А баня и правда отыскалась: роскошная, отделанная родонитом и мрамором, с божественно-горячей водой в глубоких чашах купален и большим бассейном, холодным и кристально-чистым. И совершенно безлюдная, что не удивительно после боев, все еще не стихших на дальних улицах. Но до боев, до разгона последних защитников, криков, плача и крови на мостовых Нарайну дела не было. Он исполнил свою работу, как обещал, и надеялся, что плату получит сполна... если нет - вот тогда и будет думать, что и как взять взамен. Пока же единственное, чего ему хотелось - избавиться от грязи и вони сточных каналов, если уж грязь и вонь предательства неистребимы.
В лавке неподалеку, тоже брошенной и уже изрядно пограбленной, Нарайн прихватил кусок душистого мыла и люфовую мочалку. Одежду, пропитанную насквозь нечистотами, скинул еще у порога, и, как и обещал себе, принялся отмываться долго, медленно, то и дело меняя воду. Когда от куска остался крошечный обмылок, а мочалка превратилась в комок обтрепанных волоконец, он просто улегся в воду и закрыл глаза. Рано или поздно придется выбираться, а что еще хуже - надевать свои лохмотья, пусть даже и удастся их хоть как-то отстирать... нет, об этом даже вспоминать не хотелось.
Разомлев в тепле и роскоши купальни, Нарайн даже задремал, когда услышал оклик Дикаря-Бораса:
- Эй, Нарайн, ты тут?
Сперва он не поверил, думал, снится. А раз так - лучше не открывать глаз и дождаться, когда дурной сон сменится чем-то более приятным. Но голос почему-то не пропал, наоборот, прозвучал ближе, наливаясь липким медом:
- Нар, спишь, что ли? Вставай, - и рука умгара легонько потрепала по плечу.
Нарайн открыл глаза и поднялся, едва удержавшись, чтобы не дернуться, не измениться в лице, вообще никак не показать, что испуган. Это уж точно был не сон. А меч-то вон он, шагах в пяти остался - не достать... зря так разнежился, случись что - и Творящие не спасут.
- Пора, златокудрый, - продолжал Борас, вроде и не заметив его смятения. - На закате - общий сбор, командир строго-настрого приказал всем быть. Вот я и пошел тебя искать, а заодно твою награду прихватил. Вовремя, а? - и бросил на запотевший мрамор тугой узел.
Наградой оказался новенький шерстяной плащ, не чета тому, что был когда-то отдан орбинскому могильщику, но все равно теплый и - главное! - чистый даже по запаху. И еще штаны, сапоги, тонкая хлопковая рубаха и стеганая поддоспешная безрукавка. Это было еще как вовремя! Но радости показывать тоже не стоило. Нарайн просто начал неспешно одеваться.
- Кнез прислал золото, все, как обещано: по четыре талари на брата. И на твою долю тоже, - продолжал Дикарь все также ласково, словно хвалил любимого сына. Или любимую собаку... - Только ведь золото ты не возьмешь, так? Вот я и рассудил, что тебе нужнее...
Все так. Ему кнез обещал не золото, а уж за четыре талари уважающий себя орбинит даже кланяться не станет - пусть кто хочет, заберет. Но вот от новой чистой одежды сейчас отказаться просто невозможно.
А Борас-то успел изучить Нарайна в подробностях: что ему нравится, что нет... что в руки не возьмет, а без чего жить не сможет. Никто в сотне Цвингара перебежчика особо не привечал, только ему, Дикарю, казалось, дела не было, что он враг, ненавистный златокудрый. Напротив, все время держался рядом, угождал, лез с разговорами, а то вдруг останавливался неподалеку и долго, пристально разглядывал, вот как сейчас. После такого взгляда хоть снова в купальню лезь, отмываться. Но Нарайн опять сделал вид, что не заметил, только спросил будничным тоном:
- Как ты меня нашел?
Дикарь довольно разулыбался:
- Я знаю, где искать, златокудрый. Небось, не потеряю.
