Бастеру едва удавалось сосредоточиться на происходящем, от возбуждения он даже оскалил зубы, точно собирался загрызть какого-то зверька. Как же ему все это нравилось! Эта чарующая роскошь платьев и туфель, и причесок, и маникюра, это внимание людей, прежде не слишком-то его замечавших. И то, что внутри этого гламурного одеяния он по-прежнему оставался все тем же Бастером, на деле означало, что в нем самом имеется нечто важное и существенное, благодаря чему весь этот номер и смог состояться. Это был настоящий фокус с превращением, и Бастеру приходилось то и дело одергивать себя, чтобы ненароком не раскрыть секрет. Сделать это казалось так легко, так просто, если знать, на что смотреть, – и это придавало тайне особое очарование.

И вот наконец: бла-бла-бла… Ну разве они не прелестны! Бла-бла-бла, так замечательно все проделали… Бла-бла-бла, победительницы сегодняшнего конкурса… Бла-бла-бла, вторая вице-мисс… Бла-бла-бла, звучит чье-то имя – и не Бастера, и не его новый псевдоним, Холли Вудлоун. Бла-бла-бла, поскольку прежняя Маленькая мисс Клеверок уже не может исполнять свои обязанности… Бла-бла-бла, новая мисс Клеверок, бла-бла-бла… И тут зал буквально взрывается аплодисментами. Вот черт! Имя этой бла-бла-бла-победительницы – и есть новое имя Бастера!

Он повернулся к сопернице и увидел, что та плачет. Так все-таки победила она или нет? А он выиграл или проиграл? Бастер в недоумении посмотрел в зрительный зал, ища родителей, но их не было видно из-за множества фотовспышек да яркого прожектора, который, казалось, охватывал всех стоящих на сцене.

Тут ему в руки всучили букетик малинового клевера, и первая вице-мисс тихо рявкнула:

– Обними меня.

Бастер чмокнул ее в щеку и легонько приобнял за спину.

Теперь настало время совершить нечто великое и неотвратимое – то, что превратит хитрую проделку Бастера с короной в настоящее искусство.

Они не один день репетировали финал своего ивента, подставляя различные варианты исхода конкурса: Бастер выбывает сразу после первого тура; Бастер проходит в финальную десятку; Бастера спроваживают со сцены, когда объявляются три финалистки; Бастера награждают лентой и аплодисментами, но не коронуют. И наконец, уже без особого энтузиазма, они разыгрывали то, что сегодня получилось: как Бастер, весь сияющий и переливающийся блестками, стоит на опустевшей сцене, фокусируя на себе взгляды целой толпы; едва способный дышать, он ощущает внутри вакуум, как будто втягивающий весь воздух в зале к нему в легкие.

Бастер помахал рукой так же, как – он это много раз наблюдал по видео – это делали женщины, которые и не махали-то по-настоящему, а просто шевелили ладошкой, точно заводные или же увечные. По щекам его покатились слезы, густо накрашенная тушь размазалась по глазам черными, как у енота, пятнами, потекла по лицу.

Он остановился на самом краю сцены, стойко держась на своих шатких каблуках, и, ощутимо привыкая к своей короне, грациозно и величественно поклонился вперед – после чего резко откачнулся в исходное положение. Как и планировалось, парик сорвался с его головы и улетел назад, скользнув по сцене. Казалось, в этот момент шорох парика был вообще единственным звуком на долгие мили вокруг. Через мгновение раздался другой звук: огромная аудитория в едином выдохе выпустила из легких воздух, чтобы тут же втянуть опять – кому-то для истошного крика, а залу в целом, как и мечталось Фэнгам, – чтобы просто взорваться.

Едва заметно изменив позу, встряхнув и расправив плечи и чуточку двинув тазом, Бастер прямо на глазах сделался снова мальчиком – причем все эти движения казались настолько естественными, словно хамелеон менял окрас, резко, но без малейших усилий возвращаясь в исходное свое состояние. Затем, качнувшись на каблуках, Бастер сбегал за своей короной, высвободил ее из спутавшихся искусственных кудрей парика и вернул на законное место – себе на голову. Ринувшись за ним на авансцену, одна из администраторов конкурса попыталась сграбастать корону, но Бастер резко отклонился, отчего женщина потеряла равновесие и кувыркнулась со сцены. Вот это было Бастеру уже очень знакомо: примерно так заканчивались, в общем-то, все ивенты Фэнгов. А это означало, что ситуация переменилась и теперь он остался один на один с проблемой, перед лицом опасности.

