- Но как он тогда поет?
- В общем хоре его не слышно. Но он делает так, чтобы гармония голосов никогда не нарушалась. А также находит старую музыку и сочиняет новую. Но тоже смешной человек.
Шванк твердо взглянул в веселящиеся глаза.
- Смешной, как я? Или как Вы?
- Еще смешнее. Увидите сами. Библиотека и Скрипторий налево, а казарма рабов - там же, но дальше. Я провожу.
Филипп быстро двинулся к белым зданиям в глубине, а Шванк последовал за ним.
Певца показали служкам - все это были школяры, оставленные за примерные успехи на лето при Храме - и устроили за удобным столом. Он мог бы сесть, но его внимание привлек тяжеленный свиток на двух осях из полированного черного дерева. Разворачивать его одному очень тяжело - но это лишь первая часть каталога. Разворачивая его почти бесцельно, Шванк вдруг остановился, его память заговорила неопределенно, когда он увидел заглавие под довольно коротким номером. Просмотрев мелкий красный текст, он встревожился. В описанном документе, видимо, речь шла о гонениях на еретиков Юго-Востока - очень давно, еще до появления северного королевств, что торгует глыбами льда, привязанными к упряжкам судов. Шванк запомнил номер и задумался. Бог собирался что-то сделать, но не видел нужды в объяснениях.
Снова пришел Филипп и шагнул вглубь. Там, в углу у окна, сидел высокий и плотный старик. Большой нос его был ноздреват, носогубные складки длинны и глубоки, серебристая щетина опрятна. Выглядел сидящий очень солидным, но не обманчиво ли было впечатление? Отекший загривок и круглая спина говорили о нездоровье. Одет он был в тусклые, застиранные до зелени, но все-таки в черные одежды раба.
Филипп склонил голову и подождал, пока старик его заметит.
- Господин мой, - начал тот, не вставая, - Послезавтра я ухожу в лечебницу. Ты доделай про Хельгу...
- Эомер, учитель мой, - отвечал почтительно молодой жрец, - Я уже получил ответ от Иппократа. Никто из зеленых рыцарей ничего не знает о старой паломнице на храмовом осле. Они ее не сопровождали. И, получается, вообще не увидели. Там что-то... Какое-то темное божество...
- Погоди, сын мой. Дай встать.
Оба замолчали. Филипп придержал Эомера под локоть, и тот с трудом встал, опираясь на что-то, похожее на темный табурет. Когда Филипп отошел, старик, ловко переставляя "табурет" и опираясь на него, вышел. За ним ушел и Филипп.
Бог забеспокоился, но Шванк почему-то чуть не уснул. Тогда и он решил уйти и осмотреться. У казармы рабов - а это длинное низкое здание у самой дальней стены (она не имеет священного значения, и там стоит эта казарма, конюшня и хлев) - чем-то занималась небольшая толпа в черном. От нее отделился человечек, чья спина, свернутая винтообразно, была похожа то ли на букву S, то ли на один из знаков, пригодных лишь для музыки. Он и голову клонил набок, и она, покрытая черной щетиной, делала его похожим и на ноту. Этот человечек засеменил к воротам Храма, напевая что-то сложное, пронзительное, двухголосое, и дыхание его не срывалось. Это было похоже на музыкальное воплощение весеннего кошачьего концерта.
Гебхардт Шванк нагнал его и тут же спросил:
- Это кошачий концерт, коллега?
Раб резко повернулся на одной ноге и застыл. Испуган он не был. Шванку это понравилось, и богу тоже. Человечек на самом деле был куда смешнее Шванка; этим, очевидно, пользовался - и продуманно. Немного ниже нашего жонглера, худенький и с треугольным личиком. Большие уши росли, казалось, прямо на темени. Он походил на летучую мышь. Но полное сходство нарушали глаза, светло-карие, блестящие и очень круглые. Мышекот. Или птица?
- Почти угадали. Что Вам угодно, господин мой?
Раб сделал на редкость уродливый поклон.
- Вы господин Пиктор, начальник хора?
- Да.
- Меня послал к Вам Филипп, старший привратник. Я - певец.
Мышь прислушалась - не летит ли добыча?
- Какой?
- Сейчас я жонглер, мое имя - Гебхардт Шванк. Я пришел из Чернокнижия, был там шутом Гавейна.
