интересуются ими.

— Мне нравится раскрывать их тайны, — с чувством произнес Иштан, и его

синие глаза загорелись. — Порой мне кажется, что растения — это знаки,

посланные нам Эллар, знаки ее помощи нам! Каждое растение обладает

каким-то особенным свойством — одно способно утешить боль, другое

дарует спокойный сон, или, наоборот, бодрость, но эти свойства — не

явные, их нужно уметь разглядеть… Каждый цветок — словно маленькая

тайна, которую нужно разгадать; это — как игра, в которой можно

использовать свои знания!

Лесная эльфа медленно покачала головой.

— Мне казалось, велларов занимают менее осязаемые материи — вы ведь

работаете со светом луны…

— Да — и это очень интересно, совмещать возможности виденья с теми

силами, которыми обладают растения. Такое лечение оказывается намного

более эффективным.

— Любопытно… А чем еще занимаются веллары?

— Ну… — Иштан замялся; его взгляд вдруг остановился губах певуньи; с

тех пор как он еще утром, в замке, обратил на них внимание, они казались

ему самой прекрасной среди всех черт ее лица: вся ее красота, вся ее

сущность словно свелась для него к этим, похожим на цветок, губам! Он

нервно сглотнул, с трудом отвлекаясь от них:

— Ну, это… это трудно объяснить. Мы как будто передаем силу Эллар в

этот мир — тем, кто в ней нуждается. А мэлогрианы — что они делают?

Тоже работают с силой?

Соик задумалась, потом, немного помолчав, сказала:

— Нет, мы не берем ничью силу — скорее, настраиваем свои тела и души

так, чтобы их вибрации совпадали с вибрациями окружающего нас мира —

деревьев, цветов, животных.

— А как же виденье?!

Она тихо рассмеялась — у нее был удивительный, похожий на воркование,

тихий смех; в нем Иштан с волнением уловил все те же трепетные нотки…

— У логимэ нет виденья. Мы просто чувствуем все то, что вы видите —

чувствуем намного сильнее, чем другие эльфы, и стараемся постоянно

быть в равновесии с тем, что чувствуем.

— Удивительно! — искренне изумился Иштан. — А если вы почувствуете

что-то плохое... ну, там, боль, страдание — что тогда?

Лесная эльфа опустила глаза, теплое выражение сбежало с нежного лица.

— Тогда нам придется испытать их на себе…

Иштан вдруг почувствовал — не увидел, а, как ему показалось, именно

почувствовал! — как ее объяла внезапная грусть. Обеспокоенный, он

склонил голову, заглядывая в лицо логимэ; точно привлеченная его

взглядом, та подняла глаза. Странное ощущение охватило веллара — ему

вдруг показалось, что он смотрит в зеркало. Почти с изумлением он

узнавал в стоящей перед ним логимэ собственные черты: ее чуткость,

спокойствие, постоянное ощущение подспудно текущих мыслей — все это

было невероятно знакомо! Даже некоторая уклончивость ее слов была ему

понятна и близка! Ему вдруг показалось, он способен ощущать, что она

чувствует — даже не ощущать, а как будто слышать, словно тонкий, почти

неуловимый звук, доступный лишь по-особому настроенному слуху…

Сердце бешено заколотилось в груди Иштана — чувство, испытанное еще в

тот первый вечер в Круге песен, охватило его с новой, огромной силой; он

вдруг почувствовал себя ужасно близким этой девушке! Не в смысле

открытости мыслей и сердца, а, скорее, наоборот, в общей затаенности

чувств, в тонкости характеров, в их почти болезненной тактичности. И в

этом ощущении схожести Соик уже представала в его воображении не

столько как женщина — они были словно двое близнецов! Он ощущал, как

все его существо тянется к ней, точно притягиваемое какой-то

пронзительной родственностью; ему невыносимо хотелось подать знак,

который позволил бы лесной эльфе узнать его. «Я такой же, как и ты!» —

хотелось прошептать ему — хотя нет! — он не стал бы говорить ничего! Он

бы просто молча прижался лицом к ее мягким волосам и стоял бы так,

ощущая, что она без слов все понимает, все чувствует… Одна мысль о

такой возможности окатывала Иштана, как волна, выбрасывала куда-то за

пределы видимой части мира, и там начиналось что-то другое — настолько

тонкое, хрупко-непрочное, настолько восторгавшее молодого веллара, что

он боялся заглянуть туда даже мысленно.

