— Вам подготовили новый маршрут. Идти в обход не обязательно. Ждите указаний.

«Ждите указаний… Ждите указаний…» Эти слова стали привычными, когда часы их бодрствования слились в дни, а потом и в недели. Из-за перерывов на сон и сложностей с управлением «прицепом» средняя скорость не превышала семидесяти километров в час. Однообразие проходящих недель нарушали сообщения Сенатсу, касавшиеся перемен ветров, погоды и местной биологии. Они больше не видели ни животных, ни планеров, хотя последние вызвали множество споров в Гнезде. О выигранном друзьями призовом фонде речи не заходило: ни один из них о нем не вспомнил, и никто из Гнезда почему-то тоже не стал об этом говорить.

Мужчины были попросту слишком заняты, чтобы часто задумываться о пропавших женщинах, хотя и забыть о них водителям не удавалось. Получив сообщение, что «Свечка» в общем готова и Бен предлагает немедленно загрузить ее и отправить к «городу» аборигенов со свежим экипажем, Ник и Эрни горячо возмутились. Они пытались воззвать к логике: Эрни утверждал, что из переговоров с женами во время первого рейса они с Ником составили лучшее представление о маршруте и его трудностях, чем кто-либо иной. Бен возразил, что их переговоры слушало все Гнездо, а если понадобится, можно повторно прослушать запись. Ник поддержал напарника, указав, что в сообщениях могли быть смысловые оттенки, которые улавливают только те, кто хорошо знал говорящих. Этот довод был нечестным по отношению к неженатому еще Облаку, но никто из водителей сейчас не заботился о честности. В глубине души Бен, как всякий холостяк на его месте, усомнился в весомости последнего аргумента, но опасался навлечь на себя презрение — и не только овдовевших мужчин — за то, что берется судить вне пределов своей компетенции.

Он попытался напомнить о цене времени. Ник ответил напоминанием о цене опыта: они с Эрни единственные, за исключением Марии и Джесси, кто удалялся прежде от Гнезда. На этом Облако сдался, согласившись дождаться их возвращения, но воспользовался их же аргументами, чтобы настоять на включении в экипаж еще двоих водителей, которым следовало набраться опыта.

Эрни с намеком осведомился:

— А «Свечка» может вместить шестерых?

Координатор едва не выдал себя, спросив, каких шестерых, но вовремя опомнился:

— Сможет к вашему возвращению.

Возражать, что места для шестерых скорее всего не понадобится, было явно неразумно и, возможно, все-таки ошибочно. Разумная жизнь, даже если это иной разум, дорого стоит в глазах всех цивилизованных существ. Виды, пережившие периоды войн и достигшие стадии межзвездных путешествий, практически всегда оказываются цивилизованными.

Бен сдержал слово. К возвращению Ника и Эрни в Гнездо второй танкер был готов, загружен и перестроен так, чтобы, если понадобится, удобно разместить в нем женщин. Возник новый спор, в котором водители настаивали, или пытались настоять, на немедленном выходе в рейс на горячую сторону, хотя невооруженным взглядом было видно, как они вымотаны. Этот спор выиграл Бен, которому пришлось пообещать, что «Свечка» без них не отправится, так что прошел еще почти год по счету Полупечки, пока врачи сочли этих двоих годными к работе.

Кабину «Студня», само собой, обследовали без промедления, хотя работу пришлось перепоручить жучкам. Чтобы впустить в машину живых исследователей, ее пришлось бы ввести в шлюз и залить водой, а значит, уничтожить все свидетельства, какие в ней могли оказаться.

Быстро выяснилось, что можно отламывать маленькие кусочки, не уничтожая всю ветвь. В пыль обращались только два-три ее диаметра по обе стороны разлома. Таким образом, обрезав с двух сторон достаточно длинный кусок стебля, удавалось получить целый, неповрежденный по-видимому, образец. Поскольку цистерна оказалась тоже полна этим добром, недостатка в образцах не ощущалось. После нескольких неудачных попыток подхватить вырезанные ветви до их падения на пол материал был доставлен в «лаборатории под открытым небом», и осчастливленные биологи и химики задали работу своим жучкам.

