За ними шли ровными рядами стройные, словно точеные из бронзы, девушки. Они светились молодостью - им не было и двадцати, как и Южно-Африканскому флагу[240], цвету которого соответствовала их одежда - ярко-красные юбки-пачки и полосатые, синие с зеленым, майки без бретелек. Так же, как и флаги, костюмы девушек дополняли черные, белые или желтые ободки как символом мультирасового будущего. Девушки разбрасывали цветы, они несли их целыми охапками, и били в маленькие барабанчики, висевшие у них на ремнях через плечо.
Ритмичная, жизнерадостная африканская музыка сжимала Кейптаун крепким обручем, так что от нее невозможно было ни укрыться, ни - убежать. Барабаны-литавры перебивали "говорящие барабаны", им вторили спаренные барабаны донга, и от этого перестука сильнее билась в жилах кровь, а сердце наполнялось особой витальной силой. Ксилофоны-балафоны с резонаторами из высушенных тыкв разбрасывали вокруг себя фантастические, ни с чем не сравнимые звуки и вместе с погремушками из игл дикообраза создавали фон поющих джунглей. Погремушек оказалось так много, что они начали узнавать друг друга и разговаривать между собой, будто перекликаясь на вечерней поверке: трубчатые колокольчики нгаринья из Гамбии вторили бубенцам авага из Того, а колокольчики лонгу из Анголы отвечали на голос металлических колокольчиков мангененгене из Лесото. Любой, кто послушал эту музыку хотя бы раз, легко мог отличить и звуки трещоток кифафа с Мадагаскара от звуков традиционных домбо из Нигерии.
- Фридам! Фридам! Фридам![241] - выкрикивали танцоры в такт музыке и, словно заведенные марионетки, ритмично и резко двигались, как будто пытаясь сбросить с себя не просто невидимые пылинки, но и внутренний негатив.
Игравшие отдельно, небольшие музыкальные группы начали подстраиваться друг под друга, создавая единый оркестр, подчинявшийся воле дирижера. Видимо, тот взмахнул своей волшебной палочкой, потому что одновременно вступили в игру струнные - гуаши, напоминающие арфу, из Намибии, мадагаскарские кабусы - почти что гавайские гитары, и гингиру из Мали. А вот и африканские скрипки! Любое сердце разрежут пополам каляля из Анголы и монохорды из Ганы! Любую душу вывернут наизнанку струнные бенн и зез с Сейшельских островов!
Оркестр звучал все сильнее и сильнее! За струнными начали свою партию и флейты, а потом - гобой, кларнет и саксофон, не говоря уже о тысячах свистулек, дудок, рожков и свирелей...
- Фридам! Фридам! Фридам! - голос танцоров не терялся на фоне оркестра, он гармонично дополнял его и даже - перекрикивал.
А в это время мимо мыса Доброй Надежды проходил корабль под нидерландским флагом. Он уже обогнул береговую линию Африканского континента и повернул на восток, перерезая границу между Атлантическим и Индийским океанами, когда небо окрасилось вспыхнувшими над кейптаунтским фестивалем фейерверками.
- Смотри, Ричард, какая красота! Праздник у африканцев! - молодой худенький матрос вглядывался в красочный небесный купол.
- Это очень большой праздник, - заметил пожилой мужчина крепкого телосложения с открытым, загоревшим, лицом. - И называется он "День, свободный от рабства".
- Откуда ты знаешь?
- Тридцать лет хожу по океанам... И отец мой ходил, и дед, и прадед... Как не знать?
- И что, тоже на Джакарту?
- Нет, на Батавию...
- Так ты... Из колонизаторов?
- Получается, что так... А в праздник этот всех рабов отпускали на один день...
- И не боялись, что убегут?
Ричард не успел ответить. Он увидел странный парусник, который шел с юго-востока им навстречу. И что же было в нем необычного? Да то, что таких кораблей не строят уже лет триста, не меньше! Первой мелькнула мысль: Летучий Голландец! Он иногда появляется возле мыса Доброй Надежды, как и три века назад. Видимо, Алвин тоже его заметил, если громко закричал:
- Смотри, смотри - Летучий Голландец!
Судно, раздувая паруса, шло прямиком на Кейптаун, а точнее - в гавань Виктории[242]. Может быть, это участники фестиваля? Нет! Какие участники со стороны Малайского архипелага, там далеко не Африка...
