- Может быть, ты заболела? - Стас поднялся с дивана и в нерешительности стоял возле двери, потом, подумав, взялся за ручку. - Давай так: сегодня я уйду, а завтра ты придешь в себя и позвонишь мне. Хорошо? - И он как можно быстрее попрощался со всеми.
Издалека, как будто за стеной, заиграла музыка. Опять увертюра к "Летучему Голландцу"! Катя напряглась, вслушиваясь в волнующие звуки - они становились громче и громче. Будто вырвал ураган из оперного театра Германии, Англии, а может, и Нидерландов, оркестровую яму и закружил ее в смертельном вихре, и понес за тысячи километров... А музыканты не могут остановить игру, они должны отработать партии до конца, что бы ни случилось. И пусть их лица обжигает ледяной ветер, а жесткие струи дождя хлещут до боли, даже тогда они не выпустят из рук своих инструментов.
Шквал ветра, как разъяренный зверь, выплеснул свой гнев. Это шторм разбушевался на море и прибил к берегу корабль Летучего Голландца. Неспокойно на душе у Эрика, ведь он видел странный сон, будто Сента исчезла в море с мрачным незнакомцем. Это пугает его и волнует. "Тебя люблю я, Сента, страстно", - делает он ей признание, но, рассказав сон, лишь укрепляет ее веру в предназначение любить до смерти легендарного героя, на портрет которого так похож этот незнакомец...
Вихрь несет и несет, кружит и кружит оркестровую яму, и вот она достигает пика полета, где-то под облаками, и тогда начинается большой дуэт Сенты и Голландца. Суровые и скорбные звуки мужского голоса переплетаются с чистыми и восторженными - женского...
...А в бездонной пропасти волны яростно разбрасывают пену, то поднимаясь почти до вершины утеса, то опускаясь до самого дна пучины.
Часть третья. ТРИСТА ЛЕТ НАЗАД, ИЛИ КАК ПОЯВИЛСЯ КЛУБОК СОБЫТИЙ
Глава 1. ПЕТР ВЕЛИКИЙ, А ЛУЧШЕ - ПИТЕР-ТИММЕРМАН[122]
Август 1697 года.
Теплым августовским днем в небольшом городке Саардаме[123] появились чужеземцы. Добротное дорожное длиннополое платье необычного покроя и высокие богато украшенные шапки выдавали если не представителей самого знатного рода, то, как минимум, чиновников высокого ранга.
Эти люди вошли в харчевню, скорее всего, передохнуть и перекусить с дороги. А через некоторое время вышли в костюмах местных судовщиков: в красных камзолах с крупными пуговицами, в коротких жилетках и широких штанах.
- Пройдемся, осмотримся, - рослый молодой человек лет двадцати пяти махнул рукой, в которой держал короткую голландскую трубку, в сторону залива.
- Хорошо, Питер... - ответил тот, что стоял рядом с ним справа, похоже, он и был его "правой рукой".
- Правильно, Алексашка, называешь меня, и всем впредь не забывать меня только так и кликать, по имени...
Приезжие в необычных для себя нарядах прошествовали по улицам Саардама, с интересом рассматривая домики рабочих издалека и даже заглядывая в них, а потом дошли до верфи, где строились пусть не военные, но все же, корабли - купеческие и китобойные. Здесь они, приблизившись к возвышающемуся остову фрегата, смогли воочию наблюдать, как рабочие сколачивают бревна и стругают доски. А с какой ловкостью натягивают канаты и крепят паруса! И - не смущаются чужеземцев, потому как и сами одеты в такие же одежды.
На Кримпе, в восточной части залива, подальше от города, а значит, и от глаз людских, стоял деревянный домик кузнеца Геррита Киста[124]. Была в нем всего одна комната, но зато с очагом и углублением в стене для матраса, которое можно было закрыть занавеской. Невысокие потолки, деревянные наличники, двустворчатая дверь и лестница на чердак. Стояла и мебель: стол из тяжелого дерева с табуретками и нехитрые приспособления для посуды. Так что можно было даже готовить еду. Здесь и разместились чужеземцы.
Натоптавшись хорошенько за день в непривычной фламандской обуви, они сидели за столом и потягивали из добротных деревянных кружек свежее пиво.
