Неоправданные надежды порождали слепоту и глухоту. По-человечески это понятно. Что оставалось еще измученным и запуганным людям, как ничего не «предвидеть»? Они жили в кровавом хаосе и так же хаотично поступали. Вот уж поистине — надежда покидает нас последней! Пословица затаскана потому, что верней ее нет.

Легальное избиение космополитов на протяжении нескольких лет являлось внешним прикрытием того, что вытворял Абакумов, а затем Рюмин с членами ЕАК, людьми, причастными к изданию «Черной книги», и с так называемой плотвой — инвалидами пятого пункта, ни к чему не имевшими отношения. Пятый пункт приравнивался к пятой колонне. Если считавшийся культурным Жданов, который умер в 1948 году, еврейский вопрос держал на близком втором плане, а антисемитизм при нем как бы ассистировал расправу с интеллигенцией, то после его смерти окончательное решение еврейской проблемы в СССР потеряло пластичность и быстро покатилось по железным лубянским рельсам к финалу. Новый вершитель судеб подследственных — Рюмин, напоминавший росточком Ежова и Сталина, виделся хозяину Кремля сперва вполне подходящей фигурой. К концу 40-х годов репрессии набирали обороты. Начали вновь брать жен и через них оказывать давление на мужей, иногда еще остававшихся на свободе, — случай с Молотовым и Поскребышевым. В прессе царил разгул, а в лубянских кабинетах торопливо варганили целые сценарии процессов, сроки которым определял лично Сталин. Он сам аранжировал хаос, очевидно считая, что в подобной обстановке легче и проще расчетливыми и точными ударами выбить уже не соперников в борьбе за власть, а просто неугодных и раздражающих его людей. Он чувствовал приближение смерти и мстил тем, кто должен был остаться после него и осуществлять власть над огромной страной. Так был вырублен клан талантливых Вознесенских, людей абсолютно советских и не претендующих на первые партийные роли. Так он подсек Молотова, еще крепкого и обладавшего огромным опытом человека, который мог претендовать на первую роль после смерти вождя. Так он отодвинул Берию, хотя понимал, что после него грузинам в Кремле делать нечего. Так он убрал Жукова, справедливо полагая, что русский народ не прочь иметь подобного лидера. Ни Хрущева, ни Булганина он не трогал — не мог поверить, что подобные ничтожества пробьются в первый ряд. Сталин постоянно требовал от органов госбезопасности ускорения дознаний. Но стоглавая и сторукая гидра просто не успевала за молниеносной мыслью вождя.

Едва бандитски угрохали Михоэлса и взяли три-четыре сотни евреев, как Кремль потребовал немедленно раскрутить «ленинградское дело» и в короткий период завершить его. В ленинградцах он узрел достаточно сплоченную группу, готовую перенять рычаги управления.

И ленинградский сюжет начали раскручивать с первых дней 1949 года. Публичное сечение космополитов и для этого сюжета использовалось в качестве прикрытия. Все разворачивалось по классическому образцу — народу навязывалось обсуждение коварной деятельности агентов «Джойнта», растлевающих русских — наивных и чистых людей; русская культура под воздействием иудеев гибла на глазах, а в туманной и непроглядной мгле клубились совершенно иные бесовские тучи. Понятно, что каким бы ни было сфальсифицированным «ленинградское дело», на него надо было потратить, если действовать мало-мальски серьезно, куда больше времени, чем на целиком выдуманный и легковесный процесс над членами ЕАК, где, кроме идеологической эквилибристики, ничего не требовалось, даже расследования контактов с иностранцами. Их просто обозначали — и не более! Говорил? Виделся? Ездил? Виновен!

Ленинградский сюжет склепали на скорую руку. Приступили к действиям в январе. В феврале сняли с поста, а в июле арестовали секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) Якова Федоровича Капустина, обвинив в связях с… английской разведкой. Для Петербурга-Ленинграда англичане — постоянные поставщики неприятностей.

