— Что ты делаешь? — удивился Иштан.

— Я прошу у них разрешения взять их корни, чтобы приготовить

лекарство.

— И что, они тебе отвечают?!

Логимэ рассмеялась — так же мягко и приглушенно, как и давеча: от ее

недавней напряженности не осталось и следа.

— Нет, они ничего не говорят — я могу лишь почувствовать их,

настроившись на ритм их жизни, и испытать то, что испытывают они: если

это будет боль или сожаление, я не стану забирать их из лесу.

— И что же чувствуют они?..

Соик несколько мгновений сидела, не отнимая руки, сосредоточенно глядя

на темные листья и шевеля губами. Иштан наблюдал за ней: сейчас, когда

он видел лесную эльфу в родной стихии — в мире трав, цветов и деревьев,

он не переставал удивляться, как много общего у нее с этими чудесными

творениями природы! — Они точно состояли из одной субстанции —

тайная, замкнутая в себе красота растений, скрывающая под собой

удивительные свойства своих соков, — и красота темноволосой логимэ,

облекающая тайны ее души, ее песен… Молодой веллар смотрел, как она

мягко касается белой рукой нежных листьев, и у него было такое

впечатление, что они здороваются друг с другом! Это чувство было

настолько сильно, что на какое-то мгновение даже показалось, будто он

слышит тихий шепот, струящийся над влажным мхом! Иштан так и застыл,

пораженный. Соик тем временем пошевелилась, отняла руку от растений.

— Эти, — сказала она, указывая на два из трех кустиков, — полны жизни:

они хотят размножить свое семя, и чтобы из него выросло множество таких

же цветов. А это, — она поднесла руку к третьему, самому маленькому

ростку, не имевшему ягод, — это особенное — оно хочет иной судьбы,

хочет продлить свою жизнь, преобразившись в нечто большее… Думаю, мы

можем выкопать его и использовать его корень.

Иштан послушно кивнул и присел рядом. Соик тут же достала из корзинки

лопатку, расчистила верхний слой мха.

— Я буду подкапывать, а ты — вытягивай корень из земли, — приказала

она веллару. — Только осторожно — не повреди кожицу, иначе часть сока

уйдет в землю, и тогда получится, что растенье пострадает зазря.

Веллар снова кивнул и подвинулся ближе к певунье. Теперь они сидели

рядом, упершись коленями в мох, — Соик сосредоточенно орудовала

лопаткой, Иштан, погрузив пальцы в мягкую, пушистую землю, нащупывал

толстое, жесткое, горизонтально лежащее корневище.

Пользуясь увлеченностью Соик, он время от времени посматривал на нее.

Ночной Цветок — до чего же ей подходит это прозвище… Свежий,

терпковатый запах донесся вдруг до Иштана — он шел от волос певуньи.

Несколько мгновений веллар пытался понять, что он ему напоминает.

Внезапно он понял: хвоя! Смолистый запах соснового леса! Сумрачный

аромат намокшей листвы примешивался к нему пряной ноткой. Иштану

вдруг невыносимо захотелось прикоснуться к волосам певуньи — он едва

сдержал себя, с облегчением подумав при этом, как хорошо, что его руки

заняты откапыванием корня.

Наконец, драгоценная добыча поддалась: Иштан торжествующе вытащил

из земли длинный узловатый корень. Соик с улыбкой отвернулась, чтобы

взять корзинку, ее красивая головка вдруг оказалась совсем близко от

Иштана; не удержавшись, он подался вперед, каштановые волосы мягко

коснулись его лица — он с невольным наслаждением вдохнул нежный

хвойный запах…

Почувствовав прикосновение, Соик отпрянула от неожиданности и

удивленно воззрилась на веллара, но Иштан испугался еще больше нее —

он уже проклинал собственную смелость! Он хотел было заговорить,

просить прощения, когда его взгляд вдруг упал на губы Соик: слова тут же

замерли в горле, он ощутил сильное, до боли, желание прижаться губами к

этому розовому рту! Это желание было настолько острым, что внутри все

затрепетало; он поймал взгляд логимэ — внезапно ему показалось, что она

понимает, о чем он сейчас думает! — Эта мысль обожгла Иштана. Кровь

прихлынула ему к лицу, лесная эльфа смутилась — Иштан был уверен, что

расслышал, как она испуганно вздохнула, — и в следующий миг быстро

опустила глаза. Наваждение, охватившее веллара, отступило: он

вздрогнул, попятился назад, зацепился за корень и едва не упал.

