- Да сыпь побольше, не жалей.
- Да мне не жалко. Тебе пока нельзя ни крепкого, ни жирного, ни острого - желудок у тебя, как у младенца сейчас. Вот слабый чай или бульон с сухарем - то, что надо.
- Да я понимаю. Так из вредности говорю.
Генка, молча прихлёбывал чай, грыз свой сухарь, потом закурил:
- Ты, Женька, правильный мужик - все для меня сделал и вопросов никаких не задавал. Я, знаешь ли, вор не из последних, и точно тебе говорю, был бы ты из братвы - далеко бы пошел.... Но у каждого свой путь.. Я вот хотел со своего сойти. Да не просто это - чуть жизни не лишился. После последней отсидки, а я в тюрьме больше прожил, чем на свободе, решил работать начать и с блатной жизнью завязать. Пошел в контору, нанялся шурфы бить, золотишко мыть, думал, насобираю деньжат поеду домой в Свердловск, женюсь, буду жить, как человек. Но, говорю же, со своей колеи сойти, видно, не каждому суждено. Там на шурфах контингент сплошь из блатных. Золото подворовывают все. Особенно ценились, конечно, самородки, но и песочком не брезговали. Проверки начальство и "мусора" устраивали жестокие - если находили золото, били сильно, могли и убить. Когда проверки устраивались никто знать, конечно, не должен был..., но иногда все же, видимо, знали. Там был среди своих стукачок, а, может и не один. Друг друга боялись, подставляли, грызлись, как псы голодные..., но при мне, правда, до мокрого дела ни разу не доходило....
Генка закурил следующую сигарету, попросил еще чаю и продолжил:
- А я ж себе поклялся, что чужого больше не возьму. И ни разу не взял ни грамма - ни песка, ни самородка. Таким своим поведением я ..., как их назвать-то - коллегам, что ли - сильно не нравился. Да оно и понятно - не верили они мне - думали, ссучился и стучу начальству, я бы и сам точно так же думал.... В общем, решили они от меня избавиться. Вижу по разговорам их, по переглядываниям - что-то они задумали. А я давно понял, что они, скорее всего, могут сделать - при проверке найдут у меня в вещах золотишко - тут меня или пристрелят "мусора" с начальством, или так изобьют, что я сам с этой работы уйду. Понятно, что ни то, ни другое мне никак не подходило. Поэтому я вещи свои регулярно проверял, а заодно и этих фраеров тоже - я же по блатной профессии своей "щипач", ну, карманник по-вашему. Мне все их карманы и сумки обшмонать дело плевое - пока он ложку ко рту несет, я уже все, что у него за пазухой посмотрю и обратно положу. Знал я и где их схроны в лесу находятся, и там уже все посмотрел, и на всякий случай где что самое ценное лежит, хорошо запомнил.... А ну, Жека, дай еще сигаретку, сейчас уже закончу.
- Во-о-т, значит... в последний день пришел я с ночной смены, переоделся, захожу в балок отметиться вижу, сидят начальники и "мусор" при них. Говорят мне многозначительно: "Проверка личных вещей, Шубин, пошли в твой вагончик". Ну, пошли мы, а из всех балков повылазили эти фраера, ухмыляются. Пришли. Мент на улице остался, а контролер давай по сумке моей шнырять. Ну, и точно - вынимает мешочек с песком. Только он рот открыл "мусора" звать, как я его за дверь-то и выбросил, а ее на щеколды закрыл. Я к своей двери еще две щеколды приделал, кроме родной, - с самого верха, и с самого низа. Так что пока они сообразят, как дверь открыть, у меня время лишнее будет. А сам в окно. В балках на такой случай на окне решетки стоят, но я свою давно съемной сделал, тоже как раз на такой случай. Окно в моем вагончике на лес выходило. Туда я и побежал. Недалеко ушел, слышу что-то заголосили, не иначе, как в балок вошли. Припустил я быстрее, добежал до схрона, где у одного наиподлейшего фраера самое ценное хранилось. Взял его рюкзачок, карабин с патронами и ходу к заливу. А вот еду взять не успел - у меня в лесу была припрятана тушенка, сухари, курево, но туда возвращаться уже нельзя было. Три дня шел, ел ягоды и воду пил. Ослабел сильно и на какой-то коряге споткнулся и ногу вывихнул или сломал, не знаю, но идти дальше почти не мог. Палку нашел какую-то, костыль сделал, и где ползком, где пешком добрался до тропы. По ней и на ту хибару и вышел. Нашел бумагу и бутылку, решил, что записка в бутылке - мой последний шанс, хотя и почти невероятный. А вот оказалось, Бог мне помогает. Не знаю почему.
