Владимир Борисович успел, пока они стояли у ярких окон ресторана, увидеть темные, глубоко сидящие глаза, узкие брови, густо напомаженные губы.

— Начнем с «России», Людмила Федоровна, — предложил он, прочитав перед этим имя и отчество водителя на пропуске, выставленном для пассажиров.

— А у вас есть уверенность в удаче? — проводя машину под мостом по набережной и закладывая крутой левый вираж, чтобы выехать на улицу Осипенко, почти равнодушно поинтересовалась Людмила Федоровна.

Ответила Светлана. Она была явно недовольна упрямством мужа, она знала, чем обычно заканчивались такие поиски ночлега по всем городам, где приходилось им побывать за время отпуска.

— Уверенность есть у некоторых из нас.

— Ну что ж… Попробуем.

Машина двигалась в потоке таких же несущихся по узким улицам городского центра, стояла у светофоров, переезжала мосты над черной рекой, сделала несколько поворотов, после чего стало казаться, что едут они в обратную сторону, скользнула под арочный свод и выкатилась к огромному зданию, сверкающему сотнями огней. «Россия» — сияли над зданием гигантские буквы.

Рогачев вышел из, такси и стал подниматься пологой лестницей к парадному входу гостиницы, сверкающему стеклами и алюминием.

В просторном вестибюле у журнальных столиков и в креслах у стен сидели в притворно-безразличных позах одетые в плащи, демисезонные пальто, а один даже в лохматую темную шубу, приезжие люди. Все — солидные, с крепкими затылками и редкими шевелюрами — командированный начальствующий народ. Они покинули на короткое время свои предприятия, где затормозились какие-то дела, а здесь никому не было дела до их желания куда-то срочно попасть, что-то решить и быстрей возвратиться к себе. Здесь был мир гостиничных порядков, равнодушный к должностям и производственным заботам. Если твой приезд в столицу так необходим, тебе должны были забронировать место — просто и ясно. Никто не хотел знать ничего о важности их дела, о том, что сами они, эти приезжие, считали свои вопросы стоящими того, чтобы примчаться в столицу, никого не предупредив. Впрочем, здесь были и те, кому номера были гарантированы, но с завтрашнего или послезавтрашнего дня, а они поторопились приехать.

За деревянным барьером за стеклянными перегородками сидела дежурная распорядительница, дирижер в этом огромном пристанище, наполненном разным людом со всех краев необъятной страны, да и не только Союза, наверное, из-за границы тоже. Где-то на этажах в коридорах и кабинетах, в камерах хранения, холлах, каптерках распоряжались десятки и десятки других работников, обслуживающих огромную массу приезжих, по они были там, за пределами видимости, как и сами постояльцы, а единственной их представительницей была эта женщина, сидящая у столика с картотеками, со стопкой бланков, с уютной настольной лампой, тетрадями и книгами.

Здесь действовала, наверное, сложная и многогранная система учета и сортировки, но в итоге для всех неприглашенных, приехавших по собственной инициативе, все выглядело очень просто: к стеклу был прислонен плакатик с четкими буквами «МЕСТ НЕТ».

— Скажите, на одну ночь только, с ребенком мы, не сможете? — Рогачев наклонился к овальному вырезу в толстом стекле.

Администратор небрежно протянула руку с полными короткими пальцами в кольцах и прикоснулась к плакатику. Она не желала даже разговаривать. Говорить-то было не о чем. «Мест нет» — и все. И пусть у тебя послеоперационные боли, слабая жена, которой нужно прилечь хоть на раскладушку, маленький ребенок, падающий от усталости, — никого это не интересует. Нет в гостинице свободных мест, не выгонять же ради тебя кого-то другого. Да и чем ты лучше? В дороге, транзитный? Ты стал им добровольно, потащил за собой семью — будь добр, неси за это ответственность. Не можешь? Езжай на вокзал, в комнату матери и ребенка, там твою жену и твоего ребенка поселят на ночь, дадут кровать, тишину, покой. Тебя? А ты и так обойдешься, перекемаришь на лавке. Ах, ты северянин? Так вам там деньги большие платят, потерпи. Да не жмись, отдай полсотни этой даме за стеклом, будет тебе и номер и тишина.

