- Я помню, что ты рассказывал об этом городе, помню, что отказался уговаривать правителей открыть ворота, но это не важно. Я - великий кнез всех умгар, у меня самая сильная в мире армия. Я беру, что хочу, ты же понимаешь? И этот город тоже будет моим, через месяц или через год - не так важно, я подожду. Но когда это случится, прикажу его разграбить и сжечь дотла. Велю убить всех мужчин, а женщин продам раджам Шиварии за горы. Видят боги, я сделаю это, если только ты не сделаешь так, чтобы мне не пришлось ждать.
Нарайн слушал и понимал, кнез Вадан не врет. Если даже все это сказано только для того, чтобы запугать его и заставить сотрудничать с большим рвением, то что помешает исполнить угрозу, лишь бы не пустословить? Ведь правда: чем дольше будут сопротивляться горожане, разжигая ненависть умгар, тем страшнее будет их судьба в случае поражения. А раз так, то сможет ли Нарайн не предать хотя бы самого себя?
- А если тебе не придется ждать, кнез Вадан? - спросил он, - Будешь ли тогда жечь, грабить и убивать?
Кнез кивнул и презрительно ухмыльнулся:
- Хороший мальчик, понимающий. Мне ведь пустынная страна тоже без надобности, так пусть уж живут твои сородичи. Если совсем ни дня ждать не придется, то так и быть: велю не мародерствовать, не жечь дома и не убивать безоружных... но кого-то все равно пограбят, и девок попортят немало - это война, не взыщи уж.
- Ни дня не придется, - согласился Нарайн.
Как ни оправдывай себя, как ни прячься за обещания пощады горожанам, а совесть не обманешь: то, что собирался предложить Нарайн, было предательством. Но другого выхода уже не было. Донага раздевшись, как говорится, жалеть о невинности поздновато, остается только сделать вид, что все это по любви... Мьярна - крупный город, без сточных каналов она бы не выжила. А через них сложно, но возможно попасть внутрь крепости.
В семинарии ученикам рассказывали о системе подачи воды и канализации в Орбине. Из тех уроков Нарайн и помнил, как они устроены. Сточные каналы специально делают широкими и достаточно доступными, чтобы реже засорялись и удобнее было чистить. Но Орбин был древним городом, осколком прежнего мира, стоявшим на известняке и песчанике. Его канализация, по-прежнему запертая магическими барьерами очистки, пролегала глубоко и выводилась у самого дна Лидины. Отыскать, а тем более добраться до них из-за городских стен можно было разве что отрастив жабры.
Другое дело города, построенные после потрясения. Мьярна стоит на обломках гранитных и базальтовых скал, которые без магии не то, что прорезать, а и расколоть было бы непросто. И хоть выход каналов, скорее всего, по-прежнему прятали под берегом полноводного Зана, но вряд ли достаточно глубоко. Нарайн думал об этом задолго до разговора с кнезом, даже прикидывал, где следует искать - заболоченный берег и муть в воде заметить несложно - и втайне радовался, что кроме него никто не додумался. А вот теперь придется показывать самому...
Солнце почти село, и в кратких сумерках густо поросшая ряской заводь могла бы показаться поляной, если бы среди зелени не блестели редкие проплешины открытой воды. Хотя на воду эта жижа походила мало, скорее на горное масло, вязкое, лоснящееся и вонючее. Время от времени со дна поднимались пузыри, надувались на поверхности и лениво лопались, делая смрад еще более резким и тошнотворным.
- И в это дерьмо нам лезть? - Красавчик Эбб потянул носом воздух и брезгливо скривился. Широкий шрам на щеке сморщился, делая его физиономию еще более уродливой. - Златокудрый, ты случаем не рехнулся?
Нарайн передернул плечами: он никого не звал и никому не приказывал, а если кто-то польстился на награду, то ему до этого дела нет. Но вслух ничего не сказал. Только порадовался про себя, что не показал это место еще засветло, вот тогда бы желающих точно не нашлось.
Другой наемник, Каспар, уже немолодой дядька, видно знавал переделки похуже купания в дерьме.
- А ты, Красавчик, думал, Булатный платит золотом за омовение в розовой воде? - ответил он за Нарайна. Потом без лишних раздумий стянул рубаху, обвязал голову и прямо в штанах и сапогах полез в воду.
