– Он наложил на себя руки! – пролепетал Маниелли, таращась на тело. – Здесь и сейчас… Он наложил на себя руки!

«Ухнул наш шанс что-нибудь выяснить», – с досадой подумал Пол.

Молодой лейтенант потрясенно смотрел на труп:

– Вот так беда! Господи, господи…

– Расскажи об этом Эйвери.

Но Маниелли словно парализовало.

Пол крепко взял его за руку:

– Уинс… расскажи Эйвери. Ты меня слышишь?

– Что? Ах, Эндрю… Я сообщу ему, да.

Стоит привязать Хайнслеру к поясу несколько гантель из спортзала, и он утонет в море, но иллюминаторы на «Манхэттене» лишь восемь дюймов шириной. Коридоры уже наполнялись пассажирами, готовыми к высадке на берег, – с корабля труп не вынести. Придется подождать. Шуман накрыл тело Хайнслера одеялом, повернув его голову так, словно тот спал, затем тщательно сполоснул руки в маленькой раковине, чтобы смыть следы яда.

Десять минут спустя в дверь постучали, и Пол снова впустил Маниелли.

– Эндрю пытается связаться с Гордоном, – сказал Уинс. – В Вашингтоне полночь, но он разыщет.

Лейтенант смотрел на труп как завороженный, потом спросил Пола:

– Ты вещи собрал? Готов к высадке?

– Переодеться надо, – ответил Шуман, глядя на свои боксерские шорты и майку.

– Тогда переодевайся и иди наверх. Эндрю говорит, нельзя, мол, чтобы ситуация выглядела мерзко: ты исчезаешь вместе с этим парнем, а потом начальство не может его найти. Через полчаса встречаемся на палубе у левого борта.

В последний раз взглянув на Хайнслера, Пол взял чемодан, бритвенные принадлежности и отправился в душевую. Там он вымылся, побрился, надел белую рубашку и серые фланелевые брюки, а коричневую шляпу стетсон оставил в чемодане: у троих или четверых пассажиров их трилби и канотье уже улетели за борт.

Десять минут спустя, озаренный слабым утренним светом, Шуман шагал по дубовому настилу палубы. Опершись на леер, закурил «Честерфилд».

Пол задумался о толстяке, только что наложившем на себя руки. Не понимал он самоубийц. Наверное, ключ к разгадке давали глаза носильщика. Горящие глаза фанатика. Хайнслер напомнил ему героев недавно прочитанной книги. Какой же именно? Ах да, про прихожан, которым морочил голову проповедник в «Элмере Гентри», популярном романе Синклера Льюиса.

«Я люблю фюрера. Я готов на все ради него и ради его партии».

Лишать себя жизни при таких обстоятельствах – чистое безумие. Но сильнее пугало то, что случившееся говорило о серой полоске берега, которую сейчас обозревал Шуман. Сколько там одержимых такой страстью? Бандиты, подобные Голландцу Шульцу и Багси Сигелу, опасны, но их можно понять. А поступок Хайнслера, его горящий взгляд, всепоглощающая преданность – аномалия. Таких объектов у Пола прежде не было.

Размышление прервали: к Полу направлялся молодой негр в форменном синем джемпере олимпийской сборной США и в шортах, выставляющих напоказ сильные ноги.

– Как ваши дела, сэр? – спросил негр, когда они обменялись приветственными кивками.

– Хорошо, – ответил Пол. – А ваши?

– Обожаю утренний воздух. Здесь он куда чище, чем в Кливленде или Нью-Йорке.

Оба стали смотреть на воду.

– Сегодня я видел, как вы спаррингуете. Вы профессионал?

– Старик вроде меня профессионал? Нет, я просто тренируюсь.

– Я Джесси.

– Сэр, я знаю, кто вы! Пуля из штата Огайо.

Они пожали друг другу руки, Пол назвал свое имя. Вопреки случившемуся в каюте, губы у него растягивались в улыбке.

– Я смотрел репортажи о прошлогоднем турнире Западной конференции. Ну, о том, в Энн-Арборе. Вы побили три мировых рекорда и поравнялись еще с одним. Я раз десять тот репортаж пересматривал. Да вам, наверное, надоело от всех об этом слушать…

– Не надоело, сэр, нисколько! – возразил Джесси Оуэнс. – Удивляюсь тому, что люди так внимательно следят за моей карьерой. Просто ведь прыгаю и бегаю… Почему-то я почти не видел вас, Пол, во время рейса.

– Нет, я тут был, – уклончиво ответил Пол.

