Глядя на него, Тильда вспомнила детство. Шахтерский домик на сыром холме, задыхающаяся от кашля мать, пьяный отец в трактире, лавочник, не желающий дать в долг муки. Отца она не любила; перед ним она испытывала один лишь страх, родившийся в ней в ту пору, когда она хмурыми вечерами вела его из трактира домой и получала от него тычки и колотушки. В душе ее, словно жгучий ком, засела память о незаслуженных побоях. Вспомнилась ей также смерть матери. В гроб ее положили в шелковом платке. Тильде жаль было платка, она плакала, просила отдать его ей, ее побили. И еще вспомнила мачеху, которую она так и не смогла полюбить, хотя та была с ней добра и ласкова. Горестных воспоминаний было куда больше, чем приятных! А потом пришел день, когда отец посадил ее в телегу и отвез к Юстине.
— Вот тебе, получай…
Сейчас этот сломленный, как кукурузный стебель, человек был для нее совсем чужим — по какой-то нелепой случайности он вошел в ее жизнь и присвоил себе право кричать на нее и приказывать. Кровь прихлынула к ее лицу.
— Чего орете? — огрызнулась Тильда. — Мы не глухие.
— Что? Что это тебе не понравилось?
— Глупости болтаете — вот что!
— Как? Значит, по-твоему, я глупости болтаю? Ну, погоди, девка!
Пьяница встал и по стенке двинулся к Тильде, которая, сжав губы и опустив глаза, стояла у очага. Юстина, уже налившая кофе, снова усадила отца на стул.
— Сядьте! Вы же на ногах не держитесь. Оставьте Тильду в покое! Она устала, весь день крутилась… Велика беда! Я сама снесу кофе…
— Ты не пойдешь, — спокойным, но решительным тоном заявил трактирщик.
Жена крепко сжала губы, но смолчала.
— Тильда, — с трудом держа глаза открытыми, говорил пьяница в сторону очага. — Не прекословь отцу… нельзя так с отцом… Ты слушаться должна. Почему ты не бьешь ее, Бобовец? Баб нужно бить.
— Да, бить и ласкать, — засмеялся трактирщик.
Тильда взяла поднос с кофе и вышла в сени.
На лестнице горел свет. За Тильдой двигалась ее тень. Поднявшись на несколько ступенек, она заметила, что тень поравнялась с ней и намного ее переросла. Потом тень забежала вперед, поднялась до самого потолка и пропала. Но в освещенном коридоре снова резко обозначилась.
Коридор был длинный и узкий. В самом конце в небольшом тупичке за поворотом находилась комната Тильды. Справа и слева шли номера.
Тильда отлично знала, почему гости требуют кофе в номер. «Поставлю на тумбочку и сразу назад», — решила девушка. Она старалась идти как можно тише и неслышнее, но, несмотря на все ее старания, туфли скрипели, а платье шуршало. Перед дверью седьмого номера она остановилась и постучала.
Никто не ответил. Тильда вошла: под потолком горела лампочка, кровать была пуста. Вздохнув с облегчением, она поставила кофе на тумбочку и бесшумно выскользнула в коридор. «Сейчас лягу, — думала она, направляясь к своей каморке и предвкушая удовольствие от чтения письма, — и больше не выйду, хоть тресните».
Дойдя до своей комнаты, она остановилась пораженная — дверь была приоткрыта и в щель выбивался сноп света. «Неужели я забыла утром запереть?» — подумала Тильда и, подойдя на цыпочках ближе, заглянула в комнату. У ее столика сидел чернобородый господин и читал газету.
Тихо, на цыпочках, она отошла от двери, прошла по коридору и остановилась у лестницы. Куда идти? Только не на кухню — там опять придется слушать пьяного отца… Как они ей все ненавистны! Лучше здесь, на лестнице, прочесть письмо. А тем временем тому, чернобородому, надоест ее ждать…
Спустившись до той ступеньки, над которой висела лампочка, Тильда прислонилась к стене и прислушалась. Из кухни доносились приглушенные голоса, среди которых она временами различала и отцовский… Тильда села на ступеньку и развернула белый листок с вишневой каемкой. Почерк был тонкий, такой же тонкий, как кожа на его щеках. Каждое слово вызывало доверие и легкую боль.
Сидя она не могла читать. Она встала и снова прислонилась к стене.
Дольфи писал:
«А я было уже совсем позабыл тебя…» И еще: «Ведь тогда ты была такая маленькая и — не в обиду тебе будь сказано — такая деревенская. Когда же я теперь тебя увидел, то сначала подумал, что это не ты…»
— Как и я, — тихо проговорила Тильда. — Не он и все же он…
Душу ее охватило чувство блаженства и покоя. Боясь поддаться этому чувству, она соскользнула по стене и села на ступеньку.
