— Я, падре, человек энергичный. И вот по вине моих врагов вынужден передать дела другим.

Он буравил лицо священника своими острыми, колючими глазками, и, как показалось дону Тарчизио, в них светилась усмешка.

— Что тут странного, если ко мне приезжают люди и рассказывают, как теперь идут дела.

У дона Тарчизио окрепло подозрение, возникшее при первой же встрече с этим «джентльменом» из Кампании, что Джузеппе Паломбелла ищет в нем союзника для осуществления своих темных планов. А в том, что у этого «синьора», восемь раз выпущенного из тюрьмы за недостатком улик, такие планы имелись, сомневаться не приходилось. Лучшее тому доказательство — появление в тихом венетском городке грохочущих автомашин с неразговорчивыми, мрачными водителями. Барон публично выражал ему, приходскому священнику, глубочайшее почтение и лживо каялся в грехах на исповеди, но грозное поблескивание темных глаз выдавало его тайные намерения.

— Синьор Паломбелла, бедняга, которого обнаружили полуобгоревшим в легковушке, не из наших мест. Но нашли-то его труп здесь, и тому должно быть какое-то объяснение. Когда вас вызвали карабинеры, вы хорошо разглядели лицо убитого?

Барон резко наклонился к дону Тарчизио, и кот, все время пребывавший настороже, мгновенно спрыгнул с колен гостя.

— Так этот чер… чернявый мертвец и взбудоражил ваших прихожан? Да и карабинеры хороши — вызвали меня для опознания трупа, словно я непременно должен знать убитого, а то и сам его прикончил. Вот так, падре, и подрывают репутацию человека. Раз кого-то убили, то уж точно не обошлось без этого бандита Паломбеллы, потому и свозим-ка его опознать труп. Немудрено, что местные жители тоже подозревают меня в преступлении. Клянусь вам, дон Тарчизио, до вызова карабинеров я покойника никогда не видел. Так и скажите вашим прихожанам.

Дона Тарчизио поразило, что поднадзорный изо всех сил стремится доказать, будто он человек спокойный, сдержанный, тихий и совершенно безвредный. При его-то славе грозного бандита он мог бы наплевать на суждения местных жителей. Зачем ему их доброжелательность и уважение? Он-то сам давно понял, что этот Барон глубоко презирает честных прихожан городка, ставших к тому же его невольными стражами. Ведь тут Барон, так сказать, в тюрьме под открытым небом.

— Так и скажу, — пообещал дон Тарчизио, сознавая, что бесполезно убеждать прихожан в безвредности и доброте человека, которого он и сам побаивался. — Так и скажу.

Он проследил взглядом за котом, который, задрав хвост, терся о брюки гостя. Похоже, его одного привлекал этот тип в зеленом вельвете. А может, кот просто пытался пробраться на свое любимое место. И верно, едва дон Джузеппе встал, он одним прыжком очутился в кресле.

— Благодарю вас, падре, — вкрадчивым голосом произнес Джузеппе Паломбелла. Голос был ломким, и говорил он с легким сицилийским акцентом, раскатистыми «р» и округлыми «о».

Еще не видев Барона, дон Тарчизио живо представлял себе, как повелительным голосом тот негромко отдает страшные приказы, грозящие людям гибелью. Ну и повезло же ему. За что такая напасть ему, добродушному священнику маленького прихода, совершенно не разбирающемуся в бандах, главарях мафиозных семейств, «крестных отцах», о чем его торопливо проинформировал старший сержант карабинеров Брандолин?! Старший сержант посетил его, как только узнал, что мудрецы из полиции выбрали именно Фиа местом ссылки для этого закоренелого преступника. Впрочем, это как гром среди ясного неба ошеломило и самих полицейских. Теперь им приходилось почти каждый день составлять в трех экземплярах подробные отчеты; первый — в полицию главного города провинции, второй — в полицейское управление области Трентино-Венеция-Джулия и третий — в министерство внутренних дел. А ведь как спокойно им жилось прежде! Теперь же приходилось вдобавок ко всему прочему следить за передвижением поднадзорного, его сообщников и односельчан да еще мнимых паломников!

