Впрочем, даже эти короткие беседы, отнимающие не более пары минут — ничто, в сравнении с елейными улыбками фрейлинского кружка, занявшего свои позиции на резных стульях, обитых атласом с тонкой вышивкой золотой нитью. Вниманием барышни не были обделены, если судить по тому, что их старательно завитые кудри с живыми цветами и пышные юбки, отделанные множеством кружевных оборок, весь вечер мелькали среди танцующих. Однако мазурку, по всей видимости, некоторые из них намеревались променять на творения лучших кондитеров, собранные на столе, ломившемся от яств.

— Недолго длился Ваш траур, mademoiselle? — презрительно бросила Ланская, снимая изящной посеребренной ложечкой крем с десерта. Катерина, не настроенная на светские беседы, особенно с крайне неприятной ей фрейлиной, все же остановилась, замерев вполоборота и совершенно не смотря на лицо с торжествующей полуулыбкой.

— Сколь бы сильна ни была моя скорбь, я не смею перечить Ее Величеству, — подразумевая под тем необходимость присутствовать на балу, холодно пояснила она и намеревалась уже было уйти, однако новая фраза Александры пригвоздила ее к отполированному узорному паркету, коим был выложен пол Николаевской залы. Голос так и сочился ядом, отравляющим, разъедающим каждую клеточку. Заставляющим задыхаться.

— Принимать знаки внимания Наследника Престола Вам тоже наказала государыня?

— Excusez-moi?

— Оставьте свое притворство, mademoiselle, — посоветовала ей Ланская, — эти игры в невинность пропитаны пошлостью. Хотя, признаюсь, я даже верила Вам какое-то время. И, похоже, Его Высочество, тоже — вряд ли Вы могли заинтересовать его чем-то кроме своей неприступности.

— Вы исходите желчью от того, что к Вашей персоне не проявил интереса ни один член императорской фамилии? — не желая более слушать грязь, так и льющуюся с пухлых алых губ, бесстрастно оборвала ее Катерина; она уже начала догадываться, по какой причине именно сегодня она удостоилась подобных подозрений. И не имела сомнений в том, что уже завтра о ее связи с цесаревичем, которой нет, начнут шептаться во всех уголках дворца — Александра не забудет разнести этот слух с особым усердием.

— Вы полагаете, я Вам завидую? Увольте! — она сухо рассмеялась, опуская стеклянную креманку, изрисованную вензелями, на расположившийся рядом невысокий круглый столик, и после медленно поднимаясь со своего места. — Веер, бесспорно, красив, — она оценивающе провела худощавым пальцем по краю натянутого кружева, едва надавливая на него, и так же внезапно убрала руку, как и протянула, — и, возможно, он не будет последним подарком. Однако, — тон ее голоса стал чуть тише, — что может цесаревич? Отречься от престола, потеряв голову от любви? Предложить место фаворитки? Pardon, mademoiselle, но эта цель для меня не представляет ни малейшего интереса. А вот наблюдать за тем, как обнажается Ваша лживая натура, крайне занимательно.

Неосознанно сжимая в руке гладкий, переливающийся словно сказочная раковина перламутр, из которого были выточены пластины, Катерина мысленно приказывала себе делать ровные вдохи и выдохи, чтобы даже малейшим движением губ не выдать своего взволнованного состояния. Она предполагала, что подарок Его Высочества не останется незамеченным — искусное брюссельское кружево ручной работы цвета слоновой кости с мелкими и редкими жемчужинами, стоившее целое состояние, аккуратное сплетение линий в вензель, инкрустация мелкими хризолитами — и именно поэтому столь настойчиво отказывалась принять, однако не преуспела в этом: упрямство цесаревича, явно унаследованное от покойного деда, порой заставляло ее в бессилии молиться небесам о милости. Оставалось лишь уповать на то, что более подобных щедрых даров в ее сторону послано не будет, иначе она сгорит со стыда от этих обличающих взглядов, потому как спорить с цесаревичем, настаивающим на том, чтобы она не смела прятать то, что должно оттенять ее красоту, было еще безрассуднее.

