Я не понял, в чем состояла соль последней фразы о равенстве между ее отцом и Володей Сафоновым.

Монолог Жени внезапно оборвался. То ли она бросила трубку, то ли нас разъединили. Что у них, звукозаписывающей ленты не хватает? Или тогда уже начали применять специальную проволоку? Техника ведь не стоит на месте. Это мы с Женей стоим на том же самом месте у входа в Рощу, осыпанные мягким воздушным снегом, который перебивал запах околотка.

Мотив яда и его использования, очевидно, присутствовал в годы гражданской войны в Испании. Он развивался параллельно тому же мотиву в Советском Союзе. Он не изобретен ни Карковым-Кольцовым, ни Хемингуэем. Он, этот мотив, звучал явственно, и его слышали миллионы. Применение ядов осуждалось, но не скрывалось. Яды как бы легализировались и получали легитимность. К ним людей приучали. Они становились стержнем многих обвинений. К ядам, вероятнее всего, прибегали и в Испании. Но не исключено, что приведенный ниже эпизод — очередная советская выдумка, тем более что последствий, к счастью, не было, несмотря на весьма наивный способ борьбы с отравлением. Я обычно не цитирую и нигде не опираюсь на воспоминания воинов-интернационалистов, считая их высказывания недостоверными, хотя авторы упоминают о кое-каких фактах, имеющих значение. В целом же мемуары побывавших в Испании не отличаются глубиной и не содержат интересных и характерных эпизодов. Высказывания советников и переводчиков, как правило, поверхностны, односторонни, не информативны и составлены с оглядкой на цензуру. Они затемняют картину происшедшего. Но в данном случае я отойду от принятого правила, полагая, что мотив яда выплеснулся наружу не случайно. Есть какая-то незримая связь между беседой Каркова-Кольцова с Робертом Джорданом о яде и тем, что мы узнаем из воспоминаний военной переводчицы Зайцевой, работавшей в штабе Григория Михайловича Штерна — главного военного советника при интернациональных бригадах. Любопытно было бы узнать, есть ли что-либо о ядах во франкистской литературе, но она, увы, мне недоступна.

Зайцева о Штерне отзывается в высшей степени одобрительно, всячески подчеркивает его незаурядные человеческие качества и таланты руководителя боевыми операциями, что противоречит мнению маршала Жукова, который постоянно подчеркивал политкомиссарский уровень Штерна при планировании операций. Похоже, что здесь проявляется с несомненностью жуковская черта — стремление умалить достоинства других военачальников. Послужной список Штерна довольно убедительно свидетельствует, что он не всегда выполнял обязанности политкомиссара. Последняя его должность перед расстрелом не имела никакого отношения к Политуправлению РККА.

«С 14 июля (1937 года) части республиканцев по приказу командования перешли к обороне. Мы снова стали ездить ночевать в Мадрид, в отель „Гэйлорд“», — пишет Зайцева, адресуя нас именно в то место, где «кишели» персонажи из списка Иосифа Бродского, и приблизительно к тому же времени, когда происходил разговор Каркова-Кольцова и Роберта Джордана.

Здесь, в отеле, как мы помним, Карков-Кольцов и продемонстрировал уникальный для журналиста портсигар, сконструированный, вероятно, в лаборатории, созданной наркомом НКВД Генрихом Ягодой. Некий профессор Майроновский возглавлял ее в течение долгих лет и даже был привлечен к ответственности в годы оттепели. Конструкция подобных портсигаров входила в обязанности профессора.

«17 июля республиканскому командованию, — продолжаем цитировать Зайцеву, — стало известно, что на следующий день фашистами назначено генеральное контрнаступление. Нужно было срочно принимать меры.

Утром 18 июля на командном пункте собрались испанские командиры и наши советники. Я, как обычно, переводила. Но вдруг все поплыло перед глазами и мне стало дурно».

