Я проводила несчастную до будуара — там тоже, кстати, балы можно закатывать, подумала малость и пошла к себе. Достала из закромов именно на такой случай припасенную модель прокладки и несколько таблеток анальгина, которые растолкла и завернула в листок бумаги, чтобы уж совсем не дезавуировать их происхождение. Остается пара лет, пока их не изобрели, а Рябинкин не мычит и не телится. Петербургские врачи и аптекари оказались еще большими снобами. Мои главное денежные коровы обещали бесславно пасть до первого удоя.

Несчастная Зима валялась на полу, а ее рыдающая хозяйка в расстройстве лежала на кровати, положив под себя подушку. Одно время у меня тоже были проблемы с критическими днями, так что я ее понимала. И пусть она зацикленная на себе, поверхностная красотка, но по-женски ее очень жаль.

— Ольга Александровна! — я тронула ее за плечо. В покрывале всхлипнули. — Попробуйте, хуже уже не будет.

Минут через пятнадцать ее отпустило, а когда я уговорила ее одеть мой гениальный проект, то настроение стремительно улучшилось.

— И где Вы достали эту удивительную вещь? — она даже попрыгала, не нанеся ущерба своей одежде, что особенно радовало.

— О, это мой давний знакомец, купец Калачев будет производить по медицинскому патенту. Необычайно удобная вещь, не находите?

— Непременно закажу, как только начнется торговля. — Она несколько раз присела на белые простыни, вставала, снова садилась и вдохновлялась все больше и больше.

— Но раз в несколько часов все же стоит менять, — предупредила я ее и отдала несколько сменных вкладышей.

Это услышала уже её спина, потому что провальный бал обещал стать весьма таки успешным…

И я снова щебетала с гостями, несла им восторженную чушь про сбывающиеся желания… В очередном вальсе я прошептала на ухо пирату с выдающимися усами и окладистой черной бородой.

— Спасибо, Николай Владимирович. Мне за весь день ни разу не было страшно.

Тем временем подвыпившие гости добыли у прислуги плетеный гамак и этой сетью начали ловить меня. Пришлось махнуть хвостом и исчезнуть в пучине темных коридоров.

Наутро я получила в подарок флакон духов от хозяйки дома и ротонду из золотистой норки с высоким воротником от хозяина. Такая красота, где же успел достать? Хотя кто рискнет отказать губернатору… Риторический вопрос.

Вскоре у дверей появилась горничная с запиской от графини. Я отсыпала горсть таблеток и задумалась. А что, если не стоит убеждать фармацевтов самой?

За завтраком хозяйка пребывала в прекрасном настроении и восхищенно щебетала о прошедшем бале. Кстати, небольшой прием — это чуть более четырех дюжин гостей. Я специально посчитала.

— Я еще раз хочу поблагодарить Вас за приглашение. Столько счастья и радости. — повторяла я слова признательности и за подарки, и за праздник.

— Да и ты всем праздник устроила. — улыбнулся граф. — Ольга сказала, ты сама сделала наряд за день?

— Ну у меня же не было с собой ничего подходящего. Пришлось импровизировать.

— Милая, а почему у тебя импровизировали портнихи по цене хорошей лошади? — нежно поинтересовался граф у жены, а та скорчила грустную гримасу.

— Зато наряд Ольги Александровны можно выставлять в музее, а мой — только на один раз показывать в легких сумерках. — примиряюще высказалась я.

— Для Вас — просто Ольга, моя милая. — прощебетала хозяйка, и мне вдруг стало сомнительно относительно наименования таблеток. Дома я пересыпала их из блистеров в бутылочки, но вдруг где случайно попался транквилизатор? Сколько всего говорят о фальсификации медпрепаратов.

Короче говоря, и сегодня я опять не уехала. Начинало складываться ощущение, что я застряну тут навечно. Об этом я решила расспросить хозяина дома и города, в котором он стоит.

— Николай Владимирович, я, конечно, очень признательна за все, что Вы для меня сделали, но не пора ли мне домой? — задалась я вопросом, поймав его в библиотеке.

