Поэт Мартьянов, свой стакан
Я подниму без тоста,
Сошлися мы из разных стран,
И выпить можем просто.
Вы — человек хороший, с тем
Я должен согласиться,
Но не хочу кричать, зачем?
Без крику можно обойтиться.
А выпить вместе я готов,
И, чокнуся пожалуй,
И тихо молвлю: будь здоров,
Поэт с тетрадью алой!
И он взял у меня мой стакан, прихлебнул и подал мне свой прихлебнуть и поцеловал меня. Подошли П. И. Пашино, М. М. Стопановский и А. П. Швабе, все они разом чокнулись со мною, сказали, что присоединяются к выраженному Николаем Степановичем пожеланию мне здоровья и процветания «с тетрадью алой»!
Последним подошел П. А. Климов. Он цветистым деловым языком произнес целый спич. Сказал, что я один из первых служак Николаевского режима, откликнувшийся в песнях на новое веяние времени и обративший внимание на печальную долю солдата. Сказал, что это составляет большую заслугу по отношению миллионов людей, служивших и служащих под ружьем. Сказал, что именно это обстоятельство, а отнюдь не самые песни, которые, к слову сказать, довольно слабы, послужило к такому блистательному приему, которым почтили меня представители лучших органов печати. Сказал, что если я посвящу свой талант на дальнейшее служение провозглашенной идее, то благосклонность сказанных представителей будет увеличиваться с каждым годом. Каждый должен делать свое дело, пояснил он, и если он будет делать его добросовестно, то может быть уверен, что общество рано или поздно оценит его труд и воздаст за него сторицею. «Во всяком случае, я уверен, закончил он, что сегодняшний праздник посвящения поэта-солдата в литераторы составит эпоху в его жизни, и что он до глубокой старости будет вспоминать с живейшей признательностью имена предсидящих здесь лиц, встретивших его у дверей храма святой правды и добра и обещающих ему при дальнейшем прохождении пути служения музам, свое высокое покровительство».
Когда он, окончив речь, чокнулся со мной и поцеловался, собрание громкими аплодисментами выразило свое сочувствие сказанному и все, как один человек, поднялись с своих мест, пожимали ему руку и благодарили за выраженные им мысли.
— Запомните, поэт Мартьянов, — обратился во мне Николай Степанович, — слова, сказанные Порфирием Ассигкритовичем. Это гласила сама истина, и если вам будет когда-нибудь трудно, невыносимо тяжело или обидно в жизни — ищите в них утешения и поддержки. Это мой завет вам.
Я встал, и ответил, на сделанные мне овации, следующими куплетами:
Я счастлив, господа, нигде и никогда
Я не был счастлив так, как на брегах Невы:
Солдата приняли в свой круг вы без стыда,
Вы — витязи печати, прессы львы!
Вы приняли его, как истинные братья…
Вняв зову — голосу рокочущей молвы,
Открыли вы ему сочувственно объятья,
Вы — витязи печати, прессы львы!
С ним разделив хлеб-соль простую не спесиво.
Узоры дружества вы дали для канвы
Работ истории, и дали не чванливо,—
Вы — витязи печати, прессы львы!
В нём пробудили вы мечты и упованья,
Дремавшие со дня ухода из Москвы,
Любви и братских уз вы дали обещанья,
Вы — витязи печати, прессы львы!
Но чем ответит он на это вам?… словами?
Пустыми фразами? склоненьем головы?
О, нет!.. как человек, ответит он слезами
Вам — витязи печати, прессы львы!..
И я, действительно, прослезился, две-три слезы скатились по щекам и упали на белый жилет; послышались тихие: «браво, браво»! я поклонился и продолжал:
И вот он плачет… да!.. Вы зрите эти слезы…
Росинки — то на стеблях счастья травы —
Волшебные ему вы возвратили грезы,
Вы — витязи печати, прессы львы!
Крики «браво»! усилились, застучали полей о тарелки, затопотали ноги под столом… Я вновь поклонился и продолжал:
И мне не стыдно плакать здесь… пусть я — солдат,
Но кровь во мне кипит и чувства не мертвы,
От счастья плачу я, ведь я теперь — ваш брат,
Ваш — витязи печати, прессы львы!
И вот, как брат, как вольный с вольным, равный с равным,
Приемлю смелость я — отвергнете ли вы? —
За вас поднять стакан с напитком этим славным,
О, витязи печати, прессы львы!
Да ниспошлют вам боги все утехи жизни,
Амура-шалуна все стрелы с тетивы;
И да взнесете вы высоко стяг отчизны,
Вы — витязи печати, прессы львы!
И я поднял высоко над головой свой стакан с вином, и крикнул: «Ура! За вас пью, витязи печати, прессы львы!»
Раздались неистовые рукоплескания, крики «браво»! стук и лязг ножей и топот ног. И я обошел сидевших вокруг стола, с каждым чокнулся и поцеловался, провозгласил еще раз «ура! за вас пью, витязи!»… выпил свой стакан разом и, бросив его в камин, разбил вдребезги.
— На воздух! — закричал Василий Степанович. — Обед кончился, а пить кофе будем там. — И он указал рукой на соседний зал. Задвигались стулья, все встали и шумной толпой перекочевали в другую комнату. Подали кофе и десерт. Начали смаковать ликеры и коньяк.
В. С. Курочкин посмотрел на часы и сказал: «скоро девять! пора, господа, и к Излеру».
— А чтение «тетради алой» разве не состоится? — воскликнул П. И. Пашино. — Ведь, оно было назначено после обеда.
— Кто же виноват, что за обедом просидели так долго! — возразил редактор «Искры», — если мы начнем чтение, то не поедем к Излеру, а я уже распорядился, чтобы Иван Иванович приготовил что нужно.
— Но позвольте, Василий Степанович, — лепетал коснеющим языком Н. И. Кроль. — Мы хотим познакомиться с произведениями музы поэта Мартьянова.
— Мы познакомились уже с произведениями музы поэта Мартьянова за обедом, — настаивал упрямо Курочкин, — он прочитал нам прекрасное стихотворение, а кому этого недостаточно, конечно, может остаться здесь. Но я еду, кто со мною?
Николай Степанович сказал, что он поедет. «И я поеду»! отозвался Минаев. «И я поеду»! присовокупил и я, помня данное обещание. П. А. Климов извинился, что не может ехать потому, что он должен быть вечером в каком-то заседании. А прочие предпочли остаться у Донона.
— Мы вот с П. И. Пашино и А. П. Швабе лучше разыграем пульку преферанса, — отбояривался от поездки М. М. Стопановский.
— А я… — будировал, пошатываясь, Н. И. Кроль:
Буду я читать
«Алую тетрадь»,
Буду пить вино,
Благо есть оно…
— В таком случае, господа, — обратился к ним Николай Степанович, — вы можете пировать за счет нашего амфитриона. Чаи, кофе, вино, ликеры, коньяк к вашим услугам, кушайте на доброе здоровье, а мы поедем на острова.