- Вот ты скажи мне, Геррит, - спрашивал царь Петр у кузнеца, - почему архангельские мастера не могут сами строить такие корабли? Почему приходится нанимать голландцев?
- Есть у нас особое чутье, и передается оно от отцов детям, - отвечал ему Геррит. - Есть у нас в душе каждого корабельного мастера златой огонь, который никогда не гаснет... А на ваших архангельских верфях и я бывал... Хорошие там плотники и кузнецы, но... слабые корабельных дел мастера...
- А есть ли какие специальные методы? Осмысление того, что именно так надо строить? Расчеты!
- Нет, наши мастера больше полагаются на природную сметку и верность глаза...
- Да, огорчил ты меня, Геррит, значит, чтобы постичь эту науку, надо самому плотничать?
- Выходит, и так... А почему, Ваше... Почему, Питер, не пошел ты сразу в Амстердам, а инкогнито - сюда?
- Много я насмотрелся голландских плотников, и даже помахал сам топором в Преображенском, Переяславле и Воронеже. И вот мое слово: лучшими оказались уроженцы Саардама. Вот и подумал я, что надо ехать туда, где строят лучшие корабли.
На следующий день Петр Великий под именем урядника Преображенского полка Петра Михайлова вместе с десятком своих помощников работал на верфи Липста Рогге[125] наравне с другими плотниками Саардама.
Таким и запомнят его жители этого небольшого городка: высоким и статным, крепкого телосложения, круглолицым, с темными бровями, с темными короткими кудрявыми волосами, в саржевом кафтане и в красной рубашке, в войлочной рабочей шляпе и с двумя топорищами в руках. Шагающего быстро и размахивающего руками, откликающегося лишь на обращения "Питер-тиммерман", или "Питер-бас"[126]. А если будут его приветствовать "Государь" или "Ваше Величество", он отвернется и не скажет ни слова.
Уже в первый день работы на верфи Петр обратил внимание на скопление народа.
- И что это, Алексашка, они меня разглядывают? Или им уже известно, кто я? - спросил он у Александра Меншикова.
- Говорят, саардамские плотники, работающие в Москве и в Воронеже, давно уже написали на родину о том, что приедет к ним царь Московии с Великим посольством...
- И что же? Разве я отличаюсь от плотников по платью?
- Да не по платью! Они приметы сообщили... Мол, трясет он головой, машет при ходьбе руками, имеет на щеке бородавку, ну, а ростом - великан.
- Это плохо. Если будут сильно докучать, придется уехать... - сокрушенно покачал головой и вздохнул царь Петр.
- И куда?
- В Амстердам, туда должны уже приехать мои... из Великого посольства. Ладно... Пошли пока в Амстердам кого-нибудь, Гаврилу или Феодосия, пусть вместе с Ремметом[127] купит материи хорошей, да сошьют нам платье по саардамскому образцу. Мне особенно любо их платье...
Они зашли проведать Марию Гитманс[128], бедную женщину, сын которой служил в Московии плотником. Была там и Антье, жена Арейана Метье[129], с которым и будет потом он соперничать в постройке корабля. Они сидели за стареньким столом, держали в руках рюмочки с домашней наливкой, и Мария рассказывала о том, как работает ее сын в такой далекой и такой угрюмой Московии:
- Писал, что там холоднее, чем у нас. Люди разные, но - не обижают... Ведь не один он там, вместе с Хенком поехал...
- А где он сейчас? - спросил Петр. - Не знаю ли я его?
- Да как может знать царь какого-то плотника? - ответила вопросом на вопрос Мария. - А зовут его Корнелиус Гитманс...
- Так знаю я Корнелия, - сказал Петр. - Он строит корабль рядом с моим.
- А как это - рядом с твоим, - спросила Мария, - разве и ты умеешь плотничать?
- Да, я тоже - плотник, - сказал царь.
Он проведал еще несколько голландских семей, все они проживали почти в игрушечных домиках, окаймляющих маленький канал, впадающий в залив. И везде его радушно встречали и угощали скромной едой и простыми напитками. Что делать, если "инкогнито" давно уже было раскрыто? Потом он попросил, чтобы показали ему лесопильни, прядильни, маслобойки, слесарни и другие производства. Но самый большой интерес проявил он к мельницам, которыми была начинена Голландия, как капустой и грибами - русская кулебяка.