— А разве тебе тут плохо? — он чуть приподнял глаза от очередной стопки бумаг.

— Очень хорошо, но и обременять Вас как-то не хочется…

— Вот и живи пока…

Конечно, в этот раз в доме Татищевых меня принимали намного теплее чем, когда либо, и, скорее всего, это предельный возможный уровень близости для нас, но я уже начинала тяготиться своим пребыванием. Мои полутраурные туалеты выглядели явно бедненько на фоне московской неуемной роскоши, разговаривать было не с кем, а газеты в праздники были на редкость скучны. К графине приходили гости и меня пару раз усаживали на диванчик в углу, вынуждая слушать сплетни о людях, которые мне не знакомы. Чтобы уж совсем не заснуть от тоски, я начала вышивать салфетки для собственного дома — потому что трилистник-то был мне еще по силам. То, что выходило, можно было с гордостью выдавать слепым гостям. Мое поведение называли коротким словом «Дичилась», и то, только из уважения к должности свекра. Внедрение в великосветскую тусовку шло плохо.

Ко вторнику, когда приближалась уже неделя моего вселения в дом родственников, а дата отъезда все больше покрывалась туманом, состоялось второе пришествие Тюхтяева.

— Ваше Сиятельство, какая радость встретить Вас в столь прекрасном расположении духа! — умилялся он, как дурак фантику.

— И Вам, Михаил Борисович, тоже доброго утра! Чем могу быть полезна? — уходи, милый, уходи и не возвращайся.

— Да вот, пообщаться хотел. Укрепить, так сказать, знакомство… — он извлек из недр сюртука свой потрепанный блокнот, карандаш и похлопал рядом с собой на диване. — Устраивайтесь поудобнее, Ксения Александровна.

— Да лучше я постою. — я подошла к окну и оперлась на подоконник. Когда-то на тренинге по управлению персоналом, нас учили, что дискомфорт для противника стоит малых потерь для себя. Но казалось, что сыщик вообще не замечал ни света, бьющего в глаза, ни подчеркнутой холодности. Хотя, скорее всего, его обычные собеседники были еще менее приветливы, чем я.

— Как Вам угодно, сударыня. — он покопался в записях и продолжил. — Я тут уточнить кое-что хочу. Касательно коробки.

— Что именно?

— Почему Вы решили, что она представляет опасность? — и смотрит так невинно.

— Любезный Михаил Борисович! Все гости, пришедшие к Его Превосходительству, оказались без особой поклажи. И только он — с огромным коробом. Вел себя очень странно, был полностью погружен в себя. А я читала про всяких таких…

— То есть Вас озаботило поведение человека настолько, чтобы лишить его сознания? — невозмутимо продолжил он.

— Господин упал на пресс-папье. — отчеканила я и замкнулась.

— Сударыня, не обижайтесь, все Вы правильно сделали. — Он постучал карандашом о блокнот. — А чем Вы сейчас занимаетесь? — внезапно сменил тему.

— Вышивкой. — я извлекла из сумочки несчастную салфетку, которую гость долго изучал.

— Сударыня любит современную живопись? Эти новомодные художники… — протянул он после некоторого раздумья.

— Это — клевер. — обиделась я и спрятала лоскуток обратно.

— Ну да, конечно. — он чуть покраснел. — Я слышал, Вы дом достроили в Санкт-Петербурге.

— Да, у меня осталось небольшое наследство от моего бедного супруга. — к чему эта проверка счетов?

— Необычное занятие для графини. Стройка, торговля… — он хитро улыбнулся.

— Я не скрываю свою историю. Глупо отрицать прошлое.

Еще раньше, когда принимала решение о вхождении в аристократию, догадалась, что у хомячка просто хороший PR, в отличие от крысы, поэтому скрывать то, что может потом выйти боком не стала. Да, история Золушки, вынужденной работать, пока еще не самый писк моды, но и позор в этом меньший, чем мутное пятно на биографии. Тем более, что замужество благополучно отмывает почти любое прошлое, особенно если свекор — губернатор второго города Империи. То, что некоторые двери для меня будут закрыты — не так тяжко, как если сначала пустят, а потом выгонят.