6. Редактором отдела языкознания Литературной энциклопедии.
7. Редактором отдела языкознания методологического отдела Соцэкгиза.
8. Редактором отдела языкознания методических сборников Наркомпроса «Русский язык и литература в средней школе».
9. Членом Ученого комитета литературы и языка при управлении научными учреждениями Наркомпроса.
10. Редактором серии «Средневековая литература» издательства «Academia».
Кроме этого, я в настоящий момент связана авторскими договорами с Учпедгизом по составлению учебника по общему языкознанию для пединститутов и с рядом других издательств.
Ввиду вышеизложенного я не могу принять Ваше лестное для меня предложение занять кафедру общего языкознания МОПИНЯ».
Список печатных работ мамы занимает больше десяти страниц.
А вот еще документ:
«Краткое жизнеописание
Р. И. Шор родилась в 1894 г. Окончила германское отделение историко-филологического факультета II МГУ в 1919 г. и прослушала курс по лингвистическому отделению историко-филологического факультета I МГУ в 1920 г. Оставлена при I МГУ по кафедре сравнительного языкознания. Назначена научным сотрудником I разряда Лингвистической секции Института языка и литературы РАНИОН при организации Ассоциации (первоначально при I МГУ) в 1922 г. Избрана секретарем Лингвистической секции в 1925–26 гг. Отказалась от обязанностей секретаря в 1928–29 гг.; назначена научным сотрудником Государственной] академии художественных наук (ГАХН) в 1924 г. Избрана ученым секретарем Фольклорной п[од]секции Литературной секции ГАХН в 1924 г. Назначена научным сотрудником I разряда Института народов Востока (позднее — Институт национальностей, ныне Институт яз[ыка] и письменности]) в 1926 г., назначена Ученым секретарем Института народов Востока в 1927 г., освобождена по своему желанию от обязанностей Ученого секретаря 1/1–1929 г. Утверждена действительным членом Институтов языка и литературы и народов Востока в 1929 г. Выдвинута в действительные члены ГАХН (ГАНС) при его реорганизации и слиянии с РАНИОН в 1929–1930 гг. После выделения из ГАИС Н[аучно]-и[сследовательского] института языкознания (1931 г.) назначена его действительным членом, которым и оставалась до закрытия НИЯЗа в 1933 г. Профессор АЗГУ по кафедре общего языковедения в 1928/29 гг. и в 1929/30 г. Зав. кафедрой языка в Институте повышения квалификации педагогов с 1929/30 г. по 1933/34 гг. При организации Ученого комитета по языку и литературе НКПроса назначена его членом. Ведет занятия с аспирантурой И[нститу]та народов Севера (Ленинград) с 1933/34 акад[емического] г[ода]. Зав. кафедрой языковедения в МГПИНЯ с 1935/36 гг. Профессор ЛИФГИ (ныне фил[ологического] фак[ульте]та ЛГУ) с 1935/36 акад[емического] г[ода]. Назначена профессором ИФИ с 1934/35 акад[емического] г[ода]. Утверждена в звании профессора НКПросом 11/IV.1934 г., утверждена в степени доктора лингвистических (филологических) наук в феврале 1936 г., в 1936/37 и 37/38 гг. работаю в качестве члена экспертной комиссии Комитета по делам высшей школы. О редакторской и литературной работе см. прилагаемый список работ.