Ткани образцов по составу не слишком отличались от уже исследованной местной растительности. Правда, они были жесткими, а не гибкими, и кто-то наконец догадался, что растения, происходившие с горячей стороны планеты, попросту замерзли. Их попробовали отогреть до температуры, которую предсказывали данные спутников и радиационная теория для той широты горячего полушария, на которой располагался «город». Задолго до того, как эта температура была достигнута, экспериментальные образцы ветвей стали гибкими, как веревки. Кое-кто из ученых стал задумываться про себя, не с останками ли разумных аборигенов они работают, но эта гипотеза ни разу не высказывалась вслух до отправления «Свечки». У Бена эта мысль возникала, но он предпочел промолчать, чтобы Эрни опять не разволновался.

Разговоры пошли в открытую, когда у отогретых ветвей, или корней, или лоз, или что бы то ни было появились тонкие побеги. Оказалось, что растения сохранили жизнеспособность.

Об этом почти сразу доложили Бену Облако, которому теперь пришлось решать, передавать ли эти сведения, и в каком объеме, довольно далекой уже экспедиции. С одной стороны, такая информация представлялась чрезвычайно важной для тех, кто, вероятно, вступит в прямой контакт с аборигенами. С другой — Ник и Эрни, вероятно, испытают неловкость, узнав, что, обследуя кабину «Студня», они, возможно, расчленили одного из представителей народа, с которым намеревались встретиться.

Или, учитывая судьбу их жен, не испытают.

Вторую пару водителей составляли супруги: Пэм Кнехт и Ахмет Джинн Папоротник. Папоротники могли завести дискуссию, чтобы отвлечь мужчин от мрачных мыслей. Бен надеялся, что происхождение супружеской четы из мира-колонии с гравитацией полтора g, сформировавшего низкорослое, коренастое и чрезвычайно крепкое население, не сыграет существенной роли, но его заботил запас терпения у Эрни.

Бен все еще пребывал в нерешительности — до возможной встречи экипажа с населением дневной стороны времени оставалось в избытке, — когда открылось новое обстоятельство.

Один из множества коротких обломков, валявшихся на полу «Студня», попал в число отогретых образцов. Он отказался оживать: не приобрел гибкости и не выпустил отростков. Выдержав его несколько дней сперва с другими образцами, потом отдельно, его отобрали для более подробного изучения. Уже известно было, что жизнь на Полупечке состоит в основном из углерода, с небольшими включениями азота, кислорода и таких металлов, как железо и титан. Сложность строения живых систем обеспечивалась не водородными связями между белками и углеводородами и внутри их, а фуллеренами и нанотрубками различной величины и формы, связанными семи-, пяти- и восьми-членными циклами, случайным образом расположенными в матрице из шестичленных циклов. «Протоплазма» на молекулярном уровне была значительно грубее, чем все известное до сих пор химикам-людям, и ее особенности внесли существенный вклад в рост кривой «докторских в час», которой похвалялся Бен.

Выделенный фрагмент был совсем иным. В нем обнаружилось некоторое количество углерода и немного железа, но в основном натрий, кальций и столько фосфора, сколько ни разу еще не встречалось в тканях местных организмов, а углеродные связи были большей части тетраэдрическими. Причина обнаружилась не сразу и только тогда, когда один из химиков, оторвавшись от дифракционного спектрометра и смутного узора, который он передавал на монитор, взглянул на образец невооруженным глазом.

Тогда он вызвал медика, которому хватило одного взгляда.

Сучок оказался обугленным остатком человеческого мизинца. Это открытие поставило перед Беном еще более трудную задачу, хотя и другого рода. И заставило его решать ее не откладывая. Так он и сделал, передав далекой «Энни» самый сдержанный и краткий доклад.

— Только палец? — немедленно спросила маленькая Пэм, не дав опомниться теперь уже несомненно овдовевшим мужчинам.

В вопросе было неподдельное и оправданное любопытство, но кроме того — попытка смягчить удар, который нанесло им это известие. В сущности, это было ни к чему: Ник и даже Эрни за прошедшие недели почти смирились с неизбежностью этого факта.