У нас была практика и мы с Михой тусовались на этой самой практике, параллельно раздумывая, как же назвать нашу группу. Всякие разные были названия. "Апокалипсис" — я сидел дома, рожал-рожал, прихожу к Мишке и кричу — "Апокалипсис"! "Конец Света"! Наша тема! Еще был "Зарезанный Одуванчик". Хотелось элемента безбашенности, хотелось вытащить что-то из крайностей. А крайностей-то было много, мы хотели охватить большой спектр тем для наших песен. Всегда хотелось пройти от безбашенного прикола до серьезного, концептуального, но ни в коем случае не затрагивать ни политические, ни социальные элементы. Создавать свой мир хотелось. Мы до сих пор, между прочим, в нем и живем.

В принципе, учиться ни мне, ни Мишке не нравилось. Даже рисование не нравилось. Разве что физкультура. Отсюда и были бесконечные внутренние протесты против всей этой системы. Я все время выдумывал себе внутренний идеал, думал — где бы учиться, в чем жить — и ничего соответствующего своему внутреннему идеалу найти не мог. И у Михи была такая же тема.

Чем жили рокеры другого поколения? Думаю, нам повезло гораздо больше. За наши взгляды нас не прессовали, за рокерскую атрибутику нас уже не вылавливали. Мы родились уже в новом времени, но захватили старое — это был такой переходный период. Повторять кому-то путь "Алисы" уже не реально, а повторять наш путь — очень сложно. Потому что тогда все эти коммерческие структуры только едва-едва вставали на ноги, не было еще понятия "попсации" рокерской культуры. Была, разве что, "Красная волна". Но этой темы можно коснуться позже.

Так получилось, что нам с Мишкой нужно было срочно придумать название. Для этого мы специально собрались и сели думать. В конце концов, решили, чтобы присутствовало нечто такое, как я уже говорил, безбашенное. И вспомнили мы про шута. Подразумевается здесь возможность шизовать — мы же тогда шизовали в любой ситуации, в какой бы то ни было. Мы оттягивались вовсю и все время попадали в разные истории. Общались, предположим, на летней практике с самыми разными людьми и разными способами.

Нам дали определенный объём работы, который мы, в результате, так и не смогли сделать. В Инженерном замке было очень много интереснейших объектов. К примеру женские туалеты. А мы, реставраторы, на протяжении целых трех курсов, проходили малярку. Побелка там, покраска, кафель и прочее. Те, кто учились хорошо, имели перспективы ездить на какие-то более значимые и интересные объекты. А у нас с Михой таких перспектив не имелось, поскольку забили мы на учебу с самого начала. Миха еще рыпался, хотел какие-то оценки получать, я же — нет.

Женские туалеты в замке высотой этажа в два. Приходили мы в эти туалеты. Забирались на огромные козлы и там спали. Если кто-то в туалет заходил, мы начинали басами орать — "Да что тут еще! Работа кипит! А ну, береги голову!". А когда все уходили, мы снова либо спать ложились, либо просто дурака валяли.

Когда мы туда только оформлялись, то пришли в отдел кадров и женщина какая-то нам говорит — "Ну все, завтра на работу…".

И вышла.

Нам стало скучно, мы нашли у нее на столе какую-то круглую печать и я, не будь дураком, этой печатью весь лоб разукрасил. Михе это понравилось и он сделал так же. Когда вошла эта тетка-начальница, то по лицу ее было видно — "ну и работнички!…" В общем, у нас так принято — если один что-то придумает, второй это тут же развивает.

В столовую мы ходили так: Миха был покойник, я — вурдалак. Спецовки у нас были дико рваные, грязные, все в побелке, в краске. Мы в этих спецовках перлись через длинный коридор в столовую. А там собирались люди разные — бухгалтера, научные сотрудники, инженеры, в общем, те, кто умели держать себя в руках. А мы занимались такой игрой — держали один поднос вдвоем и кто первым отпустит, тот проиграл. Ну, иногда, роняли. Но граждане смотрели на наш внешний вид, а замечаний не делали. Должно, боялись.