Дона Тарчизио осаждали прихожане, панически боявшиеся молчаливого, сухощавого человека в вельветовом костюме, который приходил на утреннюю мессу и клал целых десять тысяч лир на поднос для пожертвований. Особенно пугало прихожан то, что этот тип прямо-таки околдовал местных мальчишек. Десять тысяч лир, брошенные на поднос, таинственная сила, исходившая от его острых глаз, сверкающих на хмуром лице, — все это окружило ссыльного романтическим ореолом. А тут еще местная газета сопроводила его прибытие в городок пикантными подробностями, включая это прозвище Барон, которое многие приняли за подлинный титул!

Просьбы матерей держаться подальше от мерзкого бандита, понятно, лишь укрепили его славу. И вот уже подонки общества в Фиа-дель-Монте стали играть в мафию.

Еще до того, как родители пришли к нему со своими страхами, дон Тарчизио узнал на субботней исповеди от самих мальчишек, что они, «кроме дурных мыслей» и кражи сотни лир из материнского кошелька, «играли в мафию» или «в мафиози». А один даже признался: «Я убил Пинина, и сделал это с радостью». Потом пришел Пинин и рассказал, что он решил отомстить и «устроил засаду Маттео, а тот побежал и сломал себе ногу». А так как Маттео и в самом деле сломал себе ногу, то вина, само собой, падала и на Джузеппе Паломбеллу.

«Он околдовал и мальчишек, и котов», — с горечью подумал дон Тарчизио, вставая со стула и не в силах отвести взгляда от своего сиамского котища, который довольно жмурился от ласк бандита.

— Целую вам руки, дон Тарчизио, — сказал Барон, и его серые глаза лукаво усмехнулись, когда священник непроизвольно сунул руки в карманы сутаны.

Священник проводил гостя до порога и, взглянув на горы, сверкавшие зеленым огнем в этот прозрачнейший октябрьский полдень, не удержался от восхищения, всей грудью вдохнув чистый воздух.

— Прекрасный денек, синьор Паломбелла. Хотя пейзаж немного отличается от вашего, на берегу залива.

— Да, тут не котловина, а прямо-таки драгоценное ожерелье, — любезно откликнулся Барон, желая ублажить дона Тарчизио, но сразу же с грустью добавил: — И все же те места, где живешь себе на свободе, всегда кажутся самыми красивыми.

— Вы охоту любите? — неосторожно спросил дон Тарчизио, слывший в округе заядлым охотником. Он как-то забыл, что поднадзорному запрещено иметь оружие любого типа.

— Да, но здесь переключусь на рыбную ловлю, — со вздохом ответил дон Джузеппе.

— Тут есть места, где водится отменная форель, — утешил его дон Тарчизио и пообещал их показать. И вдруг он заметил, что трое мальчишек из «банды мафиози» и даже Маттео с ногой в гипсе стоят у стены молельни и неотрывно следят за каждым их движением.

Дон Тарчизио поспешно распрощался и вернулся в церковь.

Он, человек обычно невозмутимый, внезапно разнервничался и в сердцах скинул любимца-кота с кресла — сам покидать это мягкое местечко кот не хотел, считая своим законным правом нежиться тут.

До заката, к счастью, еще оставалось добрых полтора часа. Есть время, чтобы успокоиться, отогнать прочь навязчивые грешные мысли, а главное, больше не думать о полуобгоревшем незнакомце, которого нашли на повороте дороги, возле руин бункера, почему-то пышно именуемых «замком».

«Разве не мафиози сжигают трупы, чтобы убитого не смогли опознать? — сам себе задал вопрос дон Тарчизио, садясь в кресло. — Нет, точно нет, оружие мафии — охотничье ружье».

Впрочем, здесь налицо преступление «на чужой территории», а значит, возможны варианты. И потом, охотничье ружье — лупара — оружие сицилийцев и калабрийцев. А в провинции Кампания к нему, вероятно, не прибегают. Дон Тарчизио тяжко вздохнул, поняв, что совершенно не разбирается в этих запутанных вещах. Ведь он всего-навсего приходский священник, лишь однажды совершивший паломничество в Рим по случаю святого года. А его познания в видах оружия ограничиваются аркебузой и перочинным ножом. Да еще бритвой. А если он вспоминал о неаполитанских пистолетах, то всегда считал, что из них стреляют в дни карнавала, в такт залпам петард. Он сжал пальцы в кулак и сунул руки в карманы. «Целую вам руки, падре». Этому Барону в ответ надо было бы съездить кулаком по роже. «О святая мадонна, прости меня, бедного приходского священника».