— Нам только на одну ночь, — повторил Рогачев, — завтра самолет в Магадан… — он вынул паспорт в плотной коричневой обложке, приоткрыл его, убеждаясь, что «энзешные» двадцать пять рублей лежат там, не потерялись, и поставил паспорт на ребро перед плакатиком.

Сразу несколько мужчин подхватились с кресел и стульев и рванулись к окошку администратора.

Рогачев досадливо поморщился. Раз в жизни попытался дать взятку — и то мешают.

Мужчины заговорили властными баритонами, обращаясь к окошку и к этому нахальному типу заодно, чтобы не подсовывал свой паспорт.

— У меня бронь Минчермета с завтрашнего дня.

— … Минцвета.

— …Госплана Молдавии.

Рогачеву захотелось втянуть голову в плечи, стать маленьким и незаметным. Он вышел из вестибюля, закрыл за собой тяжелую дверь и пошел к машине, ожидавшей его внизу. Усаживаясь в кресло рядом с водителем, сказал:

— В «Спутник».

— Может, лучше сразу в аэропорт? — Светлана кипела. — Попозже и кресел не достанется.

— Поедем на Ленинский проспект, — упрямо повторил Рогачев.

Машина покрутилась по каким-то переулкам, освещая ближним светом окна первых этажей, светлые и темные, большие и маленькие, врезанные в кирпичные, бетонные и чуть ли не мраморные стены, и уже через пару минут легко двигалась по проспекту Маркса и площади Революции, мимо гостиницы «Москва», где когда-то свершилось чудо и Рогачевых приютили на пути с Севера на Украину, мимо Манежа, здания библиотеки имени Ленина, через мост над Москвой-рекой к началу Ленинского проспекта и далее, к площади Гагарина, к транспортному агентству, к высотной гостинице, сияющей рядами окон в поднебесье.

На небольшой площадке перед входом стояло несколько «Волг» с иногородними номерами. Их машина казалась замарашкой рядом с этими роскошными лимузинами, сверкающими хромированными бамперами, полосками, обрамлениями, будто все они, только вчера сделанные по спецзаказу, выехали из заводских ворот в Горьком.

Рогачев мельком глянул на неутомимых бегунов, промчавших своих хозяев от Кавказских гор к московским улицам, и вошел в просторный холл, отделанный в стиле модерн.

У окошка администратора стояли несколько молодых джигитов, блистая смуглым загаром, бриолином на озорных усиках и густых прическах, лаком английских и итальянских штиблет на высоких каблуках, застежками-молниями на многочисленных карманчиках курток и брюк.

— Нам переночевать с ребенком, завтра самолет… — Владимир Борисович пошел напролом к цели, пробиваясь к окошку, за которым стояла, лицом к нему, молодая симпатичная администраторша.

Удивленно подняв шелковые ниточки бровей, хозяйка откинула узкой холеной ладонью пышный локон со щеки, приоткрыла отретушированные полные губы, сказала:

— У нас гостиница для интуристов.

Рогачев сунул руку в карман, нащупывая свой паспорт, еще не зная, что говорить, как объясняться с этой красавицей.

За спиной раздался тихий смех. Рогачев не выдержал и оглянулся. Из кабины лифта выходили чернявенькие, носатенькие, узколицые южанки, молодые, веселые, беззаботные. Парни колыхнулись от стойки навстречу им. Быстрая гортанная речь, смех, довольные и надменные мужские лица, покорные движения женщин. Одна юная дочь Кавказа оказалась без напарника. Рогачев снова повернулся к окошку администратора. Там оставался один из джигитов. В руке он держал бумажник, небрежно, равнодушно, не прячась, словно содержимое не представляло никакой ценности.

Уезжая в отпуск на пять месяцев за три проработанных года, Рогачев получил в кассе бухгалтерии своей электростанции три с половиной тысячи рублей — отпускные и оплату проезда. Это были большие деньги. Заработанные нелегким трудом в условиях почти предельных.

В бумажнике молодого южного красавца, только что расплатившегося за что-то с администратором, туго упакованные зеленые полусотенные и коричневые сотни презрительно брызнули в глаза северянину. Насмешливые глаза парня скользнули по мешковатой фигуре завоевателя Арктики, и бумажник захлопнулся и скрылся в кармане куртки. Обняв свою подругу, южанин повел ее к выходу.