– Ты что, вообразила, будто я, Джон Белласис, племянник графа Брокенхёрста, чьи предки сражались еще в Крестовых походах, а потом участвовали чуть ли не во всех главных европейских сражениях, могу когда-нибудь… – Джон смотрел на нее со злобой; взгляд его глаз был жестким и холодным, как камень. – Ты всерьез вообразила, что я могу жениться на разведенной дочери какого-то грязного торговца?

Сьюзен, ахнув, отшатнулась, словно ее окатили ледяной водой. А Джон снова начал хохотать, и это сильно смахивало на истерику. Словно бы все его унижение от внезапного падения нашло выход в этом жестоком, дикарском веселье.

Это была чувствительная и злая пощечина. Сьюзен встала, прижав руки к щекам. У нее отчаянно билось сердце.

Но он еще не закончил:

– Неужели ты не понимаешь? Мне нужно заключить блестящий брак. Сейчас больше, чем когда-либо. И жениться не на Марии Грей, этой девице с понурым видом и пустым кошельком. Блестящий, ты слышишь? Так что извини, моя дорогая, но тебя в этом сценарии быть никак не может. – Он покачал головой. – Бедная маленькая Сьюзен Тренчард. Распутная женушка грязного мелкого коммерсантишки. Смех, да и только.

Некоторое время она стояла молча и неподвижно, не проронив ни слова, не двинув и бровью, пока не почувствовала, что снова полностью владеет своим телом и своим голосом. И только тогда заговорила:

– Не соблаговолишь ли попросить своего слугу вызвать мне наемный экипаж? Я уеду немедленно.

– А ты что, не можешь спуститься и сама поймать экипаж?

Он разговаривал с ней так, словно она была ему посторонней.

– Джон, прошу тебя. Давай расстанемся по-хорошему.

Были то крохи приличия или последние следы чести, однако что-то заставило Джона Белласиса буркнуть: «Ладно» – и выйти из комнаты, чтобы отдать соответствующие распоряжения. Как только он вышел, Сьюзен схватила бумаги, которые любовник бросил на кресло, сунула их в ридикюль и быстро выбежала из комнаты. Она уже была на середине лестницы, когда услышала, как Джон зовет ее по имени, но лишь ускорила шаги и выбежала через двор на улицу. Минуту спустя Сьюзен уже сидела в кебе и ехала домой. Когда Джон выскочил на тротуар и ринулся по Пикадилли, бросая яростные взгляды направо и налево, она отпрянула от окна и откинулась на сиденье.

Оливер Тренчард сидел в библиотеке Джеймса на Итон-сквер, пил бренди и листал «Таймс». Отец наверняка бы с ним не согласился, но, по его собственным меркам, день у Оливера сегодня выдался трудный, хотя ни строительная контора, ни работа у братьев Кьюбитт не имели к этому никакого отношения. Почти все утро он катался верхом в Гайд-парке, затем наведался к своему портному на Сэвил-роу, дабы одобрить покрой охотничьих бриджей, а потом был званый обед на Уилтон-Кресент, после которого он составил компанию друзьям на партию в вист. Правда, заядлым игроком Оливер не был. Он настолько не любил проигрывать, что выигрыши не компенсировали досады, возникающей от поражений. И вообще, хотя недостаточное трудолюбие и вызывало неудовольствие его отца, пороки Оливера были отнюдь не велики. Да, он пил, когда бывал расстроен, и с удовольствием завел бы интрижку на стороне, но каждый раз, когда пытался назначить свидание, был просто не в состоянии избавиться от образа своей жены. Сьюзен тотчас появлялась у него в уме, с этой своей надменной улыбкой и глазами, вечно ищущими объект для флирта, флирта с кем угодно, но только не с мужем… Картина, возникавшая перед мысленным взором, была столь отчетливой, что Оливер оставлял свои планы и шел домой. Если бы он научился забывать о жене, то был бы счастливее. По крайней мере, так он думал, когда уселся в кресло и поднес к губам бокал, надеясь в ближайшее время не встретиться ни с отцом, ни со Сьюзен.

Несмотря на то что они жили в одном доме с родителями, Оливер после того неприятного обеда в клубе у Джеймса успешно избегал разговоров с отцом. Каждое утро он специально уходил из дому пораньше, задолго до того, как Джеймс отправлялся на работу, а возвращался зачастую под утро, надеясь, что мать и отец уже давным-давно улеглись спать. Но сегодня Тренчард-младший ошибся в расчетах, решив, что Джеймс вышел пообедать. Как только он поставил бокал и сложил газеты пополам, в библиотеку вошел отец.

