Деньги Фрол привез сам, несказанно меня порадовав. Тем более, что накануне я ознакомилась с налоговыми претензиями к бедной маленькой графине. Оказалось, что паразитизм мытарей — не изобретение нашего века, а посему пришлось наряжаться и ехать в Усадьбу, выпрашивать у Лугина разрешение на пользование библиотекой, потом разумно оценивать свои возможности в скорочтении, ехать в книжный магазин и искать хоть какое-нибудь издание Свода Законов Российской Империи. Оказалось, что издают его редко и малыми тиражами. Вообще пора начать посещать распродажи имущества — очень хочется набить книжные шкафы, а то там до сих пор три еще саратовские книжки стоят — «О хорошем тоне», «Азбука Цветов» и Священное Писание. Яркая характеристика моего богатого интеллекта и широкого кругозора.

Короче говоря, так и пришлось обращаться к стряпчему графа Татищева. Тот бодренько рассчитал все мои долги государству, с учетом подключения к городской канализации, содержания Лазорки, сборов на прислугу — за них тоже, оказывается, должна была платить я. Это ж получается, сколько мороки из-за меня было у Фрола? Я в лавке считала простые вещи — приход, расход, порчи, излишки, а налоги и подати он уже сам высчитывал. Оказалось, что моя помощь не так уж была и велика. Хорошо, хоть за недвижимость все уже оплачено на пятилетку вперед.

Поэтому к моменту приезда Фрола я была преисполнена самых благостных чувств.

— Проходите, Фрол Матвеевич! — я сама встретила его на пороге.

Он со смесью смущения и восхищения рассматривал мое жилище, трогал изразцы на печи, восхищался котлом (пока еще не эксплуатируемым по причине тотального страха Мефодия перед адской машиной), недоумевал по поводу зимнего сада с одним лишь фикусом — подарком Гроссе. В общем-то стали куда более заметны мои навыки хорошей хозяйки, а вернее их полное отсутствие.

Ну хоть кухарка не дала упасть в грязь лицом, приготовив достойный обед.

— Как Вам дом, Фрол Матвеевич? — с надеждой спросила я.

— Ну этакий дворец нашему не чета. — степенно отвечал он, осторожно пробуя консомэ на овощном бульоне — приближался Великий Пост и Евдокия начала экспериментировать с рецептами.

— Зато жизни в Вашем доме куда поболее будет. — отмахнулась я. Действительно, построив дом и наполнив его прислугой, я все равно ощущала какую-то пустоту, заполнить которую не получалось. Не было пустоты в суете калачевской лавки, в тесноте самарской квартирки Петра, но как только я осталась одна — появилась эта яма.

— И то верно, холодно тут… — согласился Фрол, переходя к мясным закускам. — Я вот о чем поговорить хотел…

— Да?

— То письмо Ваше об увеличении капитала… Когда Петр Николаевич только преставился… Еще в силе? — осторожно начал он.

— Конечно, Фрол Матвеевич.

— Да я тут… Мы… В общем, Антон Семенович хочет дело свое в Саратове закрывать, и в столицы перебираться. Тут и общество культурнее и вообще…

Антошина попа ищет приключений, понятно.

— Да и я подумал, что можно и мне тут торговлю открыть. Опять же, салфетки эти Ваши как хорошо пошли…

— Прекрасная мысль! Я могу тысяч пятьдесят вложить. — Все равно я их на постройке дома сэкономила, только как бы мне не начать спонсировать этого мелкого паразита. — Как же в Саратове дело?

— Да я уже все обдумал, вот. — он протянул бумаги. — Бабы пока пусть шьют. Я над ними Данилку оставлю — смышленый малый получился. Лавку у меня Фома Петрович Печатников покупать хотел.

— Конечно, мы ж ему конкуренцию тогда составляли с нашими рекламными акциями.

— Да, до сих пор переживает. — посмеялся мой гость.

— А прислугу куда?

— Фёклу-то с собой возьму. Куда нам одним. — ах, уже нам. — А Никитишна прихворнула как Вы уехали, да и преставилась волей Божьей.

— Жалость-то какая… — я уже думала ее себе взять по такому случаю в пару к Евдокии. — Ну Царствие Небесное, добрая была женщина.

Перекрестились, помолчали.

