Повеление это сообщено Суворову Николевым 6-го января 1798 года, и он тотчас вручил ему, для отсылки к графу Н. А. Зубову, записку следующего содержания: «Г. колл. асессор Ю. А. Николев, чрез князя Куракина, мне высочайшую волю объявил, по силе сего графине В. И. прикажите отдать для пребывания дом и ежегодно отпускать ей по 8000 рублей, примите ваши меры с Д. И. Хвостовым. Я ведаю, что г. В. много должна, мне сие постороннее».
Между тем политические события в Европе шли своим чередом и день ото дня становились серьезнее. Французы, отторгнув у Австрии Нидерланды и Италию, присоединенные по Кампо-Формийскому договору к Франции, проникли в Германию и, не дожидаясь окончания конгресса в Раштадте, наложили руку на Рим и Швейцарию. Успехи эти заставили императора Павла склониться к мысли о заключении союзов для борьбы с Францией. Пока развивалась и осуществлялась, в форме договоров, задуманная идея, государь внезапно пожелал увидеть непобедимого дотоле вождя и пригласить его на службу.
12-го февраля 1798 года, генерал-прокурору князю Куракину дан указ следующего содержания: «Генерал фельдмаршалу графу Суворову-Рымникскому всемилостивейше дозволяя приехать в Петербург, находим пребывание коллежского асессора Николева в Боровицких деревнях не нужным. Пребываем вам благосклонны. Павел».
14-го февраля, приехал в Кончанское флигель-адъютант, полковник князь Горчаков, с высочайшим повелением Суворову быть в Петербурге.
Престарелый фельдмаршал не только не обрадовался полученному от государя приглашению, но даже отказывался ехать в Петербург, отговариваясь старостью и плохим здоровьем. Лишь после долгих и настоятельных убеждений князя Горчакова, старик отправился в путь на своих лошадях и ехал не торопясь, как говорится, на долгих. Император между тем нетерпеливо ожидал с ним свидания и по нескольку раз в день присылал узнавать: не приехал ли Суворов?
Принятый Павлом, по приезде в Петербурга, в кабинете, Суворов находился там с глазу на глаз с государем более часа. Государь остался недоволен свиданием, как оказалось впоследствии из собственных его слов князю Горчакову. Он говорил Суворову о заслугах, которые он может оказать еще отечеству и ему, и наводил его на то, чтобы он попросился в службу, а Суворов начинает рассказывать про штурм Измаила. Государь слушает и снова наводит речь на свое, а Суворов рассуждает о Праге, или об Очакове. Приглашенный к разводу, Суворов оказывал явное невнимание: то отворачивался от проходивших взводов, то шутил над окружающими, и, наконец, сказавшись больным, уехал, не дождавшись конца развода.
Государь посылает князя Горчакова узнать: что значит всё это? Суворов отвечает: «инспектором я был в генерал-майорском чине, а теперь уже поздно опять идти в инспекторы. Пусть сделают меня главнокомандующим, да дадут мне прежний мой штаб, да развяжут мне руки, чтобы я мог производить в чины, не спрашиваясь, тогда пожалуй пойду на службу. А не то лучше назад, в деревню, а стар и дряхл, хочу в монахи»… Князь Горчаков не мог доложить этих слов государю и передал, что Суворов был очень смущен в присутствии его величества и крайне сожалеет о своей неловкости.
Прожив в Петербурге около трех недель, знаменитый полководец бывал у высочайшего стола, бывал на разводах, но чудил по-прежнему и в службу не просился. Император обращался за объяснениями к князю Горчакову, тот ездил к Суворову и привозил государю ответы своего собственного вымысла.
Наконец, однажды в разговоре с государем, Суворов прямо попросил, чтобы его отпустили в деревню, на отдых, и государь с видимым неудовольствием отпустил его[23].
«Упрямый чудак» вернулся в свое негостеприимное Кончанское, где и жил до февраля 1799 года, когда, по настоянию английского и австрийского дворов, император Павел снова вызвал его в Петербург и поставил во главе победоносных войск, предназначенных «спасать народы и царей».
