Шванк попробовал сам: "Ииииииииааааааааайййяааааааайюу - ооооооу!"

- Ага, голос ушел вниз, в грудь. Однако, получилось. А вот так: "Оууууууууууу - ыыыырррррыыы!" - поет его противник: тут воздух уходит в горло и грудь. Тот кот не наш и не рыжий.

- Кто победит?

- Думаю, чужак.

Шванк пропел "Ыыыыыаааааоу - ырррррыыыыы!", и Филипп рассмеялся: "Получается!".

- Ну, - торжественно выпрямился Пикси, - приступим.

- К чему?

- Вот, господин мой!

Пикси извлек откуда-то яйцо, уже очищенное, повертел, вознося его вверх, и аккуратно откусил кончик верхушки. Кот тем временем проснулся и как мог навострил остатки ушей.

- Дай!!!

- Филипп, ты же не удав, чтобы съесть целое яйцо! Сначала Шванку - он заслужил.

Шванк аккуратно срезал зубами тоненький-тоненький слой - желток все еще был далеко.

- Что ж, прими, господин мой, если осмелишься!

- Дай!

Пикси подбросил яйцо, Филипп перехватил его, мгновенно и не жуя заглотал, ахнул, воздел (весьма обстоятельно) оба указательных пальца и глаза к небесам:

- Яйцо, средоточие и символ мира живого - пища запретная. Потому, говорят, что их варят прямо заживо. Жителям Храма яйца строго запрещены, и поэтому я избавил всех нас от соблазна. Спасибо, Пикси! Кстати, куда ты дел скорлупу?

- Не бойся, не найдут. Она в огороде, глубоко в известковой куче.

- Вот и прекрасно.

Двое еще раз отпили по большому глотку, а Филипп старательно завидовал:

- Посмотрите, это жрец:

Просто так висит конец.

Пожалей, дружок, жреца -

Не имеет он лица,

И не стоит ни яйца!

- Продолжим! Еще пива?

- Угу.

Пикси сделал вид, что сотворил из воздуха толстую кривую сардельку.

- Погодите! Лев, сюда!

Лев давно уже сделал огненные глаза и таращился вниз. Тут он спрыгнул, странно растопырив лапы - все потому, что половину роскошного хвоста он оставил где-то. Утвердившись на земле, князь котов стал медленно потягиваться, и заметно было, что запястья его уже скривила старость; Пикси не спеша оторвал зубами почти треть сардельки и бросил наземь. Лев подошел, придирчиво обнюхал и ухватил предложенное.

- Теперь беги, Лев! Вон!

Филипп громко хлопнул в ладоши, и Лев, прижав уши, бросился прочь. Улизнул с колбасой, исчез.

Сардельку быстро съели вместе с кожурой, пиво допили, фляжка исчезла.

- Теперь, - сказал Пикси, - объяснюсь. Слушайте!

- Говори!

Музыкант выдохнул, склонил голову и снова обрел волшебное сходство с летучей мышью - или ушастым восточным котом.

- Господин мой Филипп знает почти все, а вот Шванку придется объяснять, да. Я не зря спрашивал тебя, Шванк, о жертвоприношении Царя. Скоро ночь летнего равноденствия. Действо для простецов будет на площади, там потребуются струнные, барабаны и волынки. Почти все будут там, простецов пасти.

- О, и мне туда! Я ведь жонглер.

- Нет. Есть еще одно действо, в Древнем Зале. Ты мне нужен там. Что у вас говорили о Летнем Царе?

- Ну... Один из самых могучих царей земных, давно пожертвовавший своим именем, полюбил. Приближаясь к Женщине Ослепительного Солнца, он пострадал, но не смертельно: его страсть и ее гнев заставили царя превратиться в вепря. Его похоть и жар ее света опалили свиную щетину, и это причиняет вечный зуд, а временами и боль. Оттеснив насильника обратно на землю, Женщина Ослепительного Солнца сменила гнев на милость и подарила ему бритву, гребень и расческу - все из золота: чтобы приводить в порядок и шерсть, и разум. Наделенный после падения гигантскою силою, Царь-Вепрь породил с земною своей женой сразу двенадцать могучих сыновей, и они тут же разбежались по своду небесному. А жена Царя не то сразу умерла, сгинула от таких родов, то ли истекла кровью не насмерть - но утратила жизненную силу и где-то скрылась. С тех пор некому стало расчесывать Царя-Вепря, и временами его охватывает мучительное бешенство. Сыновья его погибли в боях, расчески были украдены, а где теперь его царица, не знают даже боги и не помнит он сам.

