- Ванс ни в коем случае не должен узнать о нас с тобой, - сказал Сидней как-то вечером, когда они с Браеном лежали на большом диване в их потайном убежище, которым служил дом, принадлежавший когда-то дедушке Браена. Они только что вернулись с короткой охотничьей вылазки, никого, впрочем, не подстрелив. Надо сказать, что Браен не любил убивать животных, да и Сидней не слишком интересовался охотой. Для них обоих это было только поводом, чтобы выбраться на вольный простор и побыть вместе. И если они, случалось, и палили из своих ружей, то лишь для того, чтобы придать друг дружке уверенности, что они действительно умеют стрелять.

- Да уж, Ванс бы в жизни не понял наших отношений, обрисуй мы ему картину, - заметил Браен. - Он любит только учиться да ходить в церковь.

Эти слова заставили Сиднея помрачнеть и нахмуриться, после чего он отнял руки из ладоней Браена.

- Он бы не пережил, узнай он, что я с тобой сплю, - горячо сказал Сидней. А потом чуть слышно добавил: он вообще не знает, что я люблю мужчин...

- Значит, ты только его и уважаешь? - вспылил Браен вставая и глядя сверкающими глазами на человека, которому только что отдал столько любви и ласки.

- Дело не в уважении, Браен,- покраснел Сидней. - Просто не надо ему о таком знать. Вот почему твой дом самое подходящее место, - сильно запинаясь, произнес он. - Охота отличная увертка.

- Может тогда и твоя любовь тоже увертка, - почти проскулил Браен.

Сидней промолчал и тогда юноша сбивчиво спросил: ты ведь меня любишь, Сидней, правда? Скажи что любишь.

Но произнося эти слова (хотя к этому времени он уже полюбил Сиднея, и полюбил по-настоящему) Браен чувствовал себя при этом низким и подлым, ведь он продолжал сохранять преданность Рою Стёртеванту. И еще, Браен боялся, что признавшись Сиднею, в любви, он по сути просто озвучил то, что хотел от него Рой... Несмотря на то, что Браен полюбил Сиднея даже сильнее, чем самого точильщика ножниц, он все больше ощущал себя пристыженным, виноватым и вконец запутавшимся. По большому счету, Браен казался самому себе вором, который без конца что-то крадет.

- Я уже говорил тебе, что я с тобой очень счастлив, - ответил Сидней после долгого молчания, во время которого он пытался понять для себя, действительно ли он любит Браена... По сути, Сидней вообще не считал, что любит кого-то в своей жизни. Странно, но наиболее подходившее под это определение чувство он испытывал к Вансу, и то лишь потому, что Ванс был сама безупречность, и между ним и братом, при всей глубине их привязанности, всегда было ощутимое отчуждение.

Сидней принялся пылко целовать Браена (кстати, именно Браен научил его целоваться самозабвенно, и он был первым, кто поцеловал Сиднея со страстью) но юноша вырвался из его объятий и вскочил с дивана, потому что в этот миг он внезапно понял, каким страшным было его обещание предать Сиднея.

- Браен, Браен, да что опять не так..? Злишься, что я не сказал тебе, что люблю тебя больше всех на свете?

-Может и поэтому тоже, - на лице у Браена читались боль и страдание - Но правда в том, Сид, что я принадлежу другому человеку... И, если откровенно, то он мой хозяин, а я его раб.

Сидней нацепил шорты и встал с дивана. Он не совсем понимал, о каком именно рабстве говорит Браен - либо юноша имел ввиду что-то в духе тех проножурналов, которые он ему показывал, с фотографиями, на которых старшие мужики доминируют над молодыми мальчиками, пуская в ход цепи и тому подобное - либо речь шла о чем-то куда более жутком и реальном.

- Чего это на тебя нашло, Браен, - изумленно и покровительственно спросил Сидней. Он обнял юношу, но тот ужасно задрожал всем телом.

- Я всё тебе врал, Сид... Я принадлежу Рою Стертеванту...

- Рою Стертеванту?

Сид отдернулся от Браена так, будто коснулся оголенного провода. Потом непроизвольно оттер губы.

- Хочешь сказать, ты ему отдавался, а потом бежал ко мне и целовал меня сразу после него... Ах ты двуличный, мелкий...