На заливе послышался стук двигателя - это шел вызванный Женькой баркас с фельдшером. Он осмотрел ногу и сказал, что нужно делать рентген, а дальше видно будет:
- Думаю перелом, но не исключен и вывих.
- А осложнений нет? Какая-то там опухоль черная...
- Да нет, - говорит фельдшер, - думаю, обойдется. Давай помоги его на баркас завести.
Женя зашел со стороны больной ноги и повел Генку по трапу на борт. На прощание обнялись:
- Давай, Генка, лечись, всего тебе хорошего.
- Жека, я твой должник по гроб жизни, там в моем рюкзаке что найдешь - все твое. Ты мужик правильный, найдешь применение, не сомневаюсь. Давай, друг, прощай, здоров будь.
В оставленном рюкзаке Женя нашел завернутый в тряпку тяжелый не по размеру предмет. Развернул и увидел поразительный по форме и размеру золотой самородок. Место ему было в лучших геологических музеях мира, а находился он на краю земли, на Богом забытом маяке, в руках мало кому известного паренька - Женьки Болванова. Самородок представлял собой словно бы специально отлитую скульптором фигуру вставшего на дыбы медведя высотой около 20 сантиметров.
Впрочем, был ли этот маяк на самом деле забыт Богом, у Женьки через несколько лет возникли сильные сомнения.
Надо сказать, что самородком этим Женька ничуть не дорожил - всем его показывал, оставлял в чемодане, который сдавал на время летних практик в камеру хранения в общежитии. И странное дело, никто за пять лет учебы на это сокровище не покусился - ни многочисленные Женькины знакомые, ни милиция, до которой, казалось бы, за это время должны были бы какие-то слухи о неучтенном золотом самородке дойти.
5.Сватовство.
В субботу, как и обещал Евгений Александрович Зазорин, к воротам воинской части подкатили две белые "Волги". В одной ехал Евгений Александрович, во второй - охрана. Утреннее построение только что закончилось, и студенты строем направлялись в столовую, сонными голосами распевая строевые песни. Руководство вооруженными силами вряд ли одобрило бы " Как родная меня мать провожала", звучавшую, как явная фронда, но майор Кудряшов, дежуривший в этот день, пребывал в благодушном настроении и особенно в слова не вслушивался. Евгений Александрович вошел в столовую, когда все уже расселись за столы. Костя Чирвин, увидев генерала, вскочил и завопил что было сил: "Батарея смирна-а-а-а-а!!!". Майор Кудряшов лениво повернулся, думая, что это очередная выходка его плохо управляемых подчиненных, и тут же подскочил, как ужаленный. Схватив фуражку, он бегом побежал к незнакомому генералу и, как водится, доложил, что происшествий на курсах нет, а контингент завтракает.
- Ладно, майор, знаю я, что происшествий у вас никогда не бывает. Кто свататься поедет от руководства?
- К кому свататься? - Обалдело спросил Кудряшов.
- Что значит к кому? К цыганам.
- К цыганам..., - глаза у майора начали смотреть в разные стороны - явный признак того, что сейчас майор чего-нибудь соврет, - подполковник Рогов поедет, товарищ генерал. Кудряшов, конечно, понимал, что только что поставил в трудное положение своего непосредственного начальника. Но сознаться в том, что дежурный офицер не знает ровным счетом ничего о деле, по которому в часть приехал генерал, было еще хуже.
- Сам поедет? Ну, так зови его майор, времени нет, мне еще в Питер на совещание надо успеть.
- Курсант Баранов, знаешь, где подполковник живет? - спрашивает Кудряшов.
- Знаю, товарищ майор.
- Ну, так пулей за ним, бегом марш!
- Куда бегом, - не спеша произнес Евгений Александрович, - этак мы за день не управимся. Машину мою возьми, курсант.