Лесная эльфа словно поняла его волнение — отвела глаза и, ничего не

говоря, пошла дальше — и это было сделано так естественно и тонко, что

Иштан снова ощутил прилив горячей благодарности. Молча, они

продолжали углубляться в лес. Лунный эльф шел, почти касаясь плечом

логимэ; все время пока они шли, волнующее предчувствие продолжало

шириться в его душе — предчувствие свершения чего-то огромного и

невероятного в своей значимости! Оно еще более обострялось оттого, что

порой, когда он ловил изумрудный, прозрачный взгляд Соик, ему вдруг

казалось, что она тоже ощущает происходящее сейчас между ними…

Однако в следующее же мгновение ее глаза опускались — она словно

ускользала от этого чувства, витавшего в воздухе и успевшего так прочно

опутать веллара; ускользала, тем не менее, не отклоняя его окончательно, а лишь мягко отступая назад, в свой тайный мир, скрытый от чужих глаз,

точно потаенный цветок…

С удивлением для себя самого Иштан вдруг понял, что вовсе не желает

вторгаться в этот скрываемый от него мир. Более того, предчувствовал, что

подобное вторжение непременно нарушило бы душевный покой Соик, а

потому еще меньше стремился к нему. Смотреть на нее, чувствовать

присутствие необыкновенного, волшебного мира, полного пьянящего

запаха промокшей коры, сосуществовать с ним, не нарушая его границ —

это казалось молодому эллари высшим счастьем!.. Голос Соик вернул его к

действительности:

— Тебе нравится жизнь в замке?

— Не знаю — я привык к ней и уже не представляю себе иной. А ты? — ты

ведь тоже часто бываешь там…

— Я прихожу к Песне Полей.

— К Аламнэй?

— Ну да, к той девочке. Я увидела ее как-то раз в замковом саду, она

выглядела словно… словно у нее есть что-то, мешающее ей быть

счастливой. Мне захотелось помочь…

— Ее мать умерла, так и не увидев ее, — тихо объяснил веллар. — Она

была моей сестрой.

— А тот эльф, который бывает у нее? — быстро спросила Соик — Иштан с

удивлением заметил, как по ее спокойному лицу вдруг пробежала странная

дрожь. — Такой, высокий…

— Ее отец, Кравой, старший жрец солнца!

Лесная эльфа опустила глаза, на ее лице появилось какое-то странное,

почти испуганное выражение.

— Он пугает меня, — не поднимая глаз, тихо проговорила она. — У него

такой тяжелый взгляд…

— Ну что ты! — он замечательный! — запальчиво возразил веллар. — Ты

просто плохо его знаешь — я подружу вас!

— У логимэ мало друзей в городе, — все еще не поднимая глаз,

проговорила она, и снова Иштану послышалась тревожная нотка в ее

голосе. Иштан хотел сказать еще что-то в защиту друга, но не успел — они

уже пришли.

Молодой, без подлеска осинник казался светлым и как будто хрупким.

Стройные деревца чуть заметно качались под ветром — в их дружном

качании было что-то радостное, молодое. Недавний разговор был тут же

забыт Ишаном; он прошел немного между деревьев, затем остановился,

указывая рукой на небольшой, поросший мхом холмик: несколько

невысоких, изящно изогнутых дугой стеблей возвышались на нем; они

отдаленно напоминали ландыши, темно-зеленые листья имели легкий

сизоватый налет, под сводом стебелька свисали, точно бусы, такие же

сизые круглые ягоды.

— Вот здесь! — объявил он.

Соик подошла к указанному месту, присела, провела рукой по матовым,

точно бархатным листьям, точно гладя, ее губы зашевелились.