Неужели Оуэнс знает о гибели Хайнслера? Он слышал разговоры? Углядел, как Пол схватил толстяка у трубы на верхней палубе? Нет, знал бы – волновался бы сильнее. У олимпийца другое на уме…

Шуман кивнул на нижнюю палубу:

– Такого большого спортзала я в жизни не видывал. Вам он нравится?

– Хорошо, что есть шанс тренироваться, но дорожка не должна двигаться и уж точно не должна качаться вверх-вниз, как было пару дней назад. Скорее бы на земляную или на гаревую.

– Так я спарринговал с боксером сборной?

– Да. Он славный парень. Я как-то с ним разговаривал.

– И боксирует хорошо, – добавил Пол без особого энтузиазма.

– Наверное, – отозвался легкоатлет.

Он прекрасно понимал, что боксеры отнюдь не сильнейшая часть сборной США, но критиковать товарища по команде не желал. Пол слышал, что Оуэнс очень дружелюбен, – накануне вечером Джесси стал вторым по популярности олимпийцем на борту «Манхэттена», уступив лишь бегуну-стайеру Гленну Каннингэму.

– Я угостил бы вас сигаретой…

– Спасибо, только не меня! – засмеялся Оуэнс.

– Устал предлагать тут покурить или из фляги моей хлебнуть. Вы, ребята, слишком здоровые.

Оуэнс снова засмеялся, потом взглянул на море:

– Пол, у меня есть вопрос. Вы тут официально?

– Официально?

– Ну, от Олимпийского комитета? Или вы чей-то телохранитель?

– Я? С чего вы так решили?

– Просто вы… на солдата похожи. Еще я видел вас на спарринге. Драться вы умеете.

– Я был на войне. Наверное, это вы заметили.

– Возможно, – отозвался Оуэнс, но тут же добавил: – Хотя с тех пор двадцать лет прошло. Еще вы с двумя парнями разговаривали. Они из военно-морских сил. Мы слышали их беседы с членами экипажа.

«Господи, опять наводками сорят…»

– С ними я здесь познакомился, – сказал Пол. – А с вами, ребята, я плыву за компанию… Я журналист, пишу статьи о спорте, точнее о боксе в Берлине, на Олимпиаде.

– Ясно… – кивнул Оуэнс и на минуту задумался. – Раз вы журналист, то, может, что-то знаете… Я хотел спросить, не слышали ли вы что-нибудь о тех двоих?

Оуэнс показал на бегунов, которые тренировались в паре: бегали по палубе и передавали друг другу эстафетную палочку. Казалось, они быстрее молнии.

– Кто это? – спросил Пол.

– Сэм Столлер и Марти Гликман. Хорошие бегуны, одни из лучших в команде. Но поговаривают, что они могут не выступить. Вы ничего об этом не слышали?

– Нет, не слышал. Они не прошли квалификацию? Травму получили?

– Нет, дело в том, что они евреи.

Пол покачал головой. Вспомнилась полемика о неприятии Гитлером евреев, протесты и разговоры о переносе Олимпиады. Некоторым хотелось даже, чтобы американская команда ее бойкотировала. Деймон Раньон кипел от злости. С какой стати, мол, Олимпийскому комитету США отстранять спортсменов только потому, что они евреи?

– Досадно получится… Справедливостью тут и не пахнет!

– Нет, сэр, не пахнет. Вот я и подумал: вдруг вы что-то слышали.

– Увы, дружище, я ничего не знаю.

К ним присоединился еще один негр, представившийся Ральфом Меткалфом. Шуман знал и его: на Олимпиаде тридцать второго года в Лос-Анджелесе Меткалф завоевал несколько медалей.

Оуэнс заметил, что с верхней палубы на них смотрит Маниелли. Лейтенант кивнул и направился к трапу.

– Сюда идет ваш приятель, – сказал олимпиец. – Тот, с которым вы познакомились на «Манхэттене».

Судя по хитрой ухмылке, он не слишком поверил словам Пола. Уставившись на приближающуюся полоску берега, Оуэнс добавил:

– Мы почти в Германии. Вот уж не думал, что буду так путешествовать. Порой жизнь удивляет не на шутку.

– Да уж, – согласился Пол, и спортсмены попрощались с ним.

Подошел Маниелли, встал рядом и, отвернувшись от ветра, скрутил папиросу.

– Это был Оуэнс?

Пол вытащил пачку «Честерфилда», закурил, прикрыв сигарету ладонью, и протянул спички лейтенанту.

– Ага, отличный парень, – ответил Шуман, а про себя подумал: «Только чересчур смекалистый».