- Угу.
Мышекот ленится, а добыча давно зашевелилась.
- Но я, господин Пиктор, обучен в храме плодородия...
- Так-так! Значит, у Вас редкий и красивый тембр голоса?
- Вы не хотели меня смутить? Да, я - кастрат, господин мой.
- Для кастратов в Храме есть некоторые ограничения. Но голос... И Вы играете на струнных?
- Также и на флейте, господин мой.
Уши летучей мыши задрожали мелко, чуть позже распахнулись и совиные глаза. Зверек предвкушал, как поймает жирную голубую бабочку с пушистым брюшком.
- Тогда напойте мне то песнопение, которое делается при летнем жертвоприношении Царя...
- Но, господин, этого давно нет... Человек замещается кабаном...
- Вот это я и имею в виду. Пойте.
Пиктор шумно потер сухие ладони. Песнопение Жертвенного Царя очень сложно и требует большого самоконтроля, а Шванк сразу начал в регистре флейты. Прослушав первую строфу, Пиктор кивнул, и голова его показалась тяжелой, а шея - мощной.
- Хорошо. Я принимаю Вас.
- Как к Вам обращаться?
- В хоре, в Храме - "наставник" или "учитель мой". Рабов не величают"мой господин"! А на воле называйте меня Пикси.
- А меня - просто Шванк.
- Идет. Подойдите-ка вечером ко мне - это вон тот левый передний угол казармы, у самых дверей - видите, с торца? У меня там сундук старых рукописей, покажу Вам. И дам наши обычные песнопения - через неделю нужно их знать и уметь. Вот так. И еще... Потом посмотрим, сколько Вы стоите, Шванк.
- Спасибо, учитель мой.
Пикси попрощался и убежал в Храм.
Теперь, когда Шванк ненадолго остался один, бог предупредил:
- Мне пора. Оставайся, работай, Шванк. Ищи.
Голове стало легко-легко. Бесшумно взлетел и скрылся в небе большой белый гусь. В черном зеркале у входа наш трувер разглядел, что легкие волосы его наконец-то улеглись ровно, как не лежали никогда в жизни.
***
Почти неделю спустя, в жаркий полдень, Пикси, Филипп и Шванк устроились в короткой тени на завалинке правого торца казармы рабов. Так они и сидели - Шванк слева, Филипп справа, а Пикси, средоточие троицы, припрятал за спиною фляжку пива. Жрец и раб жарились в сутанах, а Шванк, припрятав трубадурский плащ, блаженствовал в легкой рубашке.
Пока они просто сидят и рассматривают изрисованную чем попало стену. Обрубок тени исчезает. Становится очень жарко, но эти трое любят тепло.
Пикси торжественно извлек фляжку, подержал в воздухе и отпил.
- Филипп?
- Нет, нельзя. Увы.
- Шванк?
- О, да!
Глотнул - обычное пиво рабов, вонючее, водянистая шипучая кислятина. Почти не пьянит, но отлично расслабляет и предупреждает жажду. Шут изящно промокнул губы и задал вопрос:
- Пикси, а ты правда сочинял кошачий концерт, когда я пришел?
- Ну да. Вот.
- Рукавами не маши!
На низкой стене, устроившись наподобие сфинкса, отдыхает рыжий кот. Видно, что у него круглые щеки - в два-три слоя - длинные широкие драные бакенбарды, а уши изорваны почти до оснований и много раз заживали. Левое ухо неловко пришлепнуто к голове.
- Это Лев, старший кот Библиотеки.
- Смотри, смотри, Шванк - это единственный из князей Храма, кому полагаются по сану плотские утехи!
- Недолго ему княжить - он уже старенький, бедняга.
Филипп веселится, но кошачьи глаза его тревожны - таким он выглядит почти всегда, для него само Время течет слишком медленно...
- Так вот. Один голос - это Лев. Он поет вот так : "Йяаааааааооооооииииии - аааайя"!
Пикси пропел фразу совершенно по-кошачьи, негромкий голос стал непривычно носовым, обрел металл.
- Погоди, Пикси! Как ты это сделал?
- А! Плотно прижал язык к нёбу, раздул живот и направил воздух в нос и череп. Давай, попробуй. Шевели челюстью.