В августе 1949 года человек с бабьим лицом и поэтико-революционным отчеством — Георгий Максимилианович Маленков, давний куратор и друг органов — собрал в своем кабинете высокопоставленных чиновников — Родионова, Попкова, Лазутина, Кузнецова и прочих обреченных и попросту сдал их Абакумову без особых хлопот. Пикантность ситуации заключалась еще и в том, что Кузнецов, когда-то нравившийся Сталину, как секретарь ЦК курировал МГБ, находился в приятельских отношениях с Абакумовым, а в родственных — с Микояном. Его дочь Светлана была замужем за сыном Анастаса Ивановича — Серго. Однако Абакумов не дрогнул мордой лица, отдавая приказ на захват ленинградцев. Испытывал ли удовлетворение министр, отправляя в камеру Кузнецова, от которого еще день назад зависел в определенной степени? Не лишенный талантов Николай Вознесенский, имевший блестящий послужной список и выдающуюся советскую биографию, считавшийся светилом социалистической экономики, автор популярнейшего труда «Военная экономика СССР в годы Отечественной войны», попал в лапы абакумовцев несколько позднее. Брат и сестра разделили его участь. Обстановка была настолько накаленной и лубянские мастера работали с такой быстротой и так бесцеремонно, что Анастас Микоян, не потерявший своих позиций при Сталине, ходил к сыну ночевать, чтобы в случае появления арестного наряда попытаться оградить Светлану Кузнецову, мать двоих. Он спал у двери на раскладушке. Серго говорил, что сам он не ложился в течение нескольких недель. Возможно, что все это правда, — очень похоже на то. За Светланой не пришли. Она умерла своей смертью. Сталин, очевидно, пожалел и молодых и верного слугу.

Национальный аспект уничтожения ленинградцев свидетельствует о многосторонних намерениях вождя, о состоянии его психики, о страхах. которые терзали склеротический мозг, о ненависти, которую он испытывал к мало-мальски самостоятельным людям — таким, как Вознесенский, Кузнецов и Родионов. Обвиняя их в желании распустить СССР, выделив Россию в отдельное государство, Сталин в первую очередь думал о судьбе Грузии, с которой чувствовал неразрывную связь. Он был не русским националистом, как утверждают нынешние коммунисты, а грузинским. Он был ярким представителем кавказского региона. Именно эти ощущения служили фундаментом для обвинения ленинградцев. Охотясь за ними по всей стране и расстреляв схваченных, Сталин налегке накинулся на обреченных членов ЕАК, которых уныло терзали абакумовцы и рюминцы. Параллелизм в действиях Сталина, которому и сегодня не придают должного значения, между тем свидетельствует о многом. Это принцип, позволяющий втягивать в круг страха массы населения. Никто в империи не должен чувствовать себя спокойно и уверенно. Ни еврей, ни русский, ни татарин, ни калмык, ни украинец. Сталин действовал не линейно, а многослойно и по разным направлениям.

В конце 50-го года ленинградцев безжалостно выбили, а с ЕАК продолжали разбираться. Смешно? Нет, не смешно. Сталин накачивал антисемитизм, что примус. Это была перманентная кампания. Неизвестно, во что она должна была вылиться. А чисто русское убийство совершили быстро. Тут возиться нечего. Аппарат огромный, при необходимости можно было взять на цугундер воронежцев или дальневосточников. Воронежцы — сепаратисты, гордятся своим городом, вполне годны для фальсификации умысла. Дальневосточники косят в сторону Японии. Их Япония всегда привлекала. Так что еаковцев еще долго будут мучить.

В ответах Чепцову Перец Маркиш больше не возвращался к Эренбургу и только один раз сослался на «Черную книгу». Его слова подтверждают общее впечатление — на «Черную книгу» власть заложила запрет.

За допросом Переца Маркиша следовали допросы Бергельсона и Квитко. Фамилия Эренбурга там не упоминалась. На нее лишь однажды сослался Фефер в перепалке с Квитко по поводу все той же «Черной книги», от американского варианта которой последний хотел отстраниться. Из обмена репликами мы узнаем о телеграмме Альберта Эйнштейна по поводу проектируемого издания и о значении, которое придавали в ЕАК посланию великого ученого. Но Сталину было наплевать на Эйнштейна. Атомными тайнами американцев он уже овладел, и советские физики и техники в Арзамасе-16 неслись вперед по проложенным рельсам.