И ведь правда: знает. Все это могло бы показаться приязнью, но Нарайн себя такими благоглупостями не тешил. Дикаря за то и прозвали, что был он жесток до одержимости и в этой своей жестокости ненасытен. Борас любил убивать. Мужчин или женщин, детей или взрослых - неважно. Убивал он умело, долго и невыносимо больно, так, что даже близкие соратники не выдерживали и втайне его осуждали. Но с особой страстью и усердием он расправлялся со светловолосыми подростками, в которых чуял хотя бы каплю орбинской крови.
Нет, Дикарь Борас не та компания, в которой можно расслабиться и показать спину. Ловя на себе его пристальный взгляд, Нарайн знал, что всей душой старый наемник жаждет одного: его смерти, представляет, как медленно резал бы плоть, ломал кости, смакует каждый миг пытки... но сам понимает, что никогда этого не сделает, потому что неодолимо, с суеверным восторгом и благоговением боится.
Вот и правильно, пусть боится дальше.
Закончив одеваться, Нарайн поднял меч и следом нож, аккуратно вытер плащом капли осевшего на холодном металле пара. Старые ножны брать не хотелось, а новых не было, поэтому он просто заправил клинок меча за пояс, а нож спрятал в сапог.
- Ну, идем. Где там ваш общий сбор?
Общий сбор и построение, помощь раненым, чествование павших, дележка добычи... все это затянулось далеко за полночь и, конечно, закончилось попойкой. Добыча, как и погибшие соратники, Нарайна интересовали мало, а чтобы напиться в хлам после тяжелых трудов, голодных суток и горячей бани хватило бы пары кружек Мьярнской ночи.
Но, Творящие видят, сегодня он имел право напиться! Потому что главную свою награду все-таки получил: гонец от самого великого кнеза Вадана Булатного привез указ под страхом смерти не мародерствовать, не жечь город, не чинить зла его безоружным жителям.
Поэтому кружка Нарайна не пустовала, а наемники, во главе с самим командиром Сианом ру-Цвингаром, в кои-то веки показались вполне подходящим обществом. Хотя командир, конечно, умел утешить... подсел поближе, вина подлил и так заговорил доверительно, что аж скулы свело:
- Не грабить, не убивать - думаешь, это ради тебя, малыш? Не обольщайся. Это все потому, что Йенза хранителей боится. Он, знаешь ли, верит, что они за вас, златокудрых, вступятся, и кнезу это внушает. А ты как думаешь, вступятся или нет?
И засмеялся. А потом уже громко возвестил, для всех:
- Делайте, что хотите, разрешаю! Только кнезовым людям не попадайтесь. А уж меч хранителя на свою шею, если по справедливости судить, каждый из вас и без того не по разу заработал.
4
Конец лета года 613 от потрясения тверди, юг Орбинской республики.
Простая крытая повозка без знаков и знамен в сопровождении десятка всадников на высоких, тонконогих лошадях, слишком породистых и дорогих, чтобы принадлежать какому-нибудь купчишке из захолустья, подъехала по Малому Северному тракту к предместьям Бризелены. В сам городок заезжать не стала, а свернула на старую, почти заросшую дорогу в горы, где, как знал каждый местный проводник, ничего, кроме прекрасных видов, никогда не было. Путь позади остался неблизкий, дорога каменистая, а в повозке, хоть и обложенной тюфяками, немилосердно трясло и подбрасывало. Двоим мальчикам, правда, это не мешало. Уже большие, чтобы понять, что пришла война, но еще глупые, чтобы бояться, они проковыряли дырки в старом кожаном пологе и с любопытством глазели по сторонам. Зато их матушка, госпожа Бьенна, здоровье которой в последнее время заметно пошатнулось, чувствовала себя измученной не только дорогой, но и дурным предчувствием. Тревога появилась еще до отъезда и только усилилась, когда муж сказал, что должен привезти с поднебесных рудников серебро и железо для снаряжения ополченцев и, забрав с собой большую часть охраны, ушел дальше по Пряному пути. Бьенна в государственные дела не лезла, власть и правление - это для мужчин, но теперь даже ей было ясно: эта война - одна большая ошибка. Орбиниты во все века славились умом и многими знаниями, но где же были эти знания и ум, если из всех отцов Высокого Форума никто не сумел переиграть дикаря Вадана?
И уж тем более было ошибкой бросить надежный дом в городе-крепости и мчаться в Яшмовый Грот, забытое Творящими поместье, только потому, что там якобы живы старые чары отвода глаз.