Очертания необычного корабля стали более четкими, уже хорошо просматривались и пассажиры. Их старинная европейская одежда была под стать паруснику: мужчина в свободной светлой рубашке, затянутой поясом, с широкими, развевающимися на ветру, рукавами, женщина - в длинном бордовом платье на корсаже с декольте. Пара стояла, держась за руки, и смотрела в небо. А там на синем ночном покрывале мелькали молнии и зигзаги, круги и ромбы, и просто всполохи - огней. И вдруг среди них появились огромные человеческие ладони, протянутые к океану...
- Нет, Алвин, это - не Голландец, на него никогда не ступала нога в женской юбке... А руки... Кажется, я знаю, что это такое...
За человеческими руками все четче и четче стали вырисовываться такие же великанские птичьи крылья. Они сверкали, переливаясь под огнями фейерверка, яркой бронзой, и походили на два раскрытых веера.
- Какие спецэффекты научились делать люди! - откровенно удивился молодой. - Руки как настоящие! Слушай, Ричард, а может, и правда, руки великана? Или - Бога?
Словно в ответ на такое предположение, с неба послышался мелодичный звон колокольчиков, будто заструилась, потекла на землю хрустальная вода, потом к ним добавились щемящие звуки флейты, и вот уже в полную силу заиграл оркестр.
- Надо же, какая громкая музыка, даже здесь слышно, - произнес молодой.
- Алвин! Ты думаешь, это - африканская мелодия? Играет индонезийский гамелан!
- Ты что! Ричард, откуда ему быть?
И тут произошло чудо: руки великана подхватили корабль и подняли его высоко в воздух. Парусник возвышался на раскрытых ладонях, словно игрушечный, а на его палубе, держась за руки, все так же стояли двое... Музыка продолжала играть. К звукам журчания воды добавился легкий свист ветра, выводящего ноты на разные голоса... Несколько секунд картинка висела на фоне ночного неба, а потом начала тихонько таять, растворяясь в мелодичном, насыщенном звуками удивительных инструментов, воздухе. Но сначала взмахнули переливающиеся под искрами огней крылья...
- Алвин, это Гаруда, их главная птица, унесла корабль... Видно, боги простили грешников.
- И куда она их понесла?
- В свою резиденцию... Куда еще?
Музыка воды и ветра потихоньку смолкла, и ее сменили звуки барабанов, трещоток, погремушек и - саксофона.
- Фридам! Фридам! Фридам! - скандировали танцоры, музыканты, лицедеи и затейники, собравшиеся а Кейптауне со всего Африканского континента.
- Фридам! Фридам! Фридам! - подхватили это известное слово многочисленные туристы со всего мира, приехавшие специально на фестиваль менестрелей - праздник победы над рабством, и просто зеваки, оказавшиеся рядом совсем случайно.
И вот уже тысячи участников фестиваля произносят это волшебное слово:
- Фридам! Фридам! Фридам"!
В небо взметнулись новые фейерверки. Короткими вспышками они высветили его темно-синий бархат и так же быстро погасли - недолог их век. Но вот огни, стремительно поднявшиеся вверх, зависли высоко под куполом и прочертили, как фломастером, всего одно слово: Kebebasan[243]. Ярко-красные огненные буквы задержались на небосклоне гораздо дольше, чем обычные огни, а потом медленно скатились - на мыс Доброй Надежды, самый добрый во всем мире, оставляя за собой тонкие ломаные линии, как дорожки от кровавых слез...
***
ПРИМЕЧАНИЯ К РОМАНУ "ЖИВЫЕ ТЕНИ ВАЯНГ"
[1] Ваянг, индонез. wayang - индонезийский театр теней. Это и куклы, и театр, и представление, но в первую очередь - ритуал общения с духами.
[3] Пупутан, индонез. puputan - ритуальное массовое самоубийство.
[3] Батара Кала, индонез. Batara Kala - в индуистской мифологии балийцев божество-разрушитель, предводитель злых духов.
[4] Ибу Пертиви, индонез. Ibu Pertivi - Мать-Земля, аллегория Tanah Air - Земля и Вода. До принятия индуизма в начале первого тысячелетия н.э. индонезийцы поклонялись духам земли и природы.
