– После подписания с Наполеоном в тысяча восемьсот втором году Амьенского мирного договора капитан Бувери вышел в отставку и принял духовный сан.
– Но ты же сказал, что он сражался при Ватерлоо, – непонимающе уставился на приятеля Джон.
– Вот какая получается вещь. – Хьюго разгладил бумагу. Было видно, что Вентуорт выяснил нечто исключительное и наслаждается этим.
– Продолжай, – проговорил Джон замогильным голосом.
– Судя по всему, он принял решение вернуться в Пятьдесят второй полк сразу после того, как в феврале пятнадцатого года Наполеон бежал с острова Эльба.
– Но разве это разрешено? Священнослужителю?!
– Все, что я могу сказать, – да, в этом случае было разрешено. Может быть, отец его потянул за нужные рычаги. Кто знает? Ричард Бувери был снова принят в полк. Так сказать, образчик Церкви воинствующей[32]. – Хьюго хохотнул, довольный собственной шуткой. – Думаю, он был храбрым малым. Когда старина Бони снова вошел в Париж, без единого выстрела, то наверняка понимал, что антифранцузская коалиция не потерпит его возвращения и что грядет крупная битва. Очевидно, Бувери счел своим долгом сражаться за родную страну.
У Джона лихорадочно билось сердце. Некоторое время он молчал, чтобы восстановить дыхание. А затем поинтересовался:
– Но обладал ли Бувери полномочиями совершать венчание, когда снова стал офицером?
– Конечно. Он же был священником до начала сражения и погиб священником.
– Значит, если накануне битвы он обвенчал в Брюсселе какую-то пару, то брак будет считаться законным?
– Да, об этом можно не беспокоиться. Кого бы Бувери тогда ни обвенчал, эти двое определенно являются мужем и женой. Так что, надеюсь, я развеял все твои тревоги на этот счет.
Он ждал, что Джон что-нибудь скажет, но Белласис молчал и лишь в остолбенении смотрел на друга.
– Как я тебе и говорил, новости хорошие. – Хьюго помахал слуге, указав на пустые бокалы, и вскоре тот вернулся с графином. – Знаю, ты будешь меня благодарить, но, право, не стоит. Мне и самому было крайне интересно. Я даже подумываю, не написать ли что-нибудь о том времени. Вот только не знаю, хватит ли мне усидчивости.
Но Джон и сейчас ничего не сказал. Удивленный упорным молчанием приятеля, Хьюго предпринял еще одну попытку:
– А я знаю участников венчания, которое так тебя взволновало? За твоей просьбой, видимо, стояла какая-то история?
– Нет-нет, – очнулся Джон. – Просто один мой родственник… В общем, его мать умерла при родах, а отец погиб в сражении. Их сын беспокоится о своем статусе, ты же понимаешь. – Джон картинно закатил глаза, и его собеседник рассмеялся.
– Ну, в таком случае можешь передать своему родственнику, что ему не о чем тревожиться. Он такой же законнорожденный, как и сама королева Виктория, и обладает всеми правами.
Каролина мыла кисти в своей личной гостиной в Брокенхёрст-Хаусе. Перед ней стояли мольберт и деревянная палитра, покрытая завитками разложенных по кругу красок; тут были самые разнообразные цвета и оттенки: темные и светлые, коричневые, синие, зеленые, желтые, красные. Рядом на подносе валялся целый ворох тряпок, шпателей и кистей всевозможной ширины, толщины и формы.
– Не двигайтесь, – выглядывая из-за холста, велела она Марии, сидевшей на бледно-розовой тахте. – Боюсь, я долго не рисовала красками, так что уже забыла, как это делается.
Каролине нравилось, что Мария живет у нее в доме. Поначалу она предложила девушке убежище с целью защитить ее ради своего внука, но со временем графиня обнаружила, что ей приятно общество Марии само по себе. Леди Брокенхёрст ловко сделала еще один мазок: на холсте потихоньку начинало проступать миловидное бледное личико. Раньше Каролина даже не понимала, насколько ей было одиноко. Она была одинока с тех пор, как погиб Эдмунд, но, как и все люди ее круга, никогда бы в этом не призналась. Однако сейчас, когда Каролина сидела в гостиной с Марией, ей показалось, что бремя последних двадцати пяти лет вдруг стало чуть легче, словно бы мир снова начинал оживать.
Правда, в изначальный план леди Брокенхёрст пришлось внести коррективы. Когда Мария пришла молить о помощи, графиня намеревалась отвезти девушку в Лимингтон, пригласить с собой Чарльза, а там бы она рассказала правду сразу и мужу, и внуку. Но на следующий день после чаепития Каролина получила письмо от Перегрина, который пока оставался в имении. Муж писал, что отправляется на охоту в Йоркшир и собирается вернуться через Лондон. Поэтому они с Марией задержались на Белгрейв-сквер, ожидая прибытия лорда Брокенхёрста домой.
– Есть новости от вашей мамы? – спросила Каролина.
– Никаких, – покачала головой ее гостья. – Думаю, приедет на днях с Реджи или с кем-нибудь еще, чтобы забрать меня отсюда.
– Тогда мы схватим вас за другую руку и не отдадим. Как думаете, а в какую сторону будет тянуть вас Реджи?
Мария улыбнулась. Она считала, что может рассчитывать на брата, если дело дойдет до драки.
У дверей послышался какой-то звук, и леди Брокенхёрст подняла глаза:
– Что такое, Дженкинс?
– Ваша светлость, леди Темплмор в холле.
Дворецкий был достаточно осведомлен и знал, что поступил правильно, не проводив графиню прямо в гостиную.
Каролина посмотрела на Марию:
– Легка на помине.
– Действительно, – ответила девушка. – Но ведь рано или поздно все равно придется встречаться с мамой, так почему бы не сейчас? – Она встала и расправила юбки.
Хозяйка дома, поразмыслив, кивнула:
– Пожалуйста, проводите леди Темплмор в гостиную.
Дворецкий слегка поклонился и ушел.
– Вам, наверное, лучше остаться здесь, моя дорогая. – Каролина встала, сняла испачканный красками фартук и взглянула на себя в зеркало, висевшее над камином.
– Нет, – сказала Мария. – Это моя битва, а не ваша. Я встречусь с мамой.
– Ну, по крайней мере, одна вы туда не пойдете, – заявила Каролина, и две женщины вместе двинулись по коридору навстречу неприятелю.
«Мы словно идем в зал суда», – подумала Мария, глядя на соединявшие балюстраду лестницы с лепным потолком зеленые мраморные колонны, которые придавали их шествию официальность.
Когда Каролина вошла в комнату, леди Темплмор уже сидела в обитом дамастом бержере времен Людовика XV. Она была полна достоинства, но при этом выглядела до того одинокой, что Каролина почувствовала укол совести.
– Могу ли я вам что-нибудь предложить? – как можно любезнее спросила она.
– Мою дочь, – без тени улыбки ответила леди Темплмор.
В этот момент вошла Мария. Она остановилась в коридоре у зеркала поправить волосы, прежде чем предстать перед суровым взглядом матери.
– Я здесь, мама.
– Я пришла забрать тебя домой.
– Нет, мама, – категоричным тоном, как она умела, произнесла Мария.
Столь неожиданное заявление оказалось для леди Темплмор настоящим шоком. Она даже не сомневалась, что сможет по первому же требованию получить своего ребенка обратно. На некоторое время в гостиной воцарилась тишина.
Первой нарушила молчание леди Темплмор:
– Моя дорогая…
– Нет, мама. Я не вернусь домой. По крайней мере, пока не вернусь.
Коринна Темплмор из последних сил пыталась сохранить душевное равновесие.
– Но если люди об этом узнают – а не узнать они не могут, – то что про нас подумают?
Мария держалась очень спокойно. Мнение о ней леди Брокенхёрст становилось с каждой минутой все выше.
– Подумают, что я гощу у тети своего жениха, и сочтут это совершенно нормальным. Правда, вскоре мы объявим, что свадьба не состоится. И что вместо этого я выхожу замуж за некоего мистера Чарльза Поупа. Все найдут это весьма интересным и, без сомнения, примутся горячо обсуждать. «Да кто он такой, этот мистер Поуп, и откуда он взялся?» – станут говорить люди, и эта новость займет общество до тех пор, пока не появится новая. Получив известие о чьем-нибудь тайном побеге или о том, что какой-то крупный коммерсант из Сити разорился, окружающие переключатся на свежую сплетню, а мы постепенно отойдем на задний план и будем жить своей жизнью.