– Говори же! – крикнула миссис Фэнг Бастеру, который был как будто слишком оглушен происходящим, чтобы продолжать свою роль.

Теперь наступала завершающая сцена ивента, после которой их семья должна была воссоединиться и уйти прочь, оставив сцену преступления медленно исчезать за горизонтом. Бастер должен был швырнуть корону в публику и крикнуть: «Корона золотая – лишь, в сущности, венец терновый»[10]. Вместо этого Бастер еще крепче прижал корону к голове, словно отделившийся вдруг от нее кусок черепа.

– Брось ее! – крикнула миссис Фэнг. – Швырни же эту штуку!

Бастер ловко спрыгнул со сцены и устремился по центральному проходу, пробежав мимо Фэнгов, выскочил за дверь и канул в ночи.

Мистер Фэнг еще немного поснимал обескураженные лица зрителей, затем крупным планом запечатлел обладательницу второго места, которая и плакала, и содрогалась от икоты, и потрясала Бастеровым париком, точно черлидерским помпоном.

– Неплохо получилось, – заключил мистер Фэнг.

– Могло быть и лучше, – проворчала в ответ его жена.

– Нет, – возразила Анни, все еще аплодируя любимому братишке, – лучше быть точно не могло.

Бастера они нашли под минивэном: спрятавшись там от всех, он приметно посверкивал всякий раз, как пытался примоститься получше на неудобном асфальте. Мистер Фэнг опустился на колени и осторожно помог сыну выбраться наружу.

– И куда подевалась строка из Мильтона? – строго спросила миссис Фэнг, и Бастер вздрогнул от маминого голоса. – Кстати, предполагалось, что ты выбросишь корону.

Бастер поднял взгляд на мать.

– Это моя корона, – произнес он.

– Но тебе-то она не нужна, – с раздражением сказала миссис Фэнг.

– Нужна, – ответил мальчик. – Я ее выиграл. Это я – Маленькая мисс Клеверок, и это моя корона.

– Бастер, Бастер, – покачала головой мать и указала на корону у него на голове: – Ведь это как раз то, против чего мы и выступаем: против самой идеи оценивать человека, опираясь исключительно на его наружность. И мы протестуем против такого поверхностного выделения…

– Это… моя… корона, – повторил Бастер, весь аж вибрируя в своем праведном гневе.

По лицу миссис Фэнг скользнула еле заметная улыбка, стиснутые было зубы разжались. Уступив сыну, Камилла трижды кивнула и забралась в машину.

– Ладно, – сказала она, – ты вправе пересмотреть свой взгляд на эту корону.

Бастеру было совсем паршиво. Лежа в больничной койке, разложенной под нужным углом, он тихо стонал, чувствуя сильную, пронимающую до мозга костей боль, что непрерывно блуждала по всему его лицу. И хотя Бастер был едва в сознании и как следует наколот и снотворным, и обезболивающим, он хорошо понимал всю степень своего несчастья.

– Вы не спите, – произнес кто-то рядом.

– Вы мне? – не без усилия спросил Бастер.

Он шевельнулся, попытавшись потрогать свое лицо, которое болело аж до звона в ушах.

– Ой, нет, – забеспокоился тот же женский голос, – этого не надо делать! Что ж это всем так хочется запустить свои ручонки туда, где только-только все как надо зафиксировали…

Но Бастер ее уже не слышал, снова проваливаясь в некое тягучее подобие сна.

Когда он пробудился в следующий раз, возле его постели сидела прекрасная незнакомка. Лицо ее излучало теплоту и уверенность, словно она ожидала, что он в любой момент проснется.

– Привет, Бастер, – улыбнулась она.

– Привет, – еле слышно произнес он.

Он почувствовал, что ему надо помочиться, и едва это ощущение появилось, как тут же само собою и прошло.