— П-прости, я не хотел тебя обидеть! — воскликнул он, удерживая

равновесие и растерянно протягивая к Соик вымазанные в земле руки.

Увидев его смущенные глаза, его черные ладони, лесная эльфа невольно

рассыпалась легким, тихим смехом: на умоляющее лицо веллара было

жалко смотреть! Иштан облегченно вздохнул — напряжение внутри сЛпало,

он улыбнулся в ответ робкой улыбкой.

— Я разрежу его напополам — одну половину возьму я, другую ты… — все

еще улыбаясь, предложила Соик, беря корешок.

Иштан счастливо кивнул — чувство непринужденности и сердечной

близости, сопровождавшее его на протяжении всего похода и на мгновение

прерванное его выходкой, снова вернулось. Почти с благоговением он взял

из рук логимэ свою часть трофея. Ощущение теплой, хрупкой оболочки,

заключившей в себя его тело, было в это мгновение явным, как никогда

раньше…

***

Вероятно, Иштан испытал бы большое затруднение, если бы его заставили

описать то, что он испытывал, возвращаясь с прогулки. Расставшись с

Соик в городе, он едва не вприпрыжку направился домой; по лестнице

взлетел вихрем — какая-то легкая сила точно толкала, подбрасывала его!

Очутившись в своей комнате, он бросился на постель и закрыл лицо

руками; голова сладко кружилась, сердце уже не колотилось в груди, а

как-то пружинисто, мягко сжималось, и в этой мягкости было что-то от

мягкости самой Соик, от ее голоса, нежной кожи, а главное — ее розовых,

благоухающих губ!

В этот вечер Иштан, против обыкновения, не пошел в храм — не смог себя

заставить. Точно убегая от всего будничного, всего того, что не отвечало

его новой, начавшейся сегодня тайной жизни, он весь рвался прочь от

привычных мест и занятий. Долго гулял по парку в одиночестве, а когда на

востоке уже стало светлеть, вернулся к себе и заснул, как убитый, с

витающей на лице светлой мечтательной улыбкой…

С тех пор они с Соик стали часто ходить вместе в лес. Вместе наблюдали,

как в зелени листвы начинают появляться первые золотые пятна, как по

утрам над землей стелится нежная белесая дымка. Лето заканчивалось. С

каждым днем Иштан все больше очаровывался лесной эльфой: все в ней

было так загадочно, так неявно — тончайшая вязь из предчувствий и

полутонов, словно утренний туман, еще не тронутый лучами солнца,

который молодой веллар в последнее время наблюдал все чаще, вопреки

привычкам эллари, просыпаясь еще до рассвета. Он восхищался Соик,

ловил ее слова и — ощущая все ту же удивительную проницательность к

ее настроениям — то, о чем она умалчивала.

Однако если для него самого все было давно решено, то ни в замке, ни в

храме о его чувствах по-прежнему не знала ни одна душа. Его любовь

была слишком сильна и весома, чтобы он мог позволить чужим глазам хотя

бы на миг взглянуть на нее! Замкнувшись, он ревниво лелеял свою тайну,

и те чувства, что обычно мельчают, раздробляемые признаниями, участием

друзей, разговорами, — все это изо дня в день копилось во всей цельности

и огромности в молодой, чистой душе, впервые столкнувшейся с любовью.

Все, что бродило в глубине его сердца, все, что зрело в нем, он поверял

одной лишь Соик — в своих мечтах, в которых желания мужчины

смешивались с почти невинным восхищением, обожанием и жаждой какой-

то почти дружеской близости душ. Он говорил с ней в своих мыслях и

чувствовал, что очень скоро эти немые признания обратятся в слова. А