Часто знакомились со всякими мужиками, которые устраивались на работу — они начинали рассуждать о профессиях, о деньгах, а мы говорили, что все это фигня и не стоит голову ломать. Это было не злобно и не обидно, но, как-то неприемлемо, что ли.

Подобных себе мы тогда практически не встречали. Они были, конечно, но они были не в нашем поколении. Свин, Гаркуша — они были, но они не из наших. Многие из них в алкоголизм уходили.

В общем, придумали мы называние "Король шутов". То есть, безбашенность и серьезность вместе, ибо мы к творчеству относились очень серьезно, а в жизни были и рассеянные, и безбашенные, но когда начиналась музыка, работа — это все сразу уходило. На работе безбашенность не предусматривалась.

Как раз под названием "Король шутов" родились такие песни, как "Сапоги мертвеца", "Лесник", "Мертвая женщина", "Охотник" и еще пара-тройка. Те, которые не дошли до настоящего времени.

Кто-то из наших нашел звукозаписывающую студию Михаила Кольчугина

Состав в это время у нас был такой: Вася (Шурик Васильев) — он как бы отпал сам собой, Шурик Валунов, Поручик, я, Горшок, йотом обнаружился Рябчик. Он, пожалуй, тоньше всех врубался во все наши приколы, xoxмы. Рябчик нас и сосватал в Эрмитаж. Вам же пофиг, сказал он, кем работать. Найдется вам у нас работа. А у нас и с родителями были нелады, и вообще… А в этом Эрмитаже такая всякая хрень была — и малые предприятия и еще черт знает что.

Работали мы в гостинице "Европейская". Там было очень забавно. Как нас туда занесло — только мастера можно нашего спросить. Кого там только не было — болгары, румыны, венгры! Все в цивильном, все цивильно! А от русской организации — только бабаки-малярши и мы с Горшком. Вообще труба!

Князь в молодые годы

Ну, конечно же, на нас с Михой посмотрели вообще, как не знаю на кого. Мы там любили на лифтах кататься. Лифты эти были прямо на улице — для рабочих. Очень здорово. Возле Академии Художеств есть старинное здание, там тоже успели отработать.

И вот Рябчик предложил нам устроиться в Эрмитаж. Прораб был там мировой мужик — веселый, компанейский, нас туда взяли и началась эта эпопея с Эрмитажем. Мы приходили на работу, очень много сачковали, спали. А работа — обычная была работа. Разгружали машины, таскали бочки с краской, красили стены, малярили помещения, болтались в подвалах Эрмитажа, любой человек, который работал на этой работе мог сказать, что ему нужны подмастерья — два-три человека. И тут же нас с Горшком гнали — туда, сюда, только успевай поворачиваться. Естественно, мы там со всеми перезнакомились, а знали нас там как двух лоботрясов, на любой работе о нас любой мужик мог дать такие рекомендации.

А о деньгах говорить тогда было просто смешно. Была там такая столовая, в которой кормили по карточкам — в этой столовой кушаешь, а тебе потом из зарплаты удерживают. А поскольку кушали мы там, как говорится, от живота, то, наверное, для этой организации мы были чистым убытком. Не заплатить-то вовсе ничего — вроде бы и нельзя, а по сути получалось, что вся наша зарплата была нами проедена уже месяц назад. Ну, платили какие-то копейки смешные… И мы их тут же спускали у пивного ларька.

Зато с развитием "Короля и Шута" в то время было все в порядке. Когда мы записали на студии Михаила Кольчугина четыре песни, мы уже давали первые концерты в "ТамТаме" у Севы Гаккеля. Нас там не любили, все время оттуда гоняли, Миха связался с человеком из группы "Вибратор" и они вовсю там панковали. Эта эпопея его уличная очень повлияла на творчество "Короля и Шута". От "Эрмитажа", вернее, от той организации, в которой мы там работали, нам дали большую шестикомнатную квартиру. Вроде как под мастерскую. Мы туда перетащили весь аппарат, который у нас был, у Дани Ляпина из "Вибратора" было кое-что, у нас тоже…