Нарайн, а за ним и остальные пятеро, последовали его примеру. Заводь оказалась глубже, чем это виделось с берега, а под водой была уже непроглядная темень. Чтобы не растеряться, пришлось размотать веревку и держаться за нее.
Еще днем, после разговора с кнезом, Нарайн один прошелся по берегу, чтобы наверняка подтвердить свою догадку, и снова удивился, почему это место никто, кроме него, до сих пор не нашел? Когда-то давно, когда город только строился, тут, наверное, была стремнина, и строители, выводя сток, рассчитывали, что грязь быстро унесет течением. Но за долгие годы берег основательно подмыло, глинистый слой сполз, образовав это вонючее болото. Поначалу Нарайн надеялся, что подводная часть канала окажется невелика, чтобы хороший пловец мог одолеть ее на одном вдохе. Но теперь было ясно, что и плыть-то не выйдет, скорее брести под водой по пояс в грязи и иле.
Что ж, Цвингар не зря послал вместе с ним кафинцев, выросших на пляжах Лазурного моря и берегах Занова Рта. Если эти не справятся, то умгарам или берготам, которые зачастую и плавать-то не умеют, задачка тем более не по силам. А сам он... что ж, выберется - хорошо, а нет, значит, и поделом. Захлебнуться в сточной канаве - подходящая участь для предателя. И так, и этак бояться нечего.
Но на деле выбраться из-под воды оказалось довольно просто. Вход в туннель отыскался сразу и, хоть был основательно заилен, по всем признакам забирал круто вверх, а значит, обещал быстро вывести из реки на воздух. Так и вышло: не успев даже осознать, что лез в наполненный водой каменный мешок, и испугаться, Нарайн почувствовал, что вода отступила. Но стоило попытаться вдохнуть, как кишки скрутило в узел рвотного позыва. Вонь в туннелях была невыносима.
- Так мы скорее сдохнем, чем вылезем - простонал кто-то в темноте и закашлялся.
- А ты дыши реже и ногами чаще работай, авось и вылезем, - тихо, но веско ответил другой. - Шире шаг!
Веревка натянулась, и маленький отряд в самом деле начал двигаться быстрее. Несмотря на это кафинцы, то один, то другой, кашляли, плевались, а потом извергали из себя недавний ужин вместе с обедом. Только Нарайн еще держался и мысленно благодарил кнеза Вадана, что сорвал его утром, не дав даже поесть.
Как долго они шли, Нарайн оценить не мог - от удушья кружилась голова и путались мысли. Помнилось, что на пути попалось несколько решеток, большей частью деревянных, но была и пара железных. Зато все они оказались гнилыми и проржавевшими настолько, что вылетали, стоило как следует ударить. Потом каналы начали ветвиться, и тогда они по молчаливому соглашению выбирали тот, который казался самым широким, чтобы не застрять или не угодить в тупик. А когда свод туннеля вдруг прорезал неглубокий колодец, все ринулись на свежий воздух, забыв об осторожности.
Первым наружу выскочили Красавчик Эбб и еще один парень, имени которого Нарайн не помнил. Сам он - следом. И, не успев отдышаться, тут же нарвались на врага. Четверо оружных, несмотря на темноту, сразу опознали в них чужаков и напали. «Безымянный» кафинец погиб на месте, даже меча обнажить не успел. Нарайн и Красавчик оказались проворнее: выхватили оружие и встали спина к спине, хотя бойцами в тот миг были негодными. Слава Творящим, противниками оказались городские ополченцы, обученные абы как, против таких можно было продержаться, пока не подоспели остальные.
Отбив нападение и вдоволь надышавшись чистым воздухом, Нарайн почувствовал себя гораздо лучше. Теперь добраться до стены, снять караулы и открыть ворота казалось не самым сложным делом. Впереди лежали гулкие пустынные улицы, пешие патрули и конные разъезды попадались нечасто и были слышны издалека. Наемники загодя уходили с дороги и прятались, так что до самой стены стычек удалось избежать. Но потом... потом Нарайн думал только об одном: когда кончится эта проклятая ночь, он не пойдет полоскаться в варварской бадье или мерзнуть в родниках Зана, а с утра пораньше отыщет настоящую мьярнскую баню с горячей водой и будет отмокать до вечера. А если командир ру-Цвингар, воевода Скородум или даже сам кнез Вадан захотят его видеть - пошлет всех в бездну. Это была славная мысль! Как раз та самая, которая не позволяла вспоминать, что он режет глотки соотечественникам.
