– Чарльз наверняка все знает, – наконец сказал Джеймс, не в силах дольше хранить молчание.

– Нет, не знает!

Анна села на кровати, испугав задремавшую Агнессу. Свет газовых фонарей с улицы обрисовывал в темноте профиль мужа. Анне порой недоставало полной тьмы ночного города времен ее юности. Этот вездесущий тусклый свет погрузил мир в постоянные сумерки. Но зато теперь в Лондоне стало безопаснее, что, конечно, не могло не радовать.

Однако Джеймс продолжил развивать свою мысль:

– За ужином леди Брокенхёрст посадила его рядом с собой. Справа. Все заметили, включая и семью Белласис. Это все равно что пропечатать в «Таймс». Она явно стремилась привлечь к Чарльзу внимание в расчете сделать тайну всем известной, зачем еще бы это ей понадобилось? Если мальчик до сих пор не знает правды, то узнает буквально через несколько дней, а то и часов.

– Как долго ты поддерживаешь с нашим внуком отношения? – спросила Анна.

– Откуда тебе известно, что леди Брокенхёрст ничего ему не рассказала? – продолжил Джеймс, не посчитав нужным ответить. – По какой еще причине он мог получить приглашение? Нет, наверняка он знает правду. Таких людей, как Чарльз Поуп, не приглашают на частные приемы в Белгравии разделить трапезу с половиной пэров Англии. Такие люди, как Чарльз Поуп, не сидят рядом с леди Брокенхёрст. Юноши вроде него просто не имеют возможности познакомиться с титулованными особами. При обычных обстоятельствах графиня Брокенхёрст даже не удостоила бы Чарльза Поупа вниманием, не говоря уже о том, чтобы пригласить его за свой стол!

Джеймс тоже сел на кровати, повернувшись к жене, и его голос становился все громче и громче.

– Не кричи! – прошипела Анна.

Оливер и Сьюзен спали прямо над ними. Кьюбитт заложил в потолки домов раковины, чтобы шум не проходил между этажами, но все же промежуточный слой был не настолько толстым, чтобы полностью заглушать все звуки.

– А что касается этой чуши, что она якобы собирается вложить деньги в его дело…

– Почему чуши? Ты же вложил. Ты уже несколько месяцев поддерживаешь Чарльза, – отнюдь не примирительным тоном заметила Анна.

– Я мужчина. У леди Брокенхёрст нет денег. По крайней мере, денег, которыми она могла бы распоряжаться без разрешения мужа. А с какой стати Перегрин вдруг будет давать деньги не пойми кому и зачем? Нет, поверь мне: все это вздор и пустая болтовня, и дело закончится гибелью семейства Тренчард!

Джеймс недаром преуспел в свободной, не скованной правилами и условностями атмосфере военного Брюсселя. Когда нужно было сыграть грубо, он именно так и поступал. Он все еще оставался сыном рыночного торговца и умел постоять за себя. И сейчас это умение понадобилось Тренчарду. Ведь все, за что он боролся и чего добился, грозило вот-вот рухнуть стараниями его жены. Не чужих людей, а его собственной супруги.

– Я просто не могла допустить, чтобы леди Брокенхёрст продолжала считать себя и мужа последними в роду, – сказала Анна, разгладив вокруг себя простыни.

– Подумаешь! Они же считали так двадцать пять лет. Могли бы и привыкнуть! – Лицо мужа снова побагровело. Дав волю гневу, Джеймс уже не мог его обуздать. – И что в результате изменилось? Чарльз не может иметь к их семье ни малейших претензий. У него нет никаких прав. Поуп незаконнорожденный, и, боюсь, он вряд ли будет тебе благодарен за то, что ты сделала этот факт общественным достоянием!

– Лорд и леди Брокенхёрст имели право узнать о том, что у них есть внук.

– Так вот, значит, зачем они нас пригласили? – спросил Джеймс. – Да?

Анна молчала, ибо не видела никакого смысла продолжать беседу. Однако муж не успокаивался:

– Чтобы мы смотрели, как леди Брокенхёрст водит перед нами Чарльза, а мы даже не можем с ним поговорить? Она решила нам отомстить?

– Ты вполне мог с ним поговорить. Вы же старые друзья. – Голос Анны был холодным как лед.

– И разумеется, его появление на вечере не было для тебя сюрпризом. Так?