Но Сидней был до того потрясен, что даже не сумел закончить фразу, и кроме того, он не мог придумать достаточно скверного ругательства, чтобы высказать Браену, кто он после все этого такой.

Но в то же время, глядя на Браена, который стоял перед ним полностью обнаженным, Сидней невыносимо желал его снова и снова.

- Точильщик ножниц самый скверный тип на свете, - заключил Сидней, глядя в пол.

- Обязательно тебе было отвешивать ему пощечину на выпускном, - с упреком сказал Браен.

- Ах, это, - припомнил Сидней тот случай. - Выходит, он до сих пор не забыл?.. Слушай, он меня тогда так достал за целый вечер, что я не знал, куда от него деваться - просил автограф на классной фотографии, хотел того, хотел этого.... Впился в меня как клещ... Он, кстати, вообще сколько я помню, не дает мне проходу... В восьмом классе так на меня глазел, будто ему Иисус явился... Потом взялся таскаться за мной в душевую после физры... Я просек, что он запал на меня по полной, и это меня злило до жути... А потом, как-то раз... - Сидней вдруг заговорил, как разговаривают во сне, и Браену подумалось, что он в ту же минуту позабыл о его присутствии, потому что Сидней остановил взгляд на окне, и казалось видел только кукурузное поле, простиравшееся снаружи. - Один раз, - продолжал Сидней, - это было после физкультуры - мы с Роем остались в душевой последними... там он смотрелся очень даже красивым и, конечно, по нему было сразу видно, какой он сильный, ведь он лазал по канату и упражнялся на коне и кольцах... в общем, он подошел ко мне в упор, и прямо сказал "хочу тебя, Сидней, прямо здесь. Это будет по-быстрому и тебе понравится". Не знаю, что нашло на меня, но я ему дал у себя отсосать... Я думал, он из меня все нутро и душу вытянет, так он налегал рукой и ртом. Мой член как будто угодил в пасть к акуле. Боль и чертово наслаждение были неописуемыми... Потом, когда его стараниями я кончил, я повалил его на пол, дал с ноги и даже не завернувшись в полотенце, выскочил сверкая голой задницей прямо в холл, где слонялись учителя и одноклассники... Видать, совсем у меня тогда башка отключилась...

Затем, повернувшись к Браену и глядя ему в глаза неистово сверкающим взглядом, Сидней закончил: "но я не хотел его ударить тогда, на выпускном. Клянусь тебе. Я гордился тем, что именно Рою выпала честь произнести прощальную речь. Не знаю, что меня дернуло. Просто, он не сводил с меня глаз в тот вечер ... Мне было как-то страшно и не по себе... было такое чувство, словно ... он собирается меня подчинить ... целиком и полностью".

- К твоему сведению, - в голосе Браена послышалось негодование, - Он теперь мой любовник.

- И меня от этого воротит, Браен... Если ты собираешься попутно спать и с ним, думаю, нам с тобой самое время разбежаться. Говорю тебе, мне от одной этой мысли блевать охота!

Браен стал одеваться. Сидней, все больше заводясь, расхаживал по комнате. Он не хотел терять Браена, однако... он сам не знал, что творилось у него в душе... Браен был единственным, с кем он когда-либо был по-настоящему близок, и в этом богом забытом захолустье Сидней не надеялся найти кого-то еще.

Но подумать только, его соперником оказался точильщик ножниц!

- Прощай, Сид.

- Браен, - позвал его Сидней, но в голосе его чувствовалась не твердость, а скорее какое-то вялое упрямство, - а ну постой...

- Я сказал, прощай... я не шучу.

- Браен, - еще раз крикнул Сидней вслед юноше, который (тут до него дошла нелепость всей ситуации) убежал от него из собственного дома, - однажды ты ко мне вернешься, вот увидишь... Ты сам все поймешь насчет Роя, поверь... и сам убедишься со временем, что я прав...

- Ну да, ты сделал две большие ошибки, Браен. И что с того?

Хладнокровие и невозмутимость Роя Стёртеванта подействовали на юного Браена не успокаивающе, а скорее наоборот. Когда он признался ему, что порвал с Сиднеем, и, хуже того, выдал ему их секрет, что они на самом деле любовники, он приготовился, что Рой придет в бешенство.