- Ого! Дай же писцам эту историю, если ты не связан обетом молчания.

- Не связан, все это знают.

- Тогда отдай ее - и сможешь получить доступ к очень интересным сведениям.

- Но это же не история, не события - просто объяснение ритуала: почему при жертвоприношении священный царь замещается вепрем.

- Как знать? Я видел у нас упоминание о Царе-Вепре как о живом. Нужен второй свидетель.

- Как это?

- История подтверждается, если у нее есть два независимых рассказчика. Подтверждать независимость - не твоя забота.

- Ох, Филипп! Все-то ты о записях, библиотечная душа! Помолчи-ка и дай досказать мне.

- Хорошо, наставник. Молчу.

- В Храме считают по-другому, в нашем ритуале женщин нет. Запомни, Шванк - это обряд тайный, для жрецов и особо посвященных простецов или паломников. Его проводят при запертых дверях, не всем жрецам разрешается быть там. Ты нужен мне как третий голос - их прежде всегда было два. Миф разъяснять я не имею права, скажу только о музыке. Основной голос - эту партию берет правящий епископ. Но сейчас Панкратия нет...

- Угу. Кота нет дома, и мышки решили позабавиться, сделать нечто новенькое... Епископ Панкратий в отъезде. Ты сам, Шванк, пришел из земель Гавейна и знаешь о смуте. Там живут наши паломники, это большая колония. Они считают себя единым целым и Живым Домом самого Сэнмурва, птицы, Целости-из-Множества. Они еретики, но это наше отродье, наши еретики. Гавейн долго медлил, продавать ли им некий холм, и теперь они захватят его силой. Панкратий поехал договариваться сразу с тремя сторонами, увещевать... Но не зря его кое-кто тут прозвал Сокрушителем... Он может и не вернуться. Или вернется иным.

- Все равно. К равноденствию его не будет. И он слишком стар и безголос, да простят меня боги. Ему бы только солдатами командовать.

- И что теперь?

- В таких случаях его партию исполняет заместитель. Сейчас это будет Бран. Ах, какой голос, какое тело! Жаль, что после этого он навсегда утратит возможность освободиться...

- Это еще ничего - века два назад его бы расчленили как жертву! Что ж ты не позвал его к нам?

- У него есть голос и тело, но нет мозгов. Он не умеет читать, вообще никаких знаков! Ты бы видел, как он пьет, как он жрет! Не видать бы тебе яйца, а Шванку - пива. Я его отдельно позову и партию напою - память у него быстрая. Так вот, первый голос - это вещь, "что", в данном случае - Вечное Солнце. Он очень стабилен. И есть второй голос, Филипп знает.

- Ага. Его исполняет самый младший в высшем клире, в этом году опять я. Ты мне партию испортил воплями Льва?

- Ну да. Добавь кое-где горловое пение, я отметил запятыми. Вот.

- Бред!

- Филипп, ты съел мое яйцо и теперь должен мне повиноваться! А не то пожалуюсь Эомеру. Читай!

Незаметно возник широкий отрезок пергамента с чередою крюков, флажков, точек и редких запятых. Кажется, он упал на колени мастера прямо из черного рукава - но казалось, что свалился откуда-то сверху.

- Ага. Вижу.

Филипп запел. За неизвестного Брана вступил сам Пиктор. То, что выпевал его баритон, как бы стояло в воздухе и строило стену. Тенор Филиппа вился и пронзал, но тщетно. Враждебность и боль как бы передавались певцами друг другу, и в итоге темы их стали неразличимы.

- Нет! - вскрикнул Пиктор и хлопнул себя по коленям раз и другой, - Я же говорил, не то!!! Слишком просто. Дуболомно.

- Вот теперь, Шванк, слушай ты.

Шванк сделал вежливые круглые глаза.

- Есть тема связи. Прежде ее исполнял я, на струнных. А теперь я хочу, чтобы это был третий голос, и петь будешь ты.

- Но я ведь... э-э-э... некрасивый...

- Ничего. Я тоже исполнял эту партию, на виоле, спрятав лицо под покрывалом. Лица у тебя быть и не должно. Ты - не существо, ты - связь! Вот, смотри.

Пергамент перевернулся как бы сам собою, и Шванк запел. За ним вступил Пиктор, последним - Филипп. Лев пришел посмотреть, что происходит - не пришел ли к нему новый противник. Решил, что нет, и сел, аккуратно уложив остаток хвоста.