– Так, – не без облегчения призналась Анна. – Да, я знала, что Чарльз там будет. И ты ошибаешься, если думаешь, что я вытерплю хоть слово упрека. Позволь заметить, что ты сам заслуживаешь обвинений ничуть не в меньшей степени.

– Я? – подскочил Тренчард. – Да я-то что сделал?

– Ты поддерживал связь с нашим внуком, ты встречался с ним, ты даже работал с ним вместе, и тебе не пришло в голову, что об этом стоит рассказать мне, твоей жене, матери женщины, которая его выносила!

Голос у нее дрогнул. Она это слышала, но, как ни старалась казаться сильной и решительной, слезы продолжали рваться наружу.

– Ты разговаривал с мальчиком. Прикасался к нему. И ничего мне не сказал. Я больше двадцати лет жила в неведении, каждый день гадая, как Чарльз выглядит, какой у него голос, а ты познакомился с ним, не ставя меня в известность. Не было дня, когда бы я не пожалела о своем решении отдать его в чужую семью. Я лишилась нашего дорогого внука, потому что ты боялся получить меньше приглашений на обеды, если мы будем воспитывать его сами. А теперь ты обманываешь меня. Это низко, просто отвратительно!

Разумеется, произнося эту тираду, Анна благоразумно умолчала, что в свое время безоговорочно поддерживала план избавиться от нежеланного младенца, особенно после того, как умерла София. Джеймс хотел было напомнить жене об этом, но решил, что не стоит. Пожалуй, это было бы уже слишком. Слезы, сверкая, текли у Анны по щекам. Она отчаянно стискивала простыни.

– То, что леди Брокенхёрст ни о чем даже не подозревала, не оправдание. С нашей стороны было бы жестоко и дальше хранить от нее этот секрет. Она обязана была узнать, что у них есть внук.

Говорить что-либо еще не имело смысла. Джеймс понимал это, но не смог удержаться от еще одной, последней колкости:

– Твоя сентиментальность нас погубит. Когда имя нашей дочери вываляют в грязи, когда о ней будут говорить как о падшей и распутной женщине, когда все двери, которые мы так долго старались открыть, перед нами закроются, вот тогда тебе останется винить только саму себя.

С этими словами Джеймс Тренчард решительно повернулся спиной к всхлипывающей жене и закрыл глаза.

Сьюзен Тренчард лежала в постели и прислушивалась к звону колоколов церкви Всех Святых в Айзелуорте. То и дело из-за стены пробивались звуки реки: плеск вёсел, крики лодочников. Сьюзен оглядела комнату. Она была отделана как спальня в аристократическом доме, а не в съемном жилище: тяжелые парчовые гардины, камин в классическом стиле и изысканная кровать с пологом, которая оказалась такой удобной. Другая женщина встревожилась бы, обнаружив, что Джон Белласис держит в Айзелуорте домик: маленькая столовая и просторная, роскошно обставленная спальня – вот, в общем-то, и все, не считая служебных помещений и, вероятно, каморки для единственного, на редкость молчаливого человека, который им прислуживал. Кстати, слуга не задавал никаких вопросов, когда они с Джоном приехали, а просто подал им аппетитный обед и провел в спальню, где уже были задернуты гардины и зажжен свет. И это опять-таки могло бы навести на размышления, что малый подозрительно хорошо знаком с привычками хозяина и подобные визиты ему не в новинку. Но Сьюзен была слишком довольна, чтобы выискивать недостатки во внезапно свалившемся на нее счастье. Давно уже ей не было так хорошо. Она потянулась.

– Тебе, пожалуй, надо одеваться, – сказал Джон, стоя в изножье кровати и застегивая брюки. – Я ужинаю в городе, а тебе надо вернуться, так чтобы успеть переодеться.

– Нам обязательно уходить прямо сейчас?

Сьюзен села на кровати. Каштановые кудри змеились по ее гладким белым плечам. Она подняла глаза на Джона и прикусила пухлую нижнюю губку. В таком настроении она была неотразима и знала об этом. Джон подошел, сел рядом, провел пальцем по ее шее, по изгибу ключицы, и Сьюзен прикрыла глаза. Он взял ее за подбородок и поцеловал.

Как удачно все сложилось! Отправляясь на званый вечер к тетушке, Джон вовсе не планировал заводить очередную интрижку. Их встреча со Сьюзен Тренчард была неожиданной, но за весь светский сезон эта находка оказалась для него самой удачной. Белласис не сомневался, что Сьюзен развлечет его еще не на одну неделю.