«После новой встречи я уже не могу забыть тебя. Твой образ я унес с собой. Сначала мне казалось, что мы, как и прежде, будем всего лишь добрыми друзьями, но через два дня после того, как я послал тебе первую открытку, я спросил себя: «Почему так сильно бьется твое сердце? Сейчас, когда я пишу тебе эти строки, мне так хочется быть рядом с тобой. Я готов идти всю ночь, лишь бы увидеть тебя…»
На глазах у Тильды появились слезы. Она с упоением вчитывалась в каждое слово, как будто ждала их целую вечность. В них ей виделось спасение. Никто ей так не писал, никто ей так не говорил. Она чувствовала, что волна счастья подхватила ее и вознесла над всем земным и грязным. Отдавшись благостным грезам, она думала о том, что письмо Дольфи стократ возместило ей за все плохое. Нет, романы не лгут, жизнь прекрасна, просто она слишком редко является человеку во всей своей красе.
«Если я не выберусь к тебе, то приезжай ко мне ты. Раз уж ты должна служить, то не все ли равно, где — в местечке или в городе. Приезжай, прошу тебя. Напиши мне, и я подыщу тебе место. Тогда мы будем часто видеться, хотя бы раз в неделю. Я люблю тебя! А знаешь ли ты, что такое любовь? Я теперь знаю… Подождем, пока все устроится разумно и по сердцу, и тогда будем вместе каждый день, каждую минуту…»
Тильда дрожала. То, чем дышали эти строчки, было для нее столь великим, что казалось едва ли достижимым. Но разве смелые мечты не сметут все преграды на своем пути? Тильда уже видела их осуществленными. Да, письмо это круто повернуло ее жизнь к лучшему, от которого ее отделяла одна ночь.
Тильда встала и, словно на крыльях, полетела вверх по лестнице.
На последней ступеньке она остановилась — кто-то ходил по коридору — и так же быстро помчалась вниз. В один миг развеялись все ее мечты, перед ней снова была жестокая действительность.
— Напишу ему и как-нибудь ночью уйду отсюда, — прошептала она решительно и прислушалась к идущим из кухни голосам. Бобовец громко хохотал… Тильда повернулась и снова пошла наверх…
Она шла, стараясь ступать как можно легче… Ни одна половица не скрипнула. Дверь ее каморки была плотно прикрыта, сквозь щель внизу не пробивался свет. Девушка вошла к себе, и вдруг дверь, словно по какому-то волшебству, захлопнулась, и она услышала чей-то торжествующий смех…
У Тильды часто бывало такое чувство, будто она стоит на высоком утесе и смотрит на волны. Здесь, наверху, жизнь, внизу — бездна, скрывающая в себе тайну, а в сердце — смутное желание постичь ее. Так уж устроен человек — как магнит, притягивает его все новое и неизведанное, даже если оно чревато роковыми последствиями. Несмотря ни на что, жаждет он приоткрыть завесу и ждет только малейшего толчка извне, чтоб очертя голову ринуться вниз. Наперекор здравому смыслу исполняет самое что ни на есть сумасбродное желание.
Именно это и случилось с Тильдой.
Ложась спать, Юстина почувствовала вдруг какое-то смутное беспокойство. Почему Тильда не вернулась в кухню? Она собралась было сходчвычить к ней в каморку, но, решив, что девушка уже спит после трудного дня, передумала.
Но она уже не смогла бы спасти сестру.
2
Прошло несколько месяцев. Запахло первой травой, по вечерам летали светляки, ночь оглашали песни парней. Но Тильда не слышала песен, перестала смеяться, горько сжимала губы. Лицо ее покрылось мертвенной бледностью, опухшие глаза всегда были полузакрыты.
Та осенняя ночь уничтожила все ее мечты. Острой болью отзывалось в ее душе воспоминание о ней, и она всеми силами гнала его прочь. Как-то раз она села, чтоб написать Дольфи и во всем ему признаться. Но, оросив недописанный лист слезами, скомкала его и швырнула на пол. Дольфи прислал еще одно письмо, но и оно осталось без ответа. Поддавшись горю и отчаянию, она даже пальцем не пошевельнула, чтоб спастись. Жизнь ее до самого того дня в конце июня, когда парни и девушки праздновали Ивана Купалу, напоминала пляску на краю бездны, над черной пучиной моря. В тот день она с утра почувствовала глухую боль. Вся трепеща от страха, Тильда старалась унять ее всей силой своей воли. Приближалось рождение ребенка, которого она носила под сердцем. Никто не знал о нем, а сама она едва ли отдавала себе отчет, кто его отец.