Император Александр Первый и обер-вагенмейстер Соломка
Окончив борьбу с Наполеоном и умиротворив Европу, император Александр I возымел намерение ближе ознакомиться с внутренней жизнью, нуждами и потребностями своего народа, и с этой целью неоднократно предпринимал путешествия по империи. Таким образом, в 1817 году, совершил он поездку по центральной России; в 1819 году, в Петрозаводск и Архангельск, а оттуда в Торнео и Финляндию; в 1820 году, государь снова путешествовал по России, и затем отправился в Варшаву; в 1822 году, обозревал Псковскую и Витебскую губернии и был в Вильне; в 1824 году, посетил губернии: Псковскую, Смоленскую, Калужскую, Тульскую, Рязанскую, Тамбовскую, проехал в Пензу, обозрел Оренбургский край, Екатеринбург, Вятку, Вологду и Новгород; в 1825 году, навестил Ригу и Ревель, и незадолго перед кончиной осчастливил своим посещением землю войска Донского и Крым.
В путешествиях государю сопутствовали постоянно: генерал-адъютант князь П. М. Волконский, лейб-медик баронет Виллие и полковник А. Д. Соломка, иногда — барон И. И. Дибич и другие лица.
Афанасий Данилович Соломка поступил на службу в главный штаб его императорского величества в 1815 году, а в 1818 году был назначен на должность обер-вагенмейстера, и в этом звании неизменно сопровождал государя во всех его путешествиях, как по России, так и за границею. Это был честный, прямой и преданный слуга, находившийся постоянно при особе царя и готовый, по его мановению, идти в огонь и воду. Император Александр I высоко ценил подобную преданность и, с своей стороны, оказывал ему полное доверие и дружбу. Как близкому лицу, он поручал ему принимать подаваемые на высочайшее имя прошения, вести им подробный журнал и лично докладывать по ним. Наиболее же рельефное значение приобретала служба Афанасия Даниловича во время путешествий государя.
Исстари путешествие государя составляло эпоху для народа. Объявленное заблаговременно, оно делалось известным в отдаленных уголках назначенной к обозрению местности и волновало их. По всему пути, где должен был проехать государь, собирались массы городского и сельского люда, в особенности много стекалось народу в месте остановок царя для отдыха или дневок. Одни приходили взглянуть на батюшку царя, пожелать ему всякого счастья и благословить на дальнейший путь; другие же шли повергнуть к стопам монарха просьбу о защите или помощи, поведать свои кручины и нужды.
С этими то кручинами и нуждами приходилось ведаться доверенному обер-вагенмейстеру и немало было ему с ними дела. Император Александр I придавал особенное значение личному обращению к нему подданных с прошениями, вникал в сущность их и старался, по возможности, удовлетворять их. Он желал, чтобы прошения принимались везде, во всякое время и от всех, без различия пола, возраста и состояния. Если государственные дела мешали ему заняться приемом прошений самому, то он поручал это Афанасию Даниловичу, приказав ему раз навсегда: подаваемые прошения при приеме прочитывать и, если окажется нужным, то тут же, на месте, и дополнять их опросом и объяснениями просителей. Затем он должен был занести их в журнал и непременно в тот же день повергнуть на монаршее воззрение. По получении же резолюции тотчас сделать исполнение. Замедлений государь не допускал. Он сам занимался неустанно, прочитывая нужные бумаги или доклады даже во время пути, в коляске. Резолюции его по делам, зависевшим от непосредственного монаршего благоусмотрения или милости, в тот же день сообщались просителям. По делам же, требовавшим справок или заключений начальствующих лиц и правительственных учреждении, писалось подлежащим властям, с обязательством доставить по ним исполнительное донесение в наикратчайший срок (обыкновенно двухнедельный или месячный). За исполнением этого государь наблюдал лично, просматривая в журнале отметки о времени исполнения предписаний, — и горе тому, кто осмелился бы стать между просителями и царем, хотя бы даже неумышленно. Нижеследующий случай, происшедший с Афанасием Даниловичем, во время путешествия государя по северу России, может служить ясным доказательством тому, что малейшее уклонение от данных царем инструкций не проходило даром: виновный наказывался более, чем строго.
