его прежнюю доброжелательность; это проявилось как в плохом отношении к компании, так и в дурном приеме, оказанном д-ру Флетчеру. Я сам в то время был в опале у царя из-за клеветы одного моего слуги, некоего Томаса Уостенема[439], который влюбился в ливонскую леди и, чтобы купить себе свободу, сговорившись с отвратительным человеком, Щелкаловым, врагом ее величества и ее подданных, клеветал, что я говорил у себя за столом о царе столь скверные вещи, что их нельзя и вымолвить. Это рассматривалось на заседании совета, состоявшего из людей царской крови (counsell of the bloode royalle), я был обвинен, и на меня за это серьезно жаловались ее величеству.
Названный Уостенем был награжден за это землями и жалованьем, женился на упомянутой дворянке, но очень скоро получил по заслугам. В том же самом месте он был предан ругани, побоям и осмеянию всех, проходивших по улице, пока не умер в бедственном положении. Несмотря на это, по необходимости, ее величеству было угодно вновь послать меня к царю и к князю Борису со своими письмами и поручениями.
Письмо от ее величества королевы к царю России, посланное через Джерома Горсея, эсквайра, агента ее величества, 1589[440]:
«Елизавета, божьей милостью королева Англии, Франции, Ирландии, защитница древнейшей католической и истинной христианской веры, прославленному и могущественному князю и государю Федору Ивановичу, царю всея Руси, великому князю Володимира, Московии, проч. Нашему дорогому брату и любезнейшему другу желаем полного здравия и процветания во всех великих делах. Письма, посланные Вами с нашим посланником Джильсом Флетчером, получены. Прочитав и обсудив важнейшие пункты, содержащиеся в них, отвечаем по порядку, коротко, не желая по разным причинам обсуждать эти дела до другого случая. Между тем Мы просим, чтобы главные дела вновь были рассмотрены Вашим величеством, надеясь, что Вы рассмотрите возможность согласиться на решение этого дела соответственно имеющейся между нами дружбе. Внезапная перемена Вашей братской любви видна из отношения к нашему посланнику, Джилъсу Флетчеру, такого, какого еще не видел никто из наших посланников от великих государей Европы и какое оказал упомянутому послу главный дьяк, канцлер, некто Щелкалов, старый враг наших подданных, назначенный, как нас информировали, судьей и участником в тех делах, которые были доверены послу. Все это дает повод подозревать, что Ваше величество ни теперь, ни ранее не был к нам расположен, чего не заслужило наше положение и звание. Великое бесчестье оказывалось нашему величеству, многочисленны обиды и оскорбления нашим подданным, торгующим в Вашем государстве со времен смерти нашего любезного брата, Вашего отца, царя Ивана Васильевича, блаженной памяти. Мы сдерживали свое недовольство, надеясь, что все исправится благодаря Вашей братской любви к нам; но теперь, в такой крайности, мы не можем дальше переносить эти обиды, как ни прискорбно; наше достоинство не позволяет этого, какой бы страны ни был государь. Поэтому мы желаем узнать, сделано ли это с царского ведома людьми на службе Вашего величества, желавшими не дружбы, а вражды между нами? Мы примем только лучшую сторону дела, объясняя Ваши письма в благоприятном смысле. Доставитель письма, наш любезный подданный и слуга Джером Горсей, эсквайр, против которого, судя по письму, Ваше величество имеет какое-то недовольство. Мы можем, несомненно, полагать (вследствие как собственных писем Вашего величества прежде, так и по уверению благородного князя Бориса Федоровича в том, что Горсей — человек, пользующийся Вашим расположением и заслужил доверие), что эти злонамеренные сведения против него исходят от тех, кто завидует его благополучию и хорошему мнению о нем Вашего величества. Поэтому мы просим Вас, наш любезнейший брат, сменить гнев на милость, оказать ему обычное расположение, чтобы он мог иметь свободный доступ и обращение для выполнения нашего поручения под Вашим царским покровительством. Мы также решили, на серьезном основании, в доказательство доверия нашему слуге, упомянутому Джерому Горсею, передать Вашему величеству некоторые поручения устно. Мы просим Вас выслушать их и отнестись с доверием к сказанному им, как мы будем доверять, в подобном же случае, любому Вашему слуге, имеющему Ваше поручение. Просим всемогущего бога сохранить Ваше величество в благополучии и здравии. Дано в нашем дворце в Гринвиче, 1 апреля, в лето бога нашего 1589, нашего царствования в 32 год».
Другое письмо, в основном того же содержания, было написано ее величеством к князю Борису и отправлено с названным м-ром Горсеем[441].