К этому времени начальник Политуправления РККА Ян Гамарник, в чью компетенцию входило участие в формировании экспедиционного «корпуса», уже застрелился, а суд над «наполеончиком», по выражению Сталина в передаче Кольцова, состоялся и завершился смертным приговором. Советская военная верхушка в Испании уже знала, чем кончилось дело маршала Туха, как его ласково называли друзья. Григорий Штерн являлся одним из самых высокопоставленных представителей РККА в республиканской армии. Берзин, Смушкевич, Мерецков и многие другие занимали значительно меньшее положение, действуя в разных военных сферах. Сталин, за редким исключением, отправлял в Испанию военных руководителей среднего звена, совершив одну из наиболее роковых своих ошибок. Ему чудилось, что крупные военачальники, одерживая победы в Испании, могут составить заговор, войти в стачку с Троцким и поколебать стабильное положение вождя в Москве. В Испании воевали люди, начисто лишенные политических амбиций и не вызывавшие у НКВД ни малейших подозрений. Никто из них, вдобавок, не мог рассчитывать на поддержку партийных кругов внутри страны. На этот не вызывающий сомнения, факт у нас никто не обращает внимания. Глубокое бурение среди историков не в моде.

Будущий Главный маршал артиллерии Николай Воронов носил тогда чин полковника. Будущий генерал Батов тоже был всего лишь полковником. Родион Малиновский и не помышлял о маршальских погонах. Если бы ему сказали, что от решения, принятого им, будет зависеть политический расклад сил в СССР, он очень бы удивился. Важную роль в Испании играли полковники Львович и Симонов. По возвращении Сталин их не повысил в чине, а отправил на эшафот.

Испанские республиканцы не выделили из собственной среды талантливых военачальников. Основной костяк генералитета и офицерства перешел на сторону Франко. А генералы, подобные Миахе, не пользовались безоговорочным авторитетом в армии, оставшейся верной правительству. О Миахе весьма отрицательно отозвался наблюдательный Хемингуэй.

Гитлер не посылал в Испанию ведущих немецких генералов — но совершенно по иной причине. Он не боялся роста их политической популярности. При достижении победы они все равно не сумели бы повлиять на личное положение или нарушить запланированный им ход вещей. По мнению фюрера, главные испанские стратеги группировались вокруг Франко. Военными советниками, прибывшими из Третьего рейха, командовал подполковник Вильгельм Риттер фон Тома, один из верных последователей Гейнца Гудериана, который в 1936 году еще не получил генеральского звания. Будущий генерал-фельдмаршал Хуго Шперле, обладавший зверской внешностью, разгромивший Картахену и Гернику, прилетел в Испанию полковником люфтваффе. Здесь он стал генерал-майором, уступив затем пост — командира легиона «Кондор» — Гельмуту Фолькману, которого Гитлер повысил в звании до генерала пехоты в августе 1939 года. Следующий руководитель легиона, барон Вольфрам фон Рихтгофен, прилетел в Бургос к Франко начальником штаба соединения и имел чин подполковника.

Силы мятежников изначально обладали известным преимуществом. Офицерская и генеральская прослойка накопила опыт современной колониальной войны, в то время как советские кадры не прошли такой школы. Они давно не слышали свиста пуль и действовали на учениях по мирным картам. Они несли груз Первой мировой и Гражданской войн, участвуя в них на низших должностях. Здесь Гитлер и Муссолини обвели Сталина вокруг пальца, превратив Пиренейский полуостров в военный, а не политический полигон. Испанский опыт, судя по будущим сражениям, не дал нам ничего положительного в боевом отношении. Сталин подверг возвратившийся контингент разгрому. Под пулю попала масса храбрых и честных солдат. Москва недооценила значение кадрового потенциала — ни своего, ни противника, а кроме того, поставила военные и стратегические интересы на службу политическим и идеологическим догмам, заплатив через несколько лет за подобный просчет колоссальную цену. Известное выражение Сталина, что кадры решают все, надолго осталось пустым звуком. Только во время Великой Отечественной войны народ выдвинул из своей среды новые, свежие кадры взамен выбитых дотла самовлюбленным, самоуверенным и, в сущности, недалеким вождем.