Оставив последние фразы Ланской без комментария, Катерина все тем же размеренным шагом продолжила передвигаться в сторону заветных дверей: внезапно даже почти невесомое колье, лишенное крупных элементов, камнем легло на шею, вызывая желание раскрыть застежку и снять украшение, чтобы схватить пересыхающими губами новый глоток воздуха. Раздражение уже вызывало почти все: шероховатая внутренняя сторона лайковых перчаток, туго затянутый корсет, зуд от шиньона и шпилек, удерживающих цветы в волосах, чья-то внезапная рука, остановившая ее.

— Катрин, постойте, — крепко удерживая княжну за локоть, нагнавший ее Николай твердо поджал губы, — если Вы мне сейчас не расскажете, что именно наговорила Вам mademoiselle Ланская, мне придется провести для нее допрос в Третьем Отделении.

Катерина не удержалась от горькой усмешки.

— Уверяю Вас, Николай Александрович, фрейлина Ланская не имеет никакого отношения к моему настроению: торжество оказалось слишком утомительно, и я бы хотела удалиться.

— Я провожу Вас, — не оставил ей выбора цесаревич, чуть ослабляя свою хватку, чтобы это выглядело простой и вежливой поддержкой.

Покорным кивком принимая его «предложение», больше похожее на неоспоримое заявление, Катерина двинулась в сторону выхода, к которому с таким упорством уже пыталась дойти с четверть часа. Николай, не говоря ни слова, последовал за ней, надеясь все же выведать каким-либо способом правду: безусловно, все эти приемы и балы, при всей своей кажущейся легкости, выпивали душу и силы даже у подданных, и потому отрицать влияния усталости не следовало, но Катерина не впервые посещала подобный вечер, и потому предполагать, будто она и впрямь утомилась настолько, что едва ли стояла на ногах и была готова потерять сознание, было бы по меньшей мере глупо.

За спиной остались двери заполненной звуками оркестра и смеха залы, но и портретная галерея не принесла покоя — обычно пребывающая в полумраке, сейчас освещенная так, что казалось, будто солнце с небосвода скользнуло сюда и расплескало свои лучи по всем этажам разом, она не давала возможности расслабиться; часовые на своих постах, снующие туда и сюда слуги, хихикающие возле портрета Павла барышни, сбежавшие ненадолго от своих кавалеров, что-то выясняющие на повышенных тонах джентльмены, и даже томно шепчущиеся влюбленные — словно сегодня весь Зимний оказался внезапно заполнен жизнью и весельем, и не осталось в нем ни единого укромного уголка.

Опасаясь столкнуться с тем же и на фрейлинской части, Катерина тяжело вздохнула, чуть замедляя шаг. Николай, остро ощущающий настроение своей спутницы, встревоженно обернулся и нахмурился.

Вместо того, чтобы свернуть вправо, к Ротонде, он потянул княжну влево, к Фельдмаршальскому залу. Но и оттуда повел ее не к Малому тронному и через военную галерею в юго-восточный ризалит, а к Иорданской лестнице. Сколько бы раз ни случалось Катерине оказаться здесь, она не могла удержаться от беглого восторженного взгляда на подпираемый фигурами атлантов высокий потолок с «Олимпом» Дициани, от которого кружилась голова, от легкого прикосновения к серым колоннам холодного сердобольского гранита, белому с прожилками мрамору балюстрад; сияние золоченых узоров, буквально горящих от пламени свеч в изогнутых богатых канделябрах, слепило, и от благоговейной роскоши перехватывало дыхание. Возможно, это было одной из самых впечатляющих частей Зимнего, наравне с Большим залом, что они покинули минутами ранее.

Осторожно ступая на красную ковровую дорожку, протянувшуюся через все лестничные пролеты, расходящиеся по обе стороны от портика и плавно сходящиеся на нижней площадке и сливающиеся в единую широкую лестницу из пятнадцати округлых ступеней, поддерживаемая Николаем, держащимся на шаг впереди, Катерина старалась скрыть легкую дрожь, проскальзывающую по спине от ощущения чего-то таинственного. Невольно вспомнилось, что именно Посольская лестница использовалась для торжественных выходов Императорской четы — не далее чем сегодня Их Величества восходили по ней в Невскую анфиладу, и это странное — практически запретное — сравнение, невольное, пустое, порождало внутренний трепет. Как бы ни старалась она убедить себя в том, что даже думать о чем-либо подобном ей не пристало, грудь сдавливало от волнения.