По линии общественной работы была членом Научного совета при ВЦК НТА с 1927 г. по 1932 г. (участвовала во II Пленуме в Ташкенте и в IV Пленуме в Алма-Ате), в терминологической конференции КазНА; привлекалась для консультации ГУСом и Главнаукой НКПроса и Главпрофобром (Отдел педагогических вузов), после реорганизации НКПроса — УПУ, Ушколами, ВАК и др., методической и терминологической комиссией при Азербайджанском НКПросе, участвовала в организационной работе по Казахстанскому государственному университету; участвовала в организации выставки «Письменность народов СССР» Коммунистической академии в 1930 г.; давала консультации по запросам Азербайджанского государственного научно]-исследовательского] института, Ин[ститу]та дагестанской культуры, Сев[еро]-Кавказского ист[орико]-лингвистического ин[ститу]та, Туркменского н[аучно]-и[сследовательского] института; участвовала в работе ВОКС; работала по заданиям секции женского движения Коммунистической академии; участвовала в общественной работе ЦИПКНО; участвовала в работе месткомов РАНИОН и ИНВ; провела в порядке общественной работы ряд докладов на рабфаках и комвузах, для объединения преподавателей (рабфак им. Покровского, КУНМЗ) и в методических] объединениях преподавателей Москвы и др. городов; работала в секции переводчиков при Организационном] комитете ССП в 1934 г.; состояла в методических советах национального] сектора Учпедгиза и Изд-ва иностранных рабочих. В порядке общественной работы оборудовала наглядными пособиями по общему языковедению кабинеты по языку ИФЛИ и ГМПИНЯ; работаю консультантом (в общественном порядке) Городского методического кабинета по вопросам языкознания. В 1936/37 акад[емическом] г[оду] была одним из организаторов и участников Московской конференции женщин-ученых».
Мама обычно проводила весь день на работе и возвращалась домой поздно. «Розалия Иосифовна ест, как удав», — говорила Мария Федоровна, ратовавшая за еду «часто и понемногу». Мама приходила домой, не успев, может быть, ничего съесть на работе, и обедала плотно или совсем не обедала. Тут же она садилась за убранный обеденный стол; она всегда работала за обеденным столом, хотя у нее был письменный стол, весь заваленный книгами и бумагами. (Многие вещи напоминают о маме, но есть такие, в которые она как бы перешла, частично перевоплотилась, и обеденный стол — одна из них.) У обеденного стола была с одной стороны выдвижная доска, на которой лежали стопками книги и бумаги, то, что маме было нужно иметь под рукой. Убирая и вытирая стол, Мария Федоровна и Наталья Евтихиевна никогда не касались этих книг и бумаг.
Уже лежа в постели, я слышала, пока не засыпала, как время от времени в соседней комнате отодвигалось кресло — это мама вставала и подходила к шкафам или к письменному столу. Звук тяжелых, мягких шагов мамы вызывал во мне чувство покоя, и я засыпала. Мамино кресло было широкое, деревянное, с круглыми дырочками на сиденье (мамина попа, обтянутая бумазеей халата, занимала сиденье почти целиком) и с деревянной спинкой.
Я очень любила слышать маму за стеной. Маленькая, я не замечала усталости мамы, казалось естественным, что она работает до двух, трех, иногда четырех часов ночи. Потом я стала ощущать в себе ее усталость, когда вечером, после обеда или посреди работы, она садилась на диван и я сидела рядом с ней, прислонясь щекой к ее мягкой, полной руке около плеча. Мама откидывалась назад, опираясь затылком в стену над диваном (а рядом на стене был черный телефон), снимала очки — на переносице у нее был постоянный след от очков, красноватая, вдавленная полоска, мама терла переносицу пальцем, — и было видно, какое у нее усталое лицо, особенно глаза — без очков они оказывались гораздо больше и беспомощнее — и около глаз. Сидя, мама начинала засыпать и просила меня погасить свет. Я шла на цыпочках к выключателю у двери, выключала свет и выходила из комнаты. Мама спала так иногда полчаса, иногда несколько минут (тогда я оставалась около нее), а потом снова садилась за стол и работала.
Мама работала так круглый год, в выходные дни тоже, она не брала отпуск (кроме последних двух лет), все равно ей нужно было летом писать свое или редактировать чужое, к тому же за неиспользованный отпуск тогда платили. Может быть, к концу жизни она защищалась работой от ужаса жизни…
Я слышала, как мама жаловалась Марии Федоровне на тупость и малокультурность людей, с которыми ей приходилось иметь дело. Но наука, настоящая наука влекла ее, и она радовалась своим знаниям и гордилась ими.
То доброе, добродушное и милое, что отличало маму от других людей, пропитывало и ее ученость (для меня, во всяком случае) и окрашивало эту ученость шутливостью, с которой она нарочно неправильно произносила некоторые слова, например, «языки» с ударением на «я».
