Сектор контрпропаганды, по всей видимости (прямых свидетельств тому нет, и даже информанты из других секторов не спешили делиться информацией о нём), занимался подбором информации, опровергающей «западные» утверждения об СССР, и её распространением. Во всяком случае, судя по стенограммам «брифингов» в ЦК КПСС для советских журналистов, подобные опровержения западной «клеветы» были там явлением распространенным, хотя и оглашались преимущественно заместителями заведующего отделом[20].

В чём же заключалась повседневная служебная деятельность сотрудников отдела? Из множества коммуникативных практик, в которые она была облечена, я говорил выше о мониторинге и кадровой политике. В целом ЦК КПСС был организацией, предпочитавшей вербальные формы коммуникации и очень неохотно фиксировавшей свою «внутренюю кухню» на каких‑либо письменных носителях, тем более имеющих характер официальных документов. Достаточно сказать, что из ЦК КПСС в курируемые ею организации никогда не поступало никаких официальных бумаг, за исключением общих решений Политбюро ЦК КПСС и Совета Министров СССР. В редких случаях руководителю организации для ознакомления могло быть послано — с фельдкурьером — касающееся его решение секретариата ЦК КПСС, которое должно было в течение недели (если это не документ повышенной секретности, возвращаемый сразу после прочтения) вернуться в Общий отдел ЦК КПСС. Не могло быть и речи о том, чтобы инструктор ЦК КПСС представил курируемому им чиновнику какое‑либо распоряжение на официальном бланке ЦК.

То же самое касалось многочисленных форм коммуникации, которыми занимались сотрудники аппарата. Термин «телефонное право», получивший распространение во времена перестройки, не вполне описывал существовавшую практику коммуникации, но справедливо фиксировал внимание на её скрытом и вербальном характере. Помимо этого большое значение имели различные формы совещаний и консультаций, которые, как правило, не фиксировались официально, но следы их можно найти в рабочих записных книжках сотрудников аппарата и других приглашенных на эти мероприятия лиц. При отсутствии официальных стенограмм их участникам позволялось делать подобные записи, поскольку без них, в отсутствие официальных распоряжений на официальных бланках, любая деятельность если и не остановилась, то неизбежно привела бы к существенным искажениям.

Важным в этом отношении было и сложное устройство руководства самим отделом со стороны его куратора — Михаила Суслова, сочетавшее формальный и неформальный механизмы влияния. Формальный механизм был устроен строго иерархически. Отделом Суслов руководил в основном через упоминавшегося выше рабочего секретаря ЦК КПСС по идеологии, который в письменной (накладывая резолюции на документы) или устной форме передавал распоряжения заведующему отделом, а тот спускал их ниже — своим заместителям, передававшим его ниже по цепочке заведующим секторами, а те — инструкторам. Рядовые инструктора или даже заведующие секторами могли проработать в Отделе несколько десятилетий и ни разу не попасть в кабинет Суслова. Единственным способом поглядеть на него или других членов Политбюро вблизи было участие в партсобраниях аппарата, на которых эпизодически выступал кто‑то из вождей.

Другой способ руководства Отделом был через помощников Суслова, которые могли позвонить лично нужному им в данный момент сотруднику аппарата с официальной, полуофициальной или совсем неофициальной просьбой или вопросом. Далеко не всегда это делалось по заданию самого Суслова. Помощники вполне могли предварительно разобраться в заинтересовавших их вопросах, прежде чем доложить о них шефу, а то и откровенно плести свои интриги. На последних, в частности, «погорел» один из них — Владимир Воронцов. Он был членом команды Суслова ещё с 1930‑х годов, занимал пост его помощника в 1953–1966 годах и был ключевой фигурой в борьбе группы сталинистов‑антисемитов (и старшей сестры Маяковского — Людмилы) с влиянием Лили Брик в сфере интерпретации интеллектуального и освоения материального наследия Владимира Маяковского. В результате он был уволен из ЦК КПСС, по словам Алексея Козловского, с устной формулировкой «за действия, направленные на ухудшение отношений между советской и французской коммунистическими партиями». Сестра Лили Брик — Эльза Триоле была замужем за поэтом Луи Арагоном, влиятельным в руководстве французской компартии. И после очередной скандальной публикации в адрес Брик, инспирированной Воронцовым, Арагон напрямую обратился с протестом к Суслову[21].

Помимо взаимодействия с руководством, к числу других распространенных практик работы сотрудников аппарата ЦК КПСС я отношу внешние контакты за пределами здания ЦК, экспертные совещания, координация аппарата ЦК с курируемыми им учреждениями (в частности «брифинги») и координация между отделами внутри аппарата ЦК.

Курировавший то или иное направление деятельности сотрудник отдела, как говорилось выше, отвечал за состояние дел в нескольких подведомственных ему организациях. У него было несколько способов узнавать, как обстоят в них дела.

Помимо поступающих из организации бумаг (например, ежегодных или квартальных отчётов организации перед своим министерством или перед Советом министров; экземпляров изданий, которые она публиковала; протоколов заседаний партбюро и т. п.), важными источниками были звонки от руководителей организации инструктору или наоборот. Встречи руководителей и ключевых сотрудников курируемых организаций с инструктором ЦК у него в кабинете на Старой площади также были нормой. Многие из этих людей были рады оказаться на подобной встрече, поскольку помимо решения деловых вопросов (или оглашения жалоб на коллег) она давала возможность хорошо и дешево поесть в цековском буфете (а то и, по приглашению сотрудника — в столовой, предлагавшей более широкое меню), а также купить там что‑либо дефицитное и высококачественное (мясные «полуфабрикаты», фрукты, качественный алкоголь, хорошие книги) домой.

Сам инструктор отдела также периодически появлялся в курируемой организации. Однако его визиты были приурочены, как правило, к каким‑то крупным мероприятиям в ней — например, проведению коллегии министерства или ведомства; перевыборам парторга; собранию с проработкой провинившихся в идеологических или иных грехах. Впрочем, были и визиты, связанные с текущим мониторингом, например, для контроля за проведением работ на крупном объекте (строительстве крупной типографии, здания нового НИИ).

Другим источником информации для аппаратчиков служили совещания с экспертами, проходившие уже на партийной территории — либо в самом здании ЦК, либо в партийных учреждениях, таких как АОН и ИМЛ, либо, в случае подготовки особо важных бумаг, — на партийных дачах. Такие совещания собирались обычно в порядке обсуждения важной, с точки зрения аппарата либо руководства партии, темы. По ней отдел пропаганды должен был подготовить «Записку», включавшую описание проблемы и предложение по мерам её разрешения. Другой причиной созыва совещаний могла быть подготовка больших докладов или выступлений первых лиц (например, на предстоящем съезде партии). Участниками совещаний обычно были люди из обкомов и республиканских комитетов партии, партийных научных и образовательных учреждений, припартийных научных учреждений (таких, как ИМРД, ИНИОН, ИМЭМО, ИЭМСС, Институт США и Канады и другие страноведческие институты), академических институтов и ведомственных НИИ, вузов (в первую очередь МГУ), редакций как партийных, так и прочих изданий, творческих союзов и псевдообщественных организаций.

В принципе круг людей, принимавших участие в таких совещаниях, мог быть достаточно широк. Он охватывал значительную часть той интеллигенции, которая напрямую коммуницировала с представителями аппарата, вполне искренне считала себя сторонниками существующей модели власти и, более того, тайно или открыто гордилась причастностью к ней. В этой связи воспроизводимая со времен эпохи перестройки во внутрироссийском дискурсе модель взаимоотношений партаппарата с интелигенцией нуждается в принципиальном пересмотре.