— Фрол Матвеевич, я только хочу, чтобы Вы правильно все поняли. Все имущество мы оформим на Вас под Ваше же гарантийное письмо. Так у меня будет доля в доходах, а у Вас — чистый собственный капитал. Решения будем принимать совместно. И вот еще что… Деньги мы вложим в Ваше дело, а аптека Антона Семеновича, ежели он такую открывать планирует, будет отдельным предприятием. И я смогу в ней поучаствовать, но уже как самостоятельный инвестор.

Фрол немного потух глазами, но предложение все равно было весьма и весьма неплохим.

Пока же мои приятели сняли квартиру на Большой Подьяческой, всего две комнатки и кухню, на пятом, самом дешевом, этаже доходного дома, и Рябинкин упивался столичной жизнью. Интересно, на сколько хватит Фрола?

Гуляли мои друзья не так уж и долго — до начала Поста. То есть Фрол уехал раньше, а Антон Семенович, периодически наведываясь ко мне пообедать, иногда даже в компании очередного воодушевленного творца, дотянул до масленой недели.

Вместо билета на поезд он обзавелся очередным узорчатым галстуком и пришел ко мне в печали. Так и пришлось ехать вместе с ним на вокзал, покупать билет и следить за отправлением поезда.

Вроде бы во времена моего детства Масленица была символом окончания зимы. Но не здесь и не сейчас. После начала Великого Поста зарядили сырые метели и промозглость проникала даже сквозь стекла с этим тусклым светом, с непонятным переходом от ночи к вечерним сумеркам и странным пограничным состоянием между депрессией и жаждой свершений. Начинало казаться, что вот-вот и я пойму, в чем же смысл этой невозможной истории.

Лазорка цвела и пахла, а еще рвалась на волю похлеще меня. В гололед я за нее побаивалась и дальних походов мы не совершали, зато если выпадал снежок, то с удовольствием и уже безо всякого смущения изучали окрестности. Да, в сумерках, покуда еще не было большой толчеи, но восемь-девять кварталов в одну сторону уже не казалось невероятной далью. Наибольшую нежность наша злыдень стала испытывать к Демьяну, а тот все чаще старался взять свой обед и покушать рядом с ее стойлом, отдавая ей весь хлеб. Мефодий немного ревновал, но поскольку я повысила его до дворецкого, уже больше времени проводил в доме, важно листая газету. Не то чтобы его переполняли успехи в чтении, но страницу в день он мог одолеть.

Поток наказанных из Усадьбы стал лавинообразен — то ли Лугов вдруг озверел, то ли редкие визитерши нашептали о красавчике-работнике, но теперь в горничных недостатка не было. Я договорилась с Устей и Мефодием, и ради даже случайной встречи с Демьяном барышням приходилось выскребать по пол-дома. Зато они успели обучить Устю модным прическам, что опять же приносило мне одни дивиденды.

В один особо промозглый денек наш дом пережил большую инспекцию — в столицу с отчетом приехал московский губернатор. По пути из Зимнего дворца Его Превосходительство изволили навестить мою скромную обитель и быть бы скандалу, не проспи накануне Сусанна утреннее построение и не окажись в наказанных. С удовольствием гоняясь за Демьяном по этажам — я полагаю, именно он больше всех благодарен Василию Ивановичу за непредсказуемые лестницы — она успела сообщить, что граф приехал утренним поездом и почти сразу же отбыл к Высочайшему столу.

Что тут началось!!! В столовой расстелили шикарную скатерть с тонкой вышивкой рябиновыми листьями — я даже не помнила откуда у меня такое сокровище. Небось еще с приданного. На кухне Евдокия в полуобмороке готовила обед из семи блюд — я сроду такой расточительности в пище не поощряла, но та ссылалась на собственный опыт. Лишь бы не родила от волнения. По нашим с ней подсчетам выходило, что разрешаться от бремени ей в конце марта, но это дело такое… Мефодий натер все латунные ручки внизу до блеска. Лазорке насыпали свежей соломы под копыта и дали тройную норму овса.

Потом горячка спала, прислуга засела на кухне, а я у окна. Снова вьюжило. Я всегда очень любила зиму с метелями, снегом, терпким морозцем, но вот после январской поездки энтузиазм подостыл.

Роскошный экипаж с гербом на дверце замер возле моих дверей и я колобком покатилась с третьего этажа как раз чтобы успеть чинно спуститься последний пролет лестницы прямо в объятья родственника.