Джеймс остановился на полпути. Он тоже явно не ожидал увидеть здесь сына.

– Все «Таймс» читаешь? – спросил он, испытывая некоторую неловкость после столь затянувшегося молчания.

– Могу отдать тебе, папа, если тебе нужно, – достаточно вежливо ответил Оливер.

– Нет-нет. Продолжай. Я только найду одну книгу. Ты не знаешь, где мама?

– Наверху. Устала после долгой прогулки. Хотела отдохнуть перед обедом.

– Значит, с мамой ты разговариваешь спокойно?

– С ней я не ссорился, – невозмутимо сказал Оливер.

– Только со мной.

Джеймс начинал чувствовать, что напряжение между ними вот-вот достигнет критической точки. Может быть, настало время сойтись в битве, которую оба так долго откладывали?

– С тобой и с Чарльзом Поупом.

Это было выше понимания Джеймса.

– Неужели ты не любишь этого человека до такой степени, что готов был проехать всю Англию, только чтобы попытаться погубить его доброе имя?

– А оно у него было, это доброе имя, чтобы я его погубил? – фыркнул Оливер и вернулся к газете.

– Признайся, ты заплатил тем людям в Манчестере, чтобы они написали компрометирующие письма? – спросил Джеймс.

– Этого не потребовалось. Они не меньше моего хотели разорить Чарльза Поупа.

– Но почему? – Джеймс недоверчиво покачал головой.

Слишком трудно было все понять. Вот сидит Оливер, который путешествует по жизни пассажиром, читает «Таймс» в этой милой библиотеке, обустроенной по образцу лучших библиотек джентльменов, какие только доводилось видеть Джеймсу. Золоченые корешки поблескивают в свете масляных ламп. Над каминной плитой висит портрет короля Георга III, а между книжными шкафами, стоящими вдоль длинной стены, примостился инкрустированный столик. Что может быть приятнее глазу? Как это все не похоже на обшарпанные, осыпающиеся, потертые декорации, в которых прошла его собственная юность. И спрашивается, что сделал Оливер, чтобы все это заслужить? Ничего. Но был ли он когда-нибудь удовлетворен жизнью, счастлив или хотя бы доволен?

– Значит, ты нарочно проделал весь путь до Манчестера, чтобы только найти какие-нибудь факты, которые бы навредили мистеру Поупу в моих глазах?

– Да. – Оливер больше не видел смысла темнить.

– Но зачем тебе сводить счеты с человеком, который ничего тебе не сделал? – недоуменно спросил Джеймс.

– Ничего мне не сделал? – удивленно повторил Оливер. – Да он украл у меня отца и вот-вот украдет мое состояние. И это называется «ничего»?

– Чушь! – с негодованием пожал плечами Тренчард-старший.

Но на этот раз Оливер решил высказать все. Отец хотел знать, что стоит за его ненавистью к Поупу? Отлично. Пусть теперь слушает.

– Ты слишком щедро одариваешь своим вниманием постороннего человека – этого чужака и выскочку! И, не скупясь, выдаешь ему деньги и похвалу!

– Я верю в него.

– Допустим. – Оливер чуть не плакал. Он чувствовал, что его начинает трясти. – Но, видит Бог, в меня ты не веришь и никогда не верил! Ты сроду меня не поддерживал, тебе всегда было на меня наплевать, ты даже не прислушивался к моему мнению…

Джеймс чувствовал, как в груди его поднимается волна гнева.

– Позволь тебе напомнить, что я рисковал дружбой с Кьюбиттами, людьми, которых я уважаю больше всех ныне живущих, чтобы сделать тебе карьеру. И что я получаю взамен? Ты пропускаешь все собрания, отменяешь деловые встречи, чтобы пойти покататься верхом, пострелять, прогуляться в парке! И после всего этого я же не имею права разочароваться в тебе? Не имею права чувствовать, что мой сын не стоит всех тех неприятностей, через которые я ради него прошел?

Оливер глядел на отца, на этого простецкого вида низкорослого мужчину с красным лицом, вечно одетого в тесный сюртук, человека, который ничего не понимал в утонченной светской жизни, и удивлялся. С одной стороны, Оливер презирал этого человека. С другой, жаждал его уважения. Он сам не мог понять сложившегося положения вещей и чувствовал, что окончательно запутался, однако просто не мог больше молчать